Дорога представляла собой обыкновенную накатанную колею без признаков каких-либо дорожных работ — когда-то кто-то просто выбрал направление и прошел бульдозером, ломая заросли и мелкие деревья. А потом грузовики и вездеходные легковушки укатали просеку до степени ее пригодности в качестве дороги.
По изредка попадающимся на обочине старым бутылкам и банкам, можно было сделать вывод, что этой дорогой пользуются часто, и мусор не особенно удосуживаются бросать в «отведенных местах».
Быстро дойдя до перекрестка, Шайба посмотрел на часы — до встречи с агентом оставалось еще минут двадцать. Еще несколько минут у них ушло на обследование прилегающих к перекрестку кустов. Убедившись, что никакой засады нет, они выбрали место, откуда стык дорог просматривался как на ладони, и присели.
Широков достал радиостанцию и вызвал командира группы:
— Товарищ лейтенант, мы на перекрестке, здесь все чисто, никого нет.
— Понял. Ждите. Как только кто-то появится, сразу мне сигнал.
— Есть.
Только Андрей вложил «Кенвуд» в карман разгрузочного жилета, как со стороны послышался шум работы двигателя и еще через минуту на перекресток выехал «Хай Люкс». Джип остановился и двигатель замолчал. Из машины выбрался человек с автоматом в руках, осмотрелся, обошел вокруг машины, и с невидимой стороны от разведчиков, углубился в кусты. В машине, за рулем, оставался второй, который так же был вооружен автоматом.
Держа в прицеле водителя, Андрей вынул из кармана рацию, подкрутил ручку громкости на самый минимум, только бы слышать, и шепотом доложил:
— Подъехал «Хай Люкс»… госномер… два человека, европейского вида, вооружены автоматами, пассажир вышел из машины и ходит по кустам.
— Понял… это они… — отозвался Уваров. — Мы сейчас подъедем, держите их в прицеле, и если они по нам откроют огонь — гасите их на поражение.
— Понял, сделаем.
Шайба посмотрел на Вовку Мамая, который рукой раздвинул перед собой кусты и выставил ствол автомата, контролируя внедорожник.
— Слышь, басурманин, давай двигай вправо, метров десять, тебе оттуда обратную сторону джипа видно будет. Смотри, куда второй свалил…
— Есть…
Мамай перекатился пару метров, потом приподнялся и тенью скользнул под навесом кустов в сторону. Там он выбрал удобное место, и подал рукой знак, что видит второго и готов действовать.
— Держим обоих… — доложил старшина.
— Мы уже едем, — отозвался командир группы.
Вскоре послышался рев двигателя «шестьдесят шестого». Пассажир подошел к водителю и, перекинувшись с ним парой неразборчивых из-за расстояния фраз, нырнул в кусты.
Спустя пару минут, на перекресток выкатился из леса ГАЗ-66 и остановился ровно напротив водителя джипа. Степан свесился в окно, и пристально посмотрев на откровенно русскую рожу водителя, спросил:
— Слышь, мужик… сколько время?
Руководитель резидентуры ГРУ в юго-западной Африке полковник Андрей Владимирович Власов посмотрел в глаза молодого офицера специальной разведки, и, скривив по блатному лицо, в тон Уварову ответил:
— Слышь, мужик, свои часы иметь надо…
Уваров удовлетворенно кивнул, открыл дверцу и спрыгнул на дорогу. Закинув автомат за спину, шагнул к джипу. Власов тоже вышел из машины, и они поздоровались за руку, смерив друг друга оценивающими взглядами:
— Степан, — представился командир группы.
— Андрей, — назвал себя Власов.
— Мне приказано доставить вас к командиру, — сказал Уваров.
— Ну, показывай, куда ехать.
— Да здесь не далеко. Сейчас быстро проскочим…
— Ну, давай, разворачивайся, первым пойдешь, дорогу покажешь…
Уваров обернулся и жестом показал водителю, чтобы тот развернулся. Виталик загнал грузовик задом в лес и, вывернув руль, вернул машину на дорогу.
— Шайба! В машину! — крикнул Степан.
— Петя, выходи… — смущенно крикнул Власов.
Из леса вышли три человека и заняли свои места в машинах. Подполковник и старший лейтенант переглянулись и улыбнулись.
Когда агентурщики уже сидели в машине, Степан подошел к борту кузова и негромко сказал Широкову:
— Андрей, смотри за ними всю дорогу, если вдруг они попытаются по нам стрелять — мочи обоих.
— Понял, — кивнул старшина.
Уваров легко запрыгнул в кабину, и небольшая автоколонна двинулась в путь.
Илья Жаров с тоской посмотрел на свою обувь — легкие туфли, которые он, вопреки крикам своей души одел на этот вылет, в горных условиях были абсолютно никчемны. Здесь были более уместны ботинки с высоким берцем, которые в аэродромных условиях на такой жаре совершенно не хотелось одевать. Но, как говориться, лучше уж терпеть жару, чем изрезать в хлам ноги… только сейчас до него дошло, почему спецназовцы столько внимания уделяли своей обуви — они-то знали, что это главный элемент снаряжения — ведь только от состояния обуви зависит мобильность пеших групп разведки…
Мало того, что Толя Ухта сейчас был напрочь лишен возможности передвигаться, так еще и собственная обувь не очень-то к этому располагала… к горлу подошел ком — вдруг страшно захотелось выть от нахлынувшей тоски и безысходности.
— Ерунда, продержимся… — сам себе сказал летчик.
— Что? — спросил Ухта, глядя на командира вымученными от боли глазами.
— Да я так… — Илья махнул рукой.
Метрах в ста от них на склоне горы догорал вертолет. Пока бушевало пламя, загорелось несколько деревьев, но из-за высокой влажности огонь не распространялся по сторонам, и лесного пожара вызвать не смог. Сейчас, после того, как на машине выгорело все, что только могло гореть и дюралевая обшивка под воздействием высокой температуры стекла вниз, обнажив главный редуктор и два мотора, вокруг вертолета образовалась небольшая поляна. Глядя на образовавшееся пространство, Илья начал прикидывать, как он будет оборудовать площадку, с которой вертолетом можно будет снять раненого, да и забрать его самого.
Склон, на который упал вертолет, не превышал двадцати градусов — как бы для пешего человека ходить можно, а вот вертолет уже не посадить никак, даже если вырубить обширную просеку. Слишком велик риск касания склона лопастями несущего винта, что неминуемо приведет к катастрофе машины. А вот забрать людей, используя штурмовую лестницу или спасательную петлю, было вполне реально.
Илья прикинул: нагретый на солнце воздух во второй половине дня будет по склону подниматься вверх, создавая невидимый и неподконтрольный пилоту спасательного вертолета восходящий поток, а с наступлением сумерек, вниз по склону будет стекать холодная воздушная масса, создавая нисходящий поток. Зависнуть в одной точке пространства в таких условиях даже для опытного пилота очень сложно. Одно дело висеть в восходящем или нисходящем потоке на вертолетах соосной схемы, которые не зависят от тяги хвостового винта (и скорости педального разворота) и могут быстро занимать любое положение, и совсем другое — висеть в горах на Ми-8, который очень восприимчив к боковым порывам ветра и вертикальному перемещению воздушных масс…
Жаров даже представил себе, как висящий над склоном горы Ми-8 попадает в «подхват» созданных своим же несущим винтом воздушных вихрей, и неуправляемый, падает на деревья. А что, вполне реальная может быть картина! Для того, чтобы этого избежать, нужно будет держать высоту как можно выше, метров тридцать, минимум. В таком положении подцеплять людей, и поднимать их лебедкой на борт. Иначе нет вариантов.
Когда треск огня прекратился, Илья подошел к сгоревшему остову вертолета. Двигатели и редуктор после выпадения из прогоревшего корпуса, скатились по склону метров на десять вниз и замерли, уткнувшись в стволы деревьев. Отдельно лежала хвостовая балка — почти не пострадавшая ни от удара о землю, ни от огня, она казалось просто аккуратно отстыкованной от фюзеляжа, и только размочаленный хвостовой винт говорил о катастрофичном отделении этой части вертолета от самой машины.
Что-либо искать смысла не было — все сгорело в жарком пламени. Илья посмотрел вверх — просвет в деревьях был приличный — в принципе, при удачном раскладе, пилот спасательного вертолета сможет так подвести машину, чтобы можно было скинуть в этот просвет петлю на тросе. Но будет лучше, конечно, если просвет станет больше.
Жаров скривился — от столь жесткого приземления он получил приличные травмы, и сейчас как-то сложно было предсказать, сможет он обрезать ветки деревьев, хоть и не высоких, но все же таких, на которые придется лазить. Поразмыслив, он вернулся к месту, где, привалившись к дереву, сидел второй пилот.
Ухта сидел с закрытыми глазами и молчал.
— Толян! — Илья с тревогой толкнул «правака» в плечо! — Ты жив?
Ухта открыл глаза и тут же взвыл:
— Больно же…
— Фу ты черт, я думал, что ты уже кони двинул… — Илья покачал головой.
— Вы все об этом только и мечтаете… — протянул Толя.
Илья участливо посмотрел на своего боевого товарища. Толя, будто чувствуя его взгляд, повернулся:
— Хрен нас отсюда вытащат! Я видел, как ты смотрел площадку. Ничего не получится. Я здесь сдохну.
— Перестань!
— Мне нужен промедол. Или от боли я сойду с ума.
— Держись.
— Да что мне держись? Мне все, хана. Я что-то еще внутри сломал, похоже… все тело болит…
— Нас вытащат!
— Нет. Пиндосы небо закрыли, ты же знаешь об этом. А на носилках меня отсюда никто не вынесет.
Илье нечего было сказать на столь правдивые доводы второго пилота, но нужно было что-то говорить. Он действительно видел, что «праваку» становилось все хуже и хуже. Нужно было хоть как-то поддержать своего боевого товарища, своего друга.
— Я сейчас пойду расчищать площадку, — Илья сказал это только для того, чтобы вселить в Толю уверенность — что их спасут, обязательно заберут отсюда…
— К черту. Все к черту…
Толя прикрыл глаза. Лицо его было белым как лист «снегурочки». Дышал он урывками, с явно различимым трудом. Лицо было искривлено гримасой чудовищной боли.