Предыдущая экспедиция, охраняемая куда хуже, а точнее – и вовсе состоявшая из шести археологов и одного пилота, погибла по причине землетрясения, а не по вине животных. Огромный валун откололся от скалы и раздавил припаркованный у подножия летательный аппарат, убив всех, кроме пилота, стоявшего в пяти метрах от гравилета и получившего серьезные травмы, и археолога, проверявшего защитный периметр и потому не пострадавшего. Выжившие попытались спастись, но в грозу вызвать помощь не сумели, а время, отпущенное им, стремительно истекало по мере того, как заканчивался ресурс фильтров в дыхательных масках. Пилот, понимая, что вдвоем им не выбраться, застрелился. Его жертва не пропала даром: археолог с двумя масками сумел, преодолев тридцать километров, дойти до склона «острова» и подняться на достаточную высоту, где концентрация углекислого газа была в приемлемых пределах. Оттуда его и забрали спасатели день спустя.
Внизу проплывали джунгли, состоящие преимущественно из гигантолистников, деревьев, имеющих только ствол без веток. Листья, широкие и продолговатые, достигали в длину до десяти метров и росли прямо из ствола. Тут и там возвышались над общей массой растения, которые Леонид сразу же окрестил «булавками»: длинный ствол, увенчанный некрупным зеленым шаром, напоминал именно воткнутую в землю огромную швейную булавку. Кое-где переливались разными цветами гирлянды свисающих с деревьев цветов.
– Здорово, правда? – спросила Лаш, садясь рядом с пирожным в руке.
Позади дружно работали челюстями археологи, уставшие спорить над голографической картой местности, и Леонид наслаждался относительной тишиной: двигатели гравилета работают негромко, внутри практически не слышно. Не то что ревущий моторами «Чинук».
– Да уж, есть на что посмотреть, – согласился наемник.
В этот момент часть леса внизу приподнялась и сдвинулась с места.
– Лихач, стой! – приказал он пилоту через УРР и указал вниз: – Что это? Ходячий сад?
– Он самый, – подтвердила Лаш.
– Ни фига себе… Метров тридцать в поперечнике, если не больше. Нехилый такой стол на крабьих ножках. Должно быть, это самая большая зверушка в этих краях?
Существо это действительно чем-то напоминало огромного краба без клешней с десятками, а иногда и сотнями ног, на панцире которого вольготно раскинулся целый садик. Впрочем, Леонид прекрасно знал, что без огнемета к этому садику лучше не подходить.
– Это не зверушка, – сказала Лаш, – это очень много зверушек. Ходячая платформа, она же «садовник», – довольно примитивная колония своего рода ходячих растений. В лесах можно встретить далекого родственника «ходячего сада» – крабообразное существо, питающееся минералами из грунта. Симбиоз насекомого и растений дал в результате живой организм, способный питаться, как растение, и синтезировать питательные вещества с помощью фотосинтеза. «Ходячий сад» – это тоже симбиотическая система, только еще сложнее. На спине «садовника» живут существа трех типов. «Челюсти» – некогда паразиты, теперь они поедают и переваривают пищу, найденную или пойманную «щупальцами». Эти щупальца – каждое является отдельным существом. Черви, раньше паразитировавшие на «садовниках», тоже теперь работают ради общего блага. Они, как и челюсти, соединены с «садовником» единой кровеносной системой, а их собственная пищеварительная система атрофировалась. Щупальце ловит и бросает добычу или растительную пищу в пасть челюстям, а те ее переваривают и кормят себя, щупальца и самого «садовника». И последние жильцы сада – ядовитые растения с шипами, защищающие всю систему от всевозможных врагов. Они же помогают червям-щупальцам убивать добычу, если та очень вырывается. Как образовалась такая сложная система – ученые теряются в догадках.
– Да уж, – согласился Леонид, – мне трудно представить, как все это умудряется размножаться, если состоит из кучи разных организмов.
– Элементарно – делением. Разломился сад надвое, и каждая часть пошла своей дорогой, разрастаясь постепенно.
– А как «садовник» ориентируется в пространстве?
– Никак. Никаких органов чувств у него нет, но все организмы, составляющие его, работают в унисон, позволяя слаженно передвигаться. Передвижением управляют черви: как только одно щупальце обнаруживает добычу, оно передает нервный импульс, и весь сад начинает двигаться в том направлении. И наоборот, если причинить боль щупальцу или оно обнаружит огонь – «садовник» начинает двигаться прочь, а растения-защитники начинают активнее шевелить ветками.
Гравилет немного снизился и теперь летел над долиной, с двух сторон которой возвышались многокилометровые горы.
– Мы, значит, высадимся в самом глубоком месте планеты?
– Нет. Это всего лишь самое глубокое место материка, но никак не планеты. «Океан» намного глубже.
– Эм-м-м… Океан? Касс рассказывал только о «морях».
– Смотри. Чоданга, по сути, трехъярусная. Высокие скальные плато называются «островами». Ниже – «моря». А еще ниже – основная поверхность планеты. На самом деле «моря» – это огромные возвышения над поверхностью Чоданги высотой в восемь-десять километров. И из этих возвышений поднимаются высокие скальные плато – «острова». Так, например, наша колония находится на высоте двадцать три километра над нулевой отметкой.
– А что там, в самом низу?
– Там высокое давление, высокая влажность, жара, еще один облачный слой, вечный туман. Там темно даже днем, прямая видимость – метров пятьдесят. Еще есть моря – настоящие, с водой, а не условные. Это – неизведанное место, вся Чоданга, если на то пошло, практически не изучена. И – на дне есть живые существа, по сравнению с которыми земной слон – как кот по сравнению с тобой.
Уже в конце полета они прошли на малой высоте над равниной, по которой величественно шло стадо здоровенных шестиногих колобков: крупный, почти со слона ростом, но гораздо более массивный вожак и несколько животных помельче. Стайка малышни резво носилась между старшими. На гравилет никто из шестиногов внимания не обратил вообще.
– Они привыкли? – полюбопытствовал Леонид.
– Нет, шестиноги попросту никого не боятся, на них крайне редко кто-либо охотится.
– Они не выглядят опасными.
– Именно что не выглядят. Совершенно безобидные существа, если только не напасть на них. Взрослые особи питаются зеленью, которую трескают нередко вместе с ветками, а то и съедают деревья целиком. Их желудочные ферменты – очень едкие и токсичные вещества. Встречая хищника, который мог бы напасть на детеныша, шестиног отрыгивает часть съеденного, и даже если не попадет во врага – дикая вонь отбивает нюх надолго. В качестве крайней меры раненый или схваченный шестиног, как взрослый, так и малыш, специальными мышцами рвет свои внутренние органы, смешивая несколько секреций с желудочным соком, и взрывается. В прямом смысле, с огнем, грохотом и ударной волной. В качестве поражающих элементов – все тот же желудочный сок, притом кипящий.
– Странный метод защиты, – заметил Леонид. – Я всегда полагал, что смысл самообороны заключается прежде всего в том, чтобы пережить нападение.
– С точки зрения отдельного индивида – да. Но если говорить о видовой вражде – математика иная. На каждого хищника всегда приходится много жертв, и потому для травоядного вида размен «один к одному» является выигрышной стратегией. Итог – шестиноги врагов практически не имеют. Хищники, которые могли бы представлять для них угрозу, либо держатся подальше, либо попросту уничтожаются. Точно так же, заметь, ведут себя и люди. Танк, на который твой дед разменял свою жизнь, имел большее значение, чем один человек, не так ли?
Наемник кивнул:
– Да, действительно. Хотя я бы не стал проводить параллели – мой дед не математикой руководствовался.
– Кстати, я об этом тоже хотела спросить, – сказала Лаш, – зачем бросаться под танк, если можно бросить гранату?
Леонид пожал плечами:
– Я не знаю всех подробностей, только то, что рассказал очевидец. Во время боя выводили полевой госпиталь. Враг наступал, и когда раненых и персонал собрались эвакуировать глубже в тыл, внезапно появились немецкие танки. Дед был в охранении, и когда начался ад кромешный, пытался увести оврагами нескольких медсестричек и группу раненых. Их заметили, погнались двумя танками. У деда была связка противотанковых гранат, но уничтожить ими танк можно было только при условии, что гранаты взорвутся под танком, днище у него – самое тонкое. Он вначале сумел увести оба танка за собой, но потом уже некуда ему было деваться. Группе он приказал разделиться на две части и уходить разными путями. Дед должен был уничтожить танк наверняка: если танк останется только один, хотя бы половина спасется. Да и потом – даже если бы он выжил, уничтожив танк, куда от второго деться посреди поля? Канава не вариант, там раненые сидели, он привел бы врага прямо к их укрытию. А вообще, это легко – сидеть сейчас и обсуждать, что да как. У деда были секунды на принятие решения, от которого зависели жизни многих, – и я горжусь тем, какое он принял. В итоге когда первый танк взлетел на воздух – от взрыва гранат сдетонировала боеукладка, второй испугался и дал задний. Дед спас всех, получил орден посмертно. А один из тех раненых после войны нашел бабушку и отца, он-то и рассказал о последнем бое деда.
В это время включилась внутренняя связь.
– Расчетное время прибытия – две минуты, – сообщил «Лихач», – готовимся к посадке.
Лагерь разбили на опушке, в ста метрах от ближайших деревьев. «Разбили лагерь», в общем-то, сказано слишком громко: просто посадили гравилеты, да и все. Тот, кто путешествует в собственном же доме, в чем-то еще не нуждается. В качестве меры предосторожности андроиды под чутким руководством Леонида, старательно изображавшего полное понимание процедуры и видимость активного управления персоналом, установили защитный периметр: два десятка двухметровых треножников-детекторов и шесть установок-репеллентов. Каждый такой агрегат содержал в себе как дополнительные системы обнаружения, так и целый спектр оборонительного оснащения: дымовые ракеты, яркие фейерверки, мощный прожектор, звуковую сирену, ультразвуковой свисток и голографический проектор. Все эти средства позволяли практически гарантированно отвадить от лагеря любую живность: даже безмозглый садовник и неприкасаемый шестиногий колобок боятся, по крайней мере, огня.