Но то, что он мог получить взамен, стоило даже такого отчаянного шага. Если, конечно, не превратиться в ледяной памятник самому себе по дороге.
— Ну что, партнёр? — Крас глянул на Умку, пытаясь скрыть дрожь в голосе под маской бравады. — Или мы сделаем это, или будем всю жизнь жалеть, что не попробовали. Ну, точнее, я буду жалеть. А ты, наверное, просто съешь мои запасы и с чистой совестью найдёшь себе новую пещеру, где будешь пожирать полярных волков и изредка вспоминать, какой же дурак был у тебя в друзьях.
Медведица фыркнула и бодро ткнула его мордой в спину, всем своим видом показывая, что устала от разговоров.
Выйдя из пещеры, Крас торжественно плюхнулся в снег в позе лотоса, тут же пожалев об этом — пятой точкой он моментально ощутил, что «медитировать» на вечной мерзлоте всё равно что сесть на гигантскую языческую морозилку.
— Одежда, свёртывайся! — скомандовал он, и весь наряд послушно исчез в подпространственном кармане.
Теперь он сидел в чём мать родила — если, конечно, мать рожала его посреди арктической бури. Умка, наблюдающая за этим, прикрыла глаза лапой — то ли от стыда, то ли чтобы не видеть предстоящего превращения хозяина в ледяной памятник самому себе.
И вот оно началось. Спустя несколько минут область нулевого давления начала действовать и Сергей сделал то, что задумал — отключил внутренний обогрев. И мир мгновенно превратился в адскую морозильную камеру.
— А-а-а-а, мама родная! — его тело скрутило от боли, будто миллионы ледяных игл впивались сразу под кожу. Холод не просто обжигал — он вгрызался в плоть, пробирался в кости, заползал в лёгкие с каждым судорожным вдохом. Страх накрыл с головой. Казалось, ледяная стужа врывается внутрь его души, а энергия хол проникает в каждую клетку его организма. Перед его глазами замаячила скорая кончина.
«Вот и всё. Сейчас я стану человеческим эскимо. Умка потом будет меня грызть, как тот несчастный сухой паёк…».
Но спустя пару мгновений что-то изменилось.
Как только хол полностью завладела его телом, страх отступил, и боли он больше не чувствовал. На миг герой даже подумал что умер, но по ощущения был всё ещё жив.
— Ну что, Хол, теперь мы с тобой на «ты»?
Крас рассмеялся, и его голос разнёсся ледяным эхом внутри воронки, будто сама стихия вторила ему. Страх исчез — теперь холод был не врагом, а частью его самого. Он оглядел себя — кожа отливала морозной синевой, словно его вены наполнились не кровью, а жидким азотом. Движения стали невесомыми, будто гравитация здесь, в сердце бури, отменилась специально для него.
— Интересно, я теперь светиться буду в темноте, как светлячок? — пошутил он, разглядывая ладони. — Ладно, главное — не синий экран смерти…
Сделав шаг вперёд, он не почувствовал сопротивления — воздух (если это можно было назвать воздухом) обтекал его, как давнего знакомого. Дышать было не нужно — тело само поглощало энергию холода, перерабатывая её в жизнь, он существовал за счёт энергии хол и низкая температура никак ему не вредила.
А потом он дошёл до эпицентра. Там, где температура падала ниже абсолютного нуля, где законы физики делали сальто и тихо сходили с ума, Крас просто стоял и улыбался.
— Так-так… — он поднял руку, и лёд сам потянулся к его пальцам, как железо к магниту.
— Ха! Это было не просто выживание. Это было… превосходство.
Умка, наблюдающая с безопасного расстояния, прищурилась. Её хозяин теперь не просто выжил в холоде — он стал его хозяином.
— Ну что, мохнатая? — Крас повернулся к ней, и в его глазах искрился тот самый азарт безумца, который и привёл его сюда. — Теперь я официально круче Деда мороза. Хотя… Он потёр подбородок. — Может, и правда светиться буду?
Это была очередная победа героя и огромный прорыв в его обучении и становлении сильнее.
Побродив ещё десяток минут, он заметил, что изнутри пещеры, куда не доставала смертельная стихия, на него смотрит Умка.
— Ну что, глаза не выпали? — усмехнулся Крас, заметив, как медведица уставилась на него с выражением, будто только что увидела, как её миску с едой украли инопланетяне.
Её взгляд ясно говорил: «Хозяин, ты либо гений, либо окончательно поехал… И я всё больше склоняюсь ко второму».
И было за что! Голый, как в день рождения, он разгуливал там, где даже полярные медведи в термобелье не протянули бы и минуты. Да ещё и перекрасился в стиле «вечеринки у Смурфика» — ярко-синий, с лёгким перламутровым отливом, и всё это под аккомпанемент костюма эксбициониста.
— Ладно, ладно, не переживай, — махнул он рукой, направляясь к пещере. — Я уже почти… Ой-ёй!
Как только он пересёк границу нулевого давления, синева мгновенно сошла с кожи, словно её стёрли ластиком. А вот ощущения вернулись — и какие! Холод впился в него, как тысяча иголок, напоминая, что обычные смертные всё же не созданы для прогулок в чем мать родила при −100°C.
— А-а-а, вот же ж…! — Сергей дёрнулся, врубил обогрев на максимум и начал натягивать одежду с такой скоростью, будто участвовал в соревновании по «быстрому переодеванию перед ледяным драконом».
Умка фыркнула — то ли от облегчения, то ли от смеха.
— Да-да, смейся, — проворчал он, застёгивая куртку. — Зато теперь я знаю, что могу стать живым термометром. Синий — холодно, чёрный — оттаял.
Медведица покатилась по полу, издавая звуки, похожие на ворчание, но Крас поклялся бы, что это хохот.
— Ладно, мохнатая ты моя насмешница, — он плюхнулся у минипечки, всё ещё чувствуя лёгкое покалывание в пальцах. — Но зато теперь я официально круче любого моржа. Даже того, что в Антарктиде.
«Так, значит, мой новый навык работает только внутри аномалии… Видимо, там концентрация 'хол» зашкаливает настолько, что компенсирует любой урон, как щедрая тётя на празднике — «на, племянник бахни сотку, только закуси!». Интересно, как бы это приспособить? Хотя… Какая разница? Теперь мне не страшен даже лютый мороз, который раньше заставлял мои зубы стучать, будто кастаньеты в руках неумелого фламенкиста.
За пределами «нулика» я и так неплохо справляюсь с морозом — внутренний обогрев работает, как маленькая, но гордая печка. Регенерация «хол» из окружающей среды у меня прокачана до уровня «эээ, давай больше, мне всё мало!». Да и перевод её в универсальную энергию теперь отлажен, как швейцарские часы. Так что превратиться в эскимо — не грозит. Может, даже махнуть на разведку к северному полюсу? Там же, наверняка, есть метеоритное железо — жилы толще моей целеустремлённости и шахты в которых может его и копать не придётся!
Хотя… стоп. Рисковать — не лучшая идея. Я же уже решил проблему с зарядом кристаллов «хол» для добычи и переработки руды. За полтора года уложусь — даже если буду работать в режиме «спящий режим плюс кофе». Но если Фортуна вдруг обидится и решит, что я слишком уж наглею — всё, каюк. Погибнув, новые, крутые навыки испарятся, как последний энергетик в долгой ночи. Нет уж, лучше не искушать судьбу.
Значит, так: беру себя в руки и ишачу, как Папа Карло, у которого внезапно выросла совесть и желание выплатить ипотеку досрочно.'
Рабочий месяц пролетел так стремительно, что мог бы позавидовать даже перепуганному таракану на скользком полу. Крас, привычно скривившись, снова нырнул в пустоту — этот вечный космический лифт без кнопок и гарантий. Через несколько мучительных мгновений (или часов? с пустотой никогда не угадаешь) он шлёпнулся в своём жилом блоке, щедро украсив пол желчным соком. Не зря он предусмотрительно не ел перед прыжком — последний раз после бутерброда с тушёнкой стены выглядели так, будто над ними поработал авангардист с острым приступом вдохновения.
Но был и прогресс: на этот раз перенос прошёл чуть менее мерзко. Либо организм начинал воспринимать пустоту как дурную привычку, с которой можно смириться, либо всё дело было в пустом желудке. В конце концов, даже самые жуткие путешествия переносятся легче, если внутри не болтается непереваренный завтрак, решивший устроить бунт.
После разгрузки полезных ископаемых, Сергей и Гироха приступили к очередной тренировке. И, как назло, всё пошло по уже знакомому сценарию — точь-в-точь как в прошлый раз.
Гироха, скрестив руки на груди, смотрел на Сергея с выражением кобольда, который вот-вот потеряет последние остатки терпения. Его голос звучал, как скрип ржавых петель:
— Молодой человек, я же тебе говорил, чтобы ты подумал над своими и моими, действиями. Но вижу, мои слова до тебя доходят медленнее, чем гружёная вагонетка в гору. Что ж, значит будешь мучиться — так ты быстрее сообразишь.
Сергей виновато почесал затылок, смахивая потные пряди волос. Его ответ прозвучал с нотками искреннего раскаяния:
Извини, старый, дел было невпроворот — то руду грузить, то отход выгружать, то чуть жопу в области нулевого давления не отморозил, то Умка капризничала, из-за того, что я не вычистил желудок очередного полярного волка, и мясо отдавало говнецом, в общем некогда было… Но даю слово — следующий месяц я посвящу именно этому. Хоть умру, но разберусь!
Сергей не просто так давал обещание — в редкие перерывы между изнурительной работой он действительно прокручивал в голове каждую их тренировку с Гирохой, как старую киноленту, пытаясь разглядеть ключевые кадры. И вот в один из вечеров, сидя в привычной медитативной позе и механически заряжая кристаллы хол (его энергокаркас уже давно выполнял эту работу на автомате), его осенило.
«Твою мать!» — мысленный возглас прозвучал так громко, что кристалл чуть не выскользнул из рук. — «Он же буквально в лоб говорил: „Будь внимательным!“ Вот почему я вечно пропускаю смену спектров зрения? Мой мозг упорно считает это второстепенным, как будто это не жизненно важный навык, а настройка яркости экрана! Пора бы уже создать ментальную закладку на сканирование местности — ну хотя бы раз в пять минут, черт возьми!»
Он резко вдохнул, и очередной кристалл в его руках вспыхнул голубоватым светом чуть ярче обычного.
«А этот момент с каркасом… Как я мог не догадаться отслеживать его состояние при отсечении от ядра? Я же буквально умею сканировать себя во внутреннем мире лучше, чем техники проверяют свои инструменты перед выходом в шахту. Нет, ну я и правда порой веду себя как тот самый новичок, который сначала сует руки в механизм, а потом удивляется отсутствию пальцев.»