Не успеваю ответить, как он впивается в мои губы. Не мягко, не страстно, даже не сексуально, а зло, холодно, будто наказывая.
Я съеживаюсь и отталкиваю его, когда он с силой просовывает мне в рот язык. Он так сдавливает мои губы, что я, кажется, ощущаю вкус крови. Потом к нему примешивается что-то соленое, и только тогда я замечаю, что плачу.
Нэш отстраняется от меня с раскрытым ртом, будто собирается проклясть, но останавливается в шоке. Думаю, он увидел слезы, и Нэш, которого я знаю, взял верх.
Его лицо смягчается, он медленно поднимает руку и нежно вытирает слезинки с моих щек. У меня дрожит подбородок. Я хочу прекратить это, но чертова челюсть не слушается.
– Я сделал тебе больно? – шепчет Нэш, осыпая мои губы и щеки легкими, как крылья бабочки, поцелуями. – Прости меня, малышка.
– Это ты прости меня, – шепчу я. – Я не должна была этого делать. Ты ведь с Мариссой. Не знаю, что на меня нашло.
Нэш отклоняется назад и смотрит на меня:
– Я – то, что ты хочешь?
Как на это отвечать? Признаться, что так и есть? Уверена ли я, что мои чувства остались неизменными?
В голове блуждает туманный образ Кэша.
Как будто улавливая, какое направление принимают мои мысли, Нэш спрашивает:
– А как насчет моего брата? Я думал… то есть я знаю, что он провел выходные в Солт-Спрингсе.
Я и забыла, что Кэшу пришлось спрашивать, куда я уехала, у Нэша. Какое унижение, какой стыд! Не сомневаюсь, теперь он считает меня настоящей шлюхой.
Не успеваю ответить, как Нэш продолжает:
– Или, может быть, там был я? Тоже? – Он трется губами о мои губы. – Ты думала о моих губах, когда он целовал тебя? – Рукой, легкой как перышко, он проводит по моему бедру вниз и вверх, сжимает его. – Ты хотела, чтобы это я прикасался к тебе? Как в ту ночь, когда я приходил в твою комнату?
Я хватаю ртом воздух.
О мой бог! Это был Нэш!
Начинаю отклоняться назад и что-то говорить, но тут губы Нэша обхватывают мои и быстро убеждают раскрыться. Ощущения заглушают мысли, когда я чувствую, как он дышит мне в рот.
– Ты все еще хочешь меня? Потому что, если это так, я весь твой. – И он погружается в поцелуй, лижет языком мой язык, свободная рука блуждает по моей талии и животу. По телу бегут мурашки. Его прикосновения так похожи на ласки Кэша.
Кэш…
Я упираюсь рукой в грудь Нэша, он отодвигается без сопротивления.
Смотрит мне в глаза. Никто из нас не произносит ни слова.
Нэш кивает, и его губы складываются в улыбку – покорную, а не веселую.
– Спокойной ночи, Оливия.
Он не уходит сразу. Наблюдает за мной.
Наконец я слезаю с коленей Нэша, встаю на ноги и провожаю его к выходу. Он открывает дверь и оборачивается, как будто собираясь что-то сказать… Нет, передумал. Я слежу, как он растворяется в темноте, уходит и не оглядывается… Ни разу.
Неудивительно, что я буквально не могла уснуть. Какой уж тут сон, после такого. Узнала, что спала с Нэшем, выставила себя перед ним абсолютной и полной дурой… Теперь вообще не понимаю, что мне делать. Ну уж только не на занятия тащиться. Пойду-ка я к Кэшу. Не пойму, почему мне так нужно увидеть его. Может быть, меня подталкивает чувство, что я его предала. Не знаю. Но понимаю: почему-то меня к нему тянет. Не рассуждаю. Просто иду.
Он уже встал, я уверена. Иначе моя машина не стояла бы у тротуара. Я ее видела, когда утром выглянула в окно. Ключи, положенные в конверт, засунуты в почтовый ящик.
В первый раз, когда я шла в «Дуал» днем, Кэш ждал меня, поэтому парадная дверь была открыта. Интересно, у него тут всегда так?
«Очевидно, нет», – думаю я, толкаясь в обе двери и находя их запертыми. А ключей при приеме на работу мне не выдали, потому что Кэш всегда открывает и закрывает клуб сам. Почему бы и нет? Живет-то он прямо за баром, слава богу.
Я обхожу здание. Должна же тут быть задняя дверь, чтобы выносить мусор и чтобы Кэш мог входить или выходить, когда припаркует где-нибудь рядом этот свой мотоцикл.
На одной стороне дома никаких дверей нет, я продолжаю обход. Как я и подозревала, задняя дверь имеется. Она выходит в переулок, где стоит гигантский контейнер для мусора, у противоположной стены. К несчастью, эта дверь тоже на замке.
Я иду дальше, к последней необследованной стене, надеясь, что там тоже есть дверь. И – вот удача! – дверь обнаружена, боковая, притом большая.
Похоже, Кэш превратил дальний угол клуба в апартаменты и гараж. Я сужу по широкой скручивающейся подъемной двери. А еще по тому, что она как раз поднята, а внутри стоит мотоцикл Кэша. Тут все яснее ясного.
Меня немного сбивает с толку то, что в гараже у Кэша стоит еще и машина Нэша. Или похожая на ту, что у Нэша.
Желудок от нервяка завязывается в узел. Я знаю, они не слишком близки, но разве это дает гарантию, что они не станут обсуждать меня? То есть они оба имеют со мной много общего! Особенно после недавних событий.
Чувствую легкую тошноту. Мысленно рассуждаю сама с собой, не рвануть ли обратно к своей машине, когда наружная дверь открывается и из нее появляется Кэш. Меня он не замечает, потому что сразу отворачивается, чтобы закрыть дверь. К тому же он говорит по мобильнику, прижимая его к уху плечом, и одновременно запирает замок.
Я случайно подслушиваю конец разговора.
– Марисса, я же сказал тебе, что у меня были встречи все выходные. Я просто не мог этого сделать. У меня не было…
И тут он замирает на месте, потому что, обернувшись, видит меня у другого края гаражной двери. Я стою с отвисшей челюстью и наверняка выгляжу ужасно сконфуженной. Чувствую-то я себя именно так.
В голове кружит, как лошадь, привязанная к столбу, единственный вопрос: «Почему Кэш так разговаривает с Мариссой? Почему Кэш так разговаривает с Мариссой?»
Мы таращимся друг на друга. Проходит минута – самая долгая за всю мою жизнь. В гараже так тихо, что я слышу голос Мариссы в телефонной трубке:
– Нэш! Нэш? Нэ-э-эш…
Наконец, не спуская с меня глаз, Кэш отвечает ей:
– Мне надо идти. Я позвоню тебе позже, – и вешает трубку.
Он долго глядит на меня, так долго, что я начинаю сомневаться, скажет ли он мне что-нибудь. Но вот он произносит:
– Может, зайдешь? Нам нужно поговорить.
Сердце бьется о ребра. Сильно! Я ждала каких угодно логических объяснений. Возможно, он подстраивал розыгрыш. Или скрывал что-то ради Нэша. Может, я просто что-то не так поняла. Но Кэш смотрит на меня очень странно… Я начинаю думать, что дело плохо, совсем плохо. И мне это вряд ли понравится.
Хочется уйти. Просто вернуться к своей машине. От этих ребят с первого дня одни проблемы. Если бы у меня хватило ума, я бы отвернулась от них и больше не оглядывалась.
Но я знаю, почему не могу так потупить. Стоило в голове появиться мысли, что я больше никогда не увижу Кэша, и меня будто ножом по груди полоснули. Я чувствую боль, раздирающую душу, и крах всей жизни, который принесла мне эта рана. Чувствую все, кроме истекания крови, пропитывающей одежду.
Я отрывисто киваю и медленно, понуро прохожу по отполированному полу к двери, которую он держит для меня открытой.
Чувство такое, будто я иду на казнь.
Сердца и веры – может быть.
Очень на то похоже.
30Кэш
Сердце колотится. Мысль об исповеди, о том, чтобы выложить кому-нибудь все свои секреты, пугает меня до колик в животе. Сам не знаю, почему собрался рассказать все Оливии. Просто знаю, что сделаю это. Должен сделать. Нужно довериться ей, если хочу, чтобы она доверяла мне. Штука в том, что я сам пока не разобрался, почему это для меня так важно. Почему меня вообще это волнует.
Но ведь волнует. Еще как.
Она понимает: что-то происходит. Вид у нее такой, будто она заходит в воду, а там акулы. Полагаю, в некотором смысле так и есть. Если иметь в виду меня и акул, которые водятся в истории моей семьи. После вчерашнего вечера в доме кавардак, но я не обращаю внимания. Вернувшись от Оливии, я сбросил костюм и оставил его валяться на полу, переоделся в обычную одежду и вышел закрыть клуб. А потом рухнул на кровать лицом вниз и заснул мертвецким сном. Утром Джек разбудил меня стуком в дверь – он пригнал машину Оливии. Эта двойная жизнь для жаворонков!
И вот я здесь, готовлюсь раскрыть неизвестно кому – девушке, которую я почти совсем не знаю, – свою самую страшную, самую грязную, темную, опасную, глубокую тайну, и беспокоит меня только одно: захочет ли она после этого видеть меня. Ну не безумец ли я?
– Хочешь чего-нибудь выпить? Я только что выключил кофейник, так что кофе еще горячий.
Оливия рассеянно озирается, явно пытаясь собрать воедино кусочки мозаики. Но ничего не получается. Тысячи лет ей не хватит, чтобы догадаться. Если я не подскажу.
– Оливия, садись на диван. Я принесу тебе кофе. И тогда мы побеседуем.
Думаю, ей это нужно больше, чем мне, что говорит о многом. Наливаю нам обоим по чашке, добавляю в кофейник немного горячей воды и ставлю его обратно на подставку с подогревом, чтобы потом легче было отмыть. Я уже давно сам себя обслуживаю. Некоторые домашние дела делаю автоматически.
Протягиваю Оливии чашку и сажусь на стул напротив. Не хочу доставлять ей неудобства своей близостью, чтобы не ухудшать ситуацию. Вполне вероятно, Оливии захочется иметь вокруг себя свободное пространство, чтобы держать дистанцию, когда она услышит то, что я собираюсь сказать.
Это удивительно, но разговор начинает Оливия. Хотя чего удивляться? У нее, видно, хребет твердый. Только она не всегда проявляет это качество. Но когда нужно, оно при ней.
Как сейчас.
– Я не люблю, когда со мной играют. Не люблю, когда мне лгут. Просто скажи, что происходит. Честно.
Лицо каменное. Она собралась с духом. Полагаю, если мне когда-нибудь представится подходящий момент, чтобы бросить бомбу вроде этой, возможно, он настал.
– Я прошу тебя только об одном: позволь мне объяснить все до конца. Не убегай, пока не выслушаешь всю историю. Договорились?