— Пустые слова,— возразил Карризи.—Плевал я на вашу болтовню! Меня возмущает то, что вы претендуете на пятнадцать процентов.
Он обновил свой гардероб в римских магазинах. На нем был прекрасно сидящий серый в полоску костюм из мягкой ткани, массивный золотой зажим сверкал на галстуке.
В разговор вступил Лаудео. Голое у него был вкрадчивый, как у заклинателя змей.
— Имейте терпение,— он благосклонно улыбнулся.— Пятнадцать процентов полностью оправданны. Они включают политическую поддержку, печать и 'телевидение.
— Ах! — отозвался Карризи.—'Пресса! Да е печатью не должно быть никаких проблем. К чему платить прессе; когда проект настолько масштабен, что и сам по себе привлечет внимание журналистов!
Лаудео чуточку приподнял бровь и, как бы разговаривая сам с собой, произнес:
— Ну, пожалуй, пресс-конференция прошла не с таким уж большим успехом...
Карризи стукнул кулаком по столу.
— Явились четверо идиотов и устроили шоу.— Он был вне себя. Устремив горящий яростью взгляд на Лаудео, он добавил: — И нетрудно догадаться, кто их прислал.
Лаудео сделал вид, что не понимает.
Потребовалось все мое влияние,— хвастливо продолжал он,— чтобы помешать появлению всего этого в газетах. Но вы должны понимать, что подобное использование моей доброй воли не может продолжаться вечно.
Терразини был менее эмоционален, чем Карризи, но умел достигать своей цели при помощи тонко замаскированных угроз.
— Мы отнюдь не недооцениваем вашего влияния на прессу, профессор Лаудео,— сказал он,— Но именно поэтому я позволю себе напомнить, что имеется много разных способов использовать средства информации.
Лаудео стал сговорчивее.
— Ну к чему нам воевать между собой? Постараемся прийти к соглашению. У вас, дорогой Терразини, много друзей на Сицилии, но ведь Сицилия — это еще не вся Италия.
— Пф! — рубанул ладонью по воздуху Карризи.— В Америке Италию ни в грош не ставят. Столицы мира это Палермо и Нью-Йорк, не так ли? Если ты что-то собой представляешь в Палермо, то ты фигура и во всем мире!
Каннито постарался подвести разговор к главному вопросу — о гарантиях, которые они с Лаудео могут предоставить.
— Постарайтесь понять,— сказал он,— что это не мелкая сделка, которая может пройти незамеченной. Здесь дело пахнет сотнями миллиардов, и у многих может проснуться аппетит.
Американец пренебрежительно махнул рукой и сказал:
— Я думаю, что эта чертова политика здесь вовсе ни при чем. На самом деле вы просто хотите нажиться — сделать деньги,— пояснил он по-английски.
Каннито не привык к такому языку. В возмущении он вытаращил глаза и воскликнул:
— Как это вы себе позволяете!
— Позволяю, позволяю,— ответил Карризи, в котором еще кипела злоба из-за сорванной пресс-конференции.— За такого человека, как вы, в Америке не дадут ни цента. Там вам пришлось бы просить милостыню. Вот так.— И он протянул руку ладонью вверх чуть ли не под нос Каннито.
Шеф отдела «Зет» побагровел.
— Да вы сами не знаете, что несете! — заорал он.— Это вы в нас нуждаетесь. Без нас ни черта не выйдет, вбейте это себе в башку. Поэтому такая наглость просто смешна! — И направив палец в сторону Терразини, продолжал:— А что касается вас, адвокат, не надейтесь, что вам удастся выкрутиться, памятуя наши хорошие отношения в прошлом. С вами мы тоже еще посчитаемся.
Карризи сделал попытку продолжить разговор в более спокойном тоне:
— Ну к чему говорить о счетах? Это еще надо посмотреть, кто кому должен...— Но, не сдержавшись, отставил стул, вскочил и, выпрямившись во весь рост, заорал: — Мы никому не позволим садиться нам на голову! Тем более таким мелким паразитам, как вы! Захребетники! Пиявки!
Лицо Каннито исказилось от ярости. Он кинулся на американца.
— Я убью его! — закричал он на грани истерики, И вдруг, зашатавшись, повалился ничком на стол.
* * *
В своей новой квартире Ольга опустила в кастрюлю спагетти — порцию на двоих. Она была весела, в пестром передничке, с вилкой в руке.
— Я немножко опоздала,— рассказывала она накрывавшему на стол Каттани,— и пропустила начало представления. Но клянусь тебе, что еще никогда в жизни не видела такой яростной ссоры. Каннито на моих глазах рухнул на стол. А у Терразини лицо было белое как полотно.
Скрывая под улыбкой свой горячий интерес, Каттани спросил:
— А что остальные?
Ольга извлекла из кастрюли макаронину, попробовала и, решив, что она еще твердая, накрыла снова кастрюлю крышкой. Не оборачиваясь, сказала:
— Терразини, как обычно, был хладнокровнее всех. Почти бесстрастен. Сорби не хотелось обострять отношения. Он в конце пытался предложить компромисс, но Карризи не желал даже слушать. Этот американец решительно не хочет иметь с ними дело.
Каттани шарил в одном из ящиков.
— Извини, не найду вилок, и ножей.
— Да вот они. С другой стороны.
— Да, да, вижу... Так я не понял, что же случилось с Каннито.
— Это было очень печальное зрелище,— сказала Ольга, выкладывая в дуршлаг готовые спагетти.-- Он задыхался, можно было подумать, что умирает. Потом заперся в ванной, а через пять минут вышел как ни в чем не бывало.
Каттани рассмеялся.
— Я даже подумала, уж не нюхает ли он порошочек,
— Кто знает,, вполне может быть... Ну как, спагетти готовы?
— Несу. Я приготовила к ним сицилийский соус с баклажанами. Надеюсь, тебе понравится.
— Еще бы! — отозвался Каттани, усаживаясь за стол.— Такой аромат, что кружится голова. Я первый раз вижу тебя в роли поварихи. Я даже представить себе не мог тебя у плиты. Но вроде неплохо получается!
Она его погладила по щеке.
— Каждая женщина испытывает это странное желание вкусно накормить своего любимого.
Он потянулся к руке Ольги и поцеловал ей кончики пальцев.
— Ты потрясающая женщина,— проговорил Каттани. Потом, намотав спагетти на вилку, вернулся к прежней теме.— Ну так чем же закончилось это совещание боссов?
— Чуть ли не рукопашной. Американец орал на Каннито и Лаудео, называл, их шантажистами и угрожал донести на них.
— А они?
— Ничего. Молчали, ни слова в ответ. Тогда Карризи прогнал их, выкрикивая им вслед ругательства.
— Забавно,— сказал Каттани. И, сделав глоток вина, продолжал: — Однако не понимаю, как они могли дойти до такой грубой ссоры?
— А я понимаю,— ответила Ольга.— Подумай сам: Лаудео и Каннито требуют уплаты им пятнадцати процентов, с общей суммы сделки. А Карризи не желает давать ни лиры.
КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ
По Аппиевой дороге, фырча и отдуваясь, как допотопный паровоз, трюхала старенькая «Джульетта». Миновала могилу Цецилии Метеллы, проехала еще несколько километров и свернула направо. Показался большой пустырь, заваленный горами железного лома. Автомобили, сплющившиеся под тяжестью других наваленных на них машин, куски листового железа, кучи болтов, ржавых деталей. Кладбище машин.
«Джульетта» зачихала, последний раз вздрогнула и остановилась перед двумя столбами с грубо сколоченной калиткой — входом на свалку. Из машины вышел мужчина лет сорока, полноватый, с вьющейся шевелюрой. Вид у него был такой же потрепанный, как и у его пиджака.
За калиткой, заливаясь яростным лаем, носились две огромные немецкие овчарки. Раздался свист, и из-за кучи лома показался старичок в выцветшей каскетке с большим козырьком.
— Тихо вы! — пронзительным голосом прикрикнул старичок на собак.— Тихо! — Прищурил водянистые глазки, чтобы лучше рассмотреть посетителя. Тот, чуть осмелев, сделал несколько шагов вперед.
— Черт возьми! — воскликнул приехавший на «Джульетте».— Вот это псы, настоящие звери!
— Да нет,— ответил старик.— Они такие свирепые только к незнакомым. А когда познакомятся — это сущие овечки! — И засмеялся, обнажая беззубые десны. Он был такой худой, что брюки, полощущиеся, как паруса на ветру, казалось, движутся сами собой.
Собаки, перестав лаять, прыгали вокруг, лизали ему костлявые руки.
— А что тебе нужно? — спросил старик.
— Да кое-что для' моей машины,— отвётил владелец «Джульетты», проводя ладонью по заросшему густой щетиной подбородку,— Она у меня музейный экспонат. Вчера проколол покрышку, а когда менял колесо, потерял диск. Может, случаем, у вас найдется Подходящий.
— Не знаю,— ответил старичок,—Приезжай попозже, когда будет сын.
— Мне понадобятся еще кое-какие детали,— сказал мужчина, запустив пальцы в свою курчавую шевелюру,— Но их не так-то легко найти, потому что это модель шестьдесят восьмого года. Дедушка, а ты помнишь шестьдесят восьмой год?
— Еще бы! — усмехнулся старик. Он оперся о калитку и стал вспоминать: — В шестьдесят восьмом студенты устроили революцию. А потом была «горячая осень», когда бастовали рабочие.
— Ох, дед, да ты ходячая энциклопедия! А ты за кого был? За рабочих или за хозяев?
— Я? Я сидел перед телевизором и смотрел на демонстрации, а рядом стояла здоровая фляжка с винцом...
— Да-а, ты, видно, мудрый .человек! — сказал мужчина,— Ну ладно, заеду, когда будет твой сын. До скорого!
Он сел в машину, вернулся на Аппиеву дорогу и подъехал к воротам виллы Сорби. Подождал, пока откроют, и въехал на аллею, ведущую к дому.
В гостиной его поджидал хозяин дома со своими приятелями Терразини и Карризи.
Сорби представил:
— Это доктор Маурили. Человек, на которого можно положиться.
Маурили небрежно кивнул им и, не спрашивая разрешения, взял со столика на колесах бутылку с аперитивом, налил себе весьма щедрую порцию. А затем, со стаканом в руке, развалился в мягком кресле, задрав ногу на подлокотник,
— Послушайте, что я вам скажу,— обратился он к ним.— Дело это нехитрое. Я нахожу подходящую типографию, набираю гранки, а потом иду В другую типографию и там печатаю. Типографии лучше всякий раз менять, чтобы избежать неприятностей, проверок. Достаточно тысячи-другой экземпляров. Затем в надлежащий момент мы распространим их среди ответственных лиц — депутатов, сенаторов, генералов, промышленников, некоторых журналистов.