[90](см. рис. 181). В этих полосах, расположенных далеко от гнездовых мест дятлов, я нашел также следы раздалбливания короедных гнезд и златковых ходов на карагаче и туркестанском вязе. (По словам местных работников, дятлы появляются в богдинских полосах при кочевках с середины лета и зимой.) Вывод ясен — нужно привлекать дятлов в лесные посадки и заботливо охранять этих друзей степного лесоразведения.
Рис. 181. Ходы личинок златок и стеклянниц, вскрытые большим пестрым дятлом. Слева — в стволике молодого канадского тополя; справа — в верхушечном побеге пирамидального (ум.). Лесополосы Богдинского опытного пункта. 1949 г.
Интересно, что в глубоких «дятельниках», сделанных желной, нередко встречаются следы других лесных птиц; гаички и, возможно, пищухи используют эти пещерки в трухлявой древесине как места ночлега в холодные зимние ночи. Судя по тому, что в некоторых дятлинах за зиму накопляется довольно много помета мелких птичек, отдельные убежища используются ими длительный срок или многократно. Летом в некоторых больших нишах, выдолбленных желной, вьют свои гнезда серые и малые мухоловки. Некоторые дятлы (белоспинный, желна) приступают к гнездованию довольно рано, поэтому вскоре после схода снега, кроме зимних следов раздалбливания деревьев, начинают попадаться и следы выдалбливания гнездовых дупел. Устройство гнезд требует более тщательной «работы». Под стволом дерева на темной влажной земле появляется россыпь мелких беловатых стружек, по которым опытный наблюдатель с первого взгляда скажет, где расположено дупло дятла.
Рис. 182 «Гнездовые стружки» — следы выдалбливания гнезда большим пестрым дятлом (е. в.).
Говоря о типичных весенних следах, нельзя обойти молчанием и так называемые «дятловые кольца», или «окольцованные деревья». Когда соки наполнят живой слой под корой дерева, дятлы пробивают в ней отверстия и сосут вытекающую сладковатую жидкость.
Излюбленные деревья дятлов — березы и ели; реже встречаются их кольца на осине, пихте, кедре, сосне и плодовых породах.
Рис. 183. Кусок коры березы 6. 15 см с несколькими рядами дятловых «колец». Вверху — свежие следы сосания сока, внизу — более старые — заплывающие и заплывшие (ум. на ⅓). Костромская обл. 1936 г.
Окольцованные березы (обычно не слишком старые с более тонкой и ровной белой корой) чаще всего встречаются на южных опушках, так как здесь сок раньше приходит в движение. Четырехугольные пробоины располагаются на коре поперечными рядами и образуют многочисленные полные — замкнутые и неполные — недоконченные «кольца». На многих деревьях можно заметить такие знаки, свежие, прошлогодние и еще более давние, зарастающие и почти совсем заплывшие. В больших поленницах нетрудно иной раз отыскать обрубок, украшенный кольцами. Белка тоже весной пьет сладкий сок ветвей, подкусывая кору, но ее следы встречаются значительно реже[91].
Лето
Тепло и влажный блеск. Запахли медом ржи,
На солнце бархатом пшеницы отливают,
И в зелени ветвей, в березках у межи
Беспечно иволги болтают…
Быстро поднялись луговые травы, хлебами оделись поля. Лес, еще недавно прозрачный, сквозивший на солнце, стал непроницаемой зеленой чащей. За завесой этой зелени многое скрылось от глаз наблюдателя. То тут, то там среди зарослей слышатся по вечерам шорохи, шумы, попискивания, но очень редко удается увидеть самих зверьков. Где-то здесь, в вершинах живут белки, и на склоне оврага таится заяц-беляк, когда-то оставивший нам клочок зимней шерсти. Только следы расскажут, где сейчас эти животные и что они делают.
Белка объела мякоть шляпки подосиновика. Края борозд, оставленных ее резцами, еще не подсохли — значит, она была здесь утром. Следы ее — отпечатки лапок — встретились еще в одном месте: на грязи дороги около лужи, куда зверек приходил пить. Множество следов дроздов, соек, зарянок, потерянные перышки птиц указывают, что лужа служит и водопоем и местом купания для всех пернатых этого уголка леса.
Рис. 184. Подосиновик, поеденный белкой (ум.).
Мелкие следы зайчат на грязи дороги принадлежат, возможно, молодняку из выводка нашего беляка. По величине отпечатков можно приблизительно судить о возрасте зайчат.
Вы знаете, что где-то по этим местам бродит ночью барсук, вы даже стерегли его у норы до позднего вечера, страдая от комаров. В лесу под пологом ветвей стемнело рано. Было слышно, как выбрался барсук-невидимка, как он похрюкивал и обнюхивал свежий воздух оврага и затем побрел, шурша листьями, своей излюбленной тропой.
Летом его охотничий участок, прилегающий к жилой норе, легко узнать по множеству прикопок и пороев. У этого зверя хороший нюх, он легко «причуивает» и выкапывает из земли червей, почвенные личинки, жирных сверчков и медведок, разоряет гнезда мышей, ос, шмелей и т. п. Иногда он делает несколько коротких конических ходов, идущих под корни большого дерева; в глубине таких прикопок валяются разорванные соты шмелиного гнезда и ползают вялые, осиротевшие шмели. Ячейки, наполненные медом, и «детва» этих перепончатокрылых (личинки и куколки) — лакомство для барсука. Часто встречаются группы прикопок, окружающие кольцом старые сосновые пни — это следы поисков личинок черного усача и больших жирных личинок жука-носорога. (Они живут иногда в древесной трухе полусгнивших пней.)
Среди молодых сосновых посадок, на лесных вырубках и полянах нередко появляются участки площадью по 3–5 и более м2 с сильно перекопанным дерном. Похоже на то, что копались домашние свиньи, только «порои» менее глубоки. Это «запись» того, как барсук охотился за мелкой живностью — добывал личинки майского хруща ранних возрастов. (При некоторых условиях такие личинки в течение ряда дней живут непосредственно под дерном.) Выкапывая взрослые личинки из более глубоких слоев, барсук оставляет множество конусовидных лунок. В лесах, сильно повреждаемых хрущом, этот хищник за лето уничтожает тысячи личинок и взрослых майских жуков, оказывая ценную услугу лесоводам.
Во время ночных охотничьих прогулок барсук редко удаляется от норы больше чем на 1–2 км; на часто посещаемых местах он выбивает хорошо заметные тропы. Около таких троп в ямках и старых прикопках располагаются его «уборные», наполненные пометом, легко рассыпающимся на бесчисленные обломки надкрылий, лапок и головок насекомых. Значительно реже в помете барсука встречается скорлупа яиц птиц и косточки грызунов. (О разорении барсуками гнезд ласточек см. стр. 262.)
Хрупкая половинка скорлупы яйца вальдшнепа с подсыхающей кровяной пленкой внутри — ясное доказательство того, что у лесного кулика вывелись птенцы. Подобно наседкам многих других видов птиц, самка унесла скорлупу подальше от гнезда и бросила ее здесь, на дороге. А выводок должен быть шагах в семидесяти отсюда, на дне сырого оврага, где на грязи у ручья нам не раз попадались следы старого вальдшнепа.
По ямкам на старом муравейнике и сухой кротовине, избранных для «пыльного купанья» тетеревятами, можно подсчитать, сколько молодых в выводке[92]. Крылышко славки, оставленное на колючках, где хозяйничает сорокопут-жулан, указывает, что даже летом, когда так много жуков и стрекоз, разбойник непрочь полакомиться птичкой.
Рис. 185. Крыло серой славки, съеденной сорокопутом-жуланом (ум). Дагестан. Июль 1924 г.
Рис. 186. Следы ног и клюва вальдшнепа, достававшего корм из мягкой, влажной почвы (е. в.). Задний палец короток и едва касается земли; второй, третий и четвертый пальцы — тонки и почти одинаковой длины.
Рис. 187. Молодые серые полевки, расклеванные чернолобым сорокопутом в год массового размножения мышевидных грызунов (ум.). Аскания-Нова. Июль 1923 г.
Да разве возможно перечислить все эти мелкие и как будто незначительные знаки. Они рассеяны повсюду и, кажется, только и ждут своего читателя, который по ним, как по лесной газете, прочтет о событиях последних дней, о новорожденных и умерших, о семейных радостях и несчастьях.
Иловатые берега болот, озер, ручьев, а в особенности пески и песчаные острова больших рек изобилуют следами. От ранней весны до поздней осени здесь оставляют свои «записи» все приходившие купаться, напиться, покормиться или просто посидеть на берегу, отдыхая под прохладным ветром от назойливых нападений комаров. В жару даже такие лесные великаны, как лоси и медведи, целые часы проводят в грязи болот, спасаясь от слепней, мошек и комаров.
Там, где над водой порхают лиловые лютки-красавки, а воздух сладко пахнет подсыхающими водорослями, по жидкому илу, сплетая причудливые узоры следов, бродят бок о бок водяная крыса и кулик-черныш, малая выпь-волчок и белая трясогузка, болотная курочка и ночная цапля-кваква. Тут же наделал глубоких дырочек длинный клюв бекаса, скрытого осокой от вражеских глаз, и отпечатались его тонкие пальцы. На кочках и корнях кустов лежат небольшие кучки обрезков стеблей стрелолиста, сусака, корневищ камыша. Это «обеденные столики» водяной крысы. Она приплывает с противоположного берега, держа корм в зубах, и здесь, укрытая камышами, поедает нежные сочные части растений.
Рис. 188. Утка-широконоска, растерзанная камышовым лунем (ум.). Оз. Чаны, Зап. Сибирь, Июль 1931 г.
Тут же рядом, на утоптанном участке берега, разбросано множество утиных перьев — следы крякового селезня, меняющего свой весенний наряд на более скромный — летний. Здесь норка вытащила на берег щуку, прополз уж, выбралась на солнце болотная черепаха, а там по грязному обсохшему ручью утка увела пешком свой пушистый выводок (одиннадцать штук — сосчитать нетрудно) из обмелевшего болота в более глубокое и сильнее заросшее. Вдоль берега вереницей прошли гуси, ощипывая листья и стебли растений, а дальше — на куче сухого тростника — камышовый лунь растерзал молодую лысуху, потом линного селезня кряквы и водяную крысу.
Местами у лесных речушек и речек от Лапландии, Белоруссии и Украины на западе до средней Сибири на востоке может посчастливиться найти следы поселения речных бобров[93]. Поваленные в реку деревья, обточенные на конус пни осин, ив, дубов и берез, со следами широких и сильных резцов, крупные стружки, протоптанные в прибрежной траве широкие тропы, издали заметные, белые, освобожденные от коры, ветви и обрубки, плавающие на воде, а на грязи — следы широких лап и хвоста — красноречивые указания на близость бобровых нор или хаток. В начале 30-х годов бобр считался у нас зверем очень редким, почти уничтоженным, но благодаря тщательной охране и искусственному расселению вновь появился теперь во многих местах лесной зоны СССР. Уплывая по реке на десятки километров за одно лето, бобры иногда внезапно появляются там, где их не было более сотни лет. Следы помогут найти эти новые бобровые поселения и организовать охрану этого замечательного зверя.
Рис. 189. Следы белой трясогузки на песке (е. в.). Бегающая птичка с длиной шага средней величины; задний палец длинный с относительно прямым когтем (сравни с рис. 129). Р. Волга у устья р. Суры. Август 1921 г.
Рис. 190. Следы бекаса (е. в.). Пальцы ног относительно длиннее и тоньше, чем у вальдшнепа; задний палец — длиннее, посажен ниже и отпечатывается почти полностью (сравни с рис. 200, 201). Р. Волга, окр. Н. Новгорода. Сентябрь 1922 г.
Рис. 191. Листья стрелолиста, срезанные и частично объеденные водяной крысой (ум.). Зверек в первую очередь съедает нежную беловатую часть черешка. Пойма р. Оки. Август 1939 г.
Рис. 192. Недозрелые плоды желтой кувшинки, срезанные и поеденные водяной крысой (ум.).
Другой ценный водяной зверек — выхухоль — очень редко отдыхает открыто на берегах и почти не оставляет на них следов. (О том, какие признаки указывают на обитание выхухоли и ондатры, рассказано на стр. 263–271.)
Обширные пески таких рек, как Волга, Кама, Ока, Двина и др., изрисовывают своими следами гнездящиеся здесь малые зуйки, речные и малые крачки, кулики — сороки и перевозчики. Больше всех наслеживает снующий по всем направлениям зуек. Всюду тянутся цепочки трехпалых отпечатков его лапок — прямые, извилистые, запутанные. Местами зуек как-то особенно «семенит» — это куличок токовал, завидев свою зуйчиху. Возле щеп и камней понакопает он несчетное число ямок и, в зависимости от положения солнца, прячется в тени то одной из них, то другой[94]. Где-нибудь среди сети следов помещается и его гнездо — простая ямка в песке с яйцами песчаной окраски.
Рис. 193. Ямки в илу — след клюва серого журавля (вверху) и серого гуся (внизу), достававших нежные побеги тростника. Журавль опускает клюв сверху вниз, под прямым углом к поверхности почвы, съедает только беловатые, нежные части побегов и бросает более плотные верхушки. Гусь делает косую и более крупную ямку, побеги съедает полностью (ум.). Озера Кустанайской обл. Июль 1936 г.
Рис. 194. Дерево, погрызенное бобром.
Рис. 195. След задней лапы бобра (ум.). Нога пятипалая, пальцы длинные; перепонки не отпечатались. Воронежский заповедник, 1940 г.
Рис. 196. Стружки, срезанные бобром при подгрызании дерева (ум.). Р. Усманка, Воронежский заповедник, 1940 г.
Рис. 197. Следы малого зуйка на песке (е. в.). Отпечатки трехпалые, шаги нередко очень длинны, ноги на бегу ставит «носком внутрь» — в сторону средней линии следа. Отмели р. Волги. Август 1921 г.
Рис. 198. Следы куличка-перевозчика на жидком илу (е. в.). Отпечатки четырехпалые; задний (первый) палец оставляет заметный след, шаги короче, чем у зуйка.
Кулики-сороки держатся поближе к воде, на сыром песке. Они часто уплывают на мелководье и, окунаясь, достают со дна раковины-беззубки. Надо видеть, как хлопочут кулики на берегу, прежде чем раскроют ракушку и достанут моллюска. Вороны поступают гораздо проще. Они спокойно заходят по брюхо в воду, разыскивают раковину (безразлично, какую: беззубку или гораздо более прочную — перловицу). Потом с добычей в клюве летят на берег и бросают раковину с большой высоты на камни или бьют ею по дереву. И в том и в другом случае раковина раскалывается, а содержимое поедается птицей через образовавшуюся брешь. Множество раскрытых створок раковин лежит у таких «вороньих кузниц».
Однажды мне пришлось наблюдать за молодым грачом, который, не имея вороньей сноровки, хотел полакомиться перловицей. Он зажимал ракушку в обеих лапах и что было силы долбил ее клювом. С каждым ударом ракушка только глубже уходила в песок. Грач вытаскивал ее, перебегал на новое место — и потеха начиналась снова.
Рис. 199. Следы песочника или куличка-воробья — одного из самых мелких наших куличков (е. в.). Пески на р. Волге. Сентябрь 1922 г.
Рис. 200. Следы кулика-черныша (е. в.). Пальцы несколько короче и тоньше, чем у бекаса (рис. 190); задний (первый) палец поставлен выше и касается земли только когтем.
Рис. 201. След большого улита (е. в.). Отпечаток трехпалый, так как задний палец не касается земли; шаги крупные. Угол, образуемый боковыми (вторым и четвертым) пальцами, значительно больше, чем у бекаса (рис. 190). Село Кстово, окр. Н. Новгорода. Июль 1922 г.
Рис. 202. Большой кроншнеп и его след (е. в.). Крупная тяжелая птица оставляет глубокие отпечатки; пальцы толстые, заметно суживающиеся к концу; задний палец расположен высоко и касается земли только концом. Угол, образуемый боковыми пальцами, очень велик — признак наземной бегающей птицы. О. Джарылгач, Черноморское побережье. Июль 1923 г.
Я успел выкупаться, отдохнуть и одеться, а грач все еще возился с раковиной. Тогда я спугнул птицу и забрал перловицу (у нее были лишь слегка отбиты края). Так, невредимой, и хранится эта перловица в моей коллекции рядом с ракушками, искусно разбитыми вороной и вскрытыми острым, как скальпель, красным клювом кулика-сороки.
Среди множества мелких следов, которые появляются на берегах больших рек в половине лета, нередко встречаются тонкопалые большие следы уже знакомой нам серой цапли и отпечатки коротких толстых пальцев черного аиста. К концу лета здесь же проводят полуденные и ночные часы выводки и стаи журавлей. Отпечатки их огромных лап присоединяются к мелким узорам следов разной прибрежной «мелюзги».
Рис. 203. Кулик-сорока.
Рис. 204. След кулика — сороки. Отпечаток трехпалый, пальцы толстые, сильно суживающиеся к концу (е. в.).
Рис. 205. Ракушка, раскрытая куликом-сорокой.
Из рисунков ясна разница между следами цапли, аиста и серого журавля. Следы перепончатых лап крачек, чаек, уток и гусей очень сходны между собой. При определении этих следов нужно принимать во внимание прежде всего величину отпечатков и длину шагов (чайки шагают относительно шире, чем утки, и не так косо ставят ноги). Разница в длине среднего и крайних пальцев, их толщина и гибкость, форма перепонок — все это признаки, дающие возможность различать отпечатки лап водоплавающих и береговых птиц. По валяющимся на местах отдыха перьям, помету, остаткам пищи можно проверять определение.
Рис. 206. Ракушки, раскрытые вороной (ум.). Окр. Н. Новогорода. Июль 1922 г.
Рис. 207. Отпечаток правой ноги черного аиста (ум.). Задний (первый) палец расположен ниже, чем у журавля, и дает более полный отпечаток; у основания пальцев — следы небольших перепонок.
Рис. 208. Отпечаток правой ноги серого журавля (ум.).
Рис. 209. Шилоклювка — обитатель солоноватых открытых южных водоемов (вверху). Слева следы шилоклювки, справа вверху — озерной чайки, справа внизу — чирка-свистунка. Наиболее крупный шаг у шилоклювки; утки ходят короткими шажками и сильно «косолапят», поворачивают ногу носком внутрь, к середине линии следа (ум.).
Рис. 210. В верхнем ряду: слева — след шилоклювки (о-в Чурюк, Сиваш. Июль 1923 г.), справа — озерной чайки (Р. Волга. Окр. Н. Новгорода. Сентябрь 1922 г.). У шилоклювки и чайки следы трехпалые, средний палец значительно длиннее боковых, перепонка спереди образует острый угол. В нижнем ряду: слева — след утки-кряквы (самки) (Дельта р. Волги. Ноябрь 1941 г.), справа — чирка-свистунка (Дельта р. Урал. Октябрь 1941 г.). Отпечатки лап уток — четырехпалые, пальцы тонкие, гибкие, передний край перепонки образует прямой угол. Разница между длиной среднего и боковых пальцев меньше, чем у чаек и шилоклювки (е. в.).
Охотникам полезно присматриваться к этим следам, выбирая место для охоты на вечернем перелете уток или из шалаша с чучелами и т. п.
После большого дождя на полевых и степных дорогах появляется множество следов, особенно на месте только что обсохших луж. По этим следам можно проверять списки бегающих и ползающих обитателей посевов. Хомяки, тушканчики, зайцы-русаки, полевки, мыши, лисицы нередко оставляют свои подписи. Тут же встречаются следы лягушек и жаб, всегда особенно оживленных во время и после дождя. Их следы (см. рис. 294) на первый взгляд очень легко спутать со следами небольших зверьков. Помню, однажды неясные отпечатки лап зеленой жабы были предметом моих долгих размышлений.
В безводных степных и пустынных областях временные дождевые лужи на солонцах и такырах в течение всего периода своего существования служат местом водопоя самых различных животных. К ним издалека прибегают сайгаки и пробираются волки, слетаются грифы и степные орлы, степные журавли-красавки и различные жаворонки, бродячие кулики-кроншнепы и крупные чайки, охотившиеся за сусликами. Около лужи площадью в 6–8 м2 можно иногда различить записи десяти-пятнадцати видов животных, пользовавшихся мутной теплой водой; некоторые из них, например жаворонки, являются целыми сотнями, непрерывно, с утра до вечера, сменяя друг друга.
Такие «записи» — убедительное доказательство того, как остро животные засушливых областей нуждаются в водопоях.
Интересные следы можно найти при тихой, сухой погоде и на пухлой пыли степных дорог. Днем в летнее время степь мертва. От жгучего солнца все попряталось в норки: суслики, мыши, жабы, жуки, даже дневные бабочки. Птицы, тяжело дыша, с широко раскрытым клювом, забились под защиту бурьяна, скрылись в тени стогов или тоже залезли в норы. (Я не раз видел жаворонков и перепелов, вылетавших из нор сусликов.) Зато на зорях и ночью жизнь в степи кипит.
Кто только не наследит на пыльной дороге! Тут отпечатки лап и хвоста тушканчиков, купавшихся в пыли и разгребавших ее в поисках потерянных зерен. Тут следы жаворонков, зайцев, перепелов, стрепетов, жаб, сусликов, дроф, степных хорьков и полевок. Переминаясь с ноги на ногу, долго сидела на одном месте болотная сова и прислушивалась к шорохам ночи. Странный звездообразный след с отпечатками двух десятков пальцев остался после этой птицы. Там жуки-скарабеи прокатили большой навозный шар в только что приготовленную ямку. Но дунул прохладный ветерок на восходе солнца, проскрипела по дороге арба — и исчезли все ночные непрочные записи.
Днем степные дороги пересекают только следы шустрых ящериц, для которых зной — приволье, да гладкая лента, оставленная скользящим телом степной гадюки.
Рис. 211. Отпечаток лапы степного орла у водопоя на грязи лужи (е. в.) Полупустыня северной части Астраханской обл. Июнь 1949 г.
Рис. 212. След степного журавля-красавки на месте водопоя (е. в.). Акмолинская обл. Август 1948 г.
Рис. 213. Обычная поза сидящего большого тушканчика. Зверек опирается на ступни задних ног и концевую часть хвоста. На прыжках тушканчики касаются земли только концами трех средних пальцев задних ног — «бег на цыпочках» (ум.).
Рис. 214. Следы большого тушканчика, сидевшего на пыльной дороге. Видны отпечатки ступней, зада и хвоста (ум.).
Рис. 215. Отпечаток левой лапы орлана-белохвоста на илу у водопоя (е. в.). Белохвост — один из наиболее крупных орлов нашей фауны. Дельта р. Волги. Август 1943 г.
Рис. 216. След перепела на пыльной дороге (е. в.). Угол, образуемый вторым и четвертым пальцами, тупой — признак наземной бегающей птицы; шаг крупный. Аскания-Нова. Август 1923 г.
Рис. 217. Следы болотной совы, долго сидевшей на одном месте (ум.).
Из следов рептилий для следопыта представляют интерес шкурки, сброшенные линяющими ящерицами или змеями. Первые сбрасывают кожу по частям, кусками, а змеи полностью, от губ до кончика хвоста. На таких «выползках» прекрасно видно расположение щитков, и по ним, имея руководство, можно определять виды змей.
Летняя линька птиц также дает следопыту любопытный и полезный материал. Потерянные в это время перья часто бывают сильно изношены по своему внешнему краю (рис. 220).
В детстве я собрал большую коллекцию перьев, выпавших при линьке или оставшихся на местах, где хищники терзали свою добычу. Такая коллекция — хороший документ, подтверждающий правильность наблюдений за распределением и линькой птиц.
Рис. 218. Следы разноцветной ящурки (ум. в 2 раза). О. Джаргалач, Черноморское побережье. Август 1923 г.
Рис. 219.. Разноцветная ящурка, пойманная и поеденная землеройкой-белозубкой (е. в.). О. Джаргалач, Черноморское побережье. Август 1923 г.
На больших озерах Казахстана и Сибири, в дельте Волги и некоторых других районах в период смены маховых перьев собираются сотни и тысячи различных уток и гусей. Берега таких озер в этот период столь густо усыпаны перьями и пухом, словно тут кто-то ощипал целые сотни птиц. Линяющие селезни обыкновенных уток, пока у них выпадают мелкие контурные перья, держатся на открытых озерах. Но как только дело доходит до смены перьев крыла, селезни исчезают, словно сквозь землю проваливаются. Дело в том, что у многих групп водоплавающих птиц маховые перья крыла выпадают все разом. Поэтому утки, гуси, лебеди, лысухи и некоторые другие в июле-августе теряют на время способность летать. Они держатся тогда очень скрытно на заросших или топких озерах, в зеленых дебрях тростников и камышей, выплывая кормиться только по зорям. (Нырковые утки линяют на больших открытых озерах.)
Рис. 220.. Изношенное перо серого гуся, выпавшее при линьке (ум.).
Рис. 221.. Следы когтей белки на шляпке гриба-подосиновика. Следы «росли» вместе с ростом шляпки гриба. Ярославская обл. 1948 г.
Отыскивая перья уток (особенно ярки перья «зеркальца»), нетрудно установить, какие виды линяют раньше, какие позже. По рассыпанным в тростниках маховым перьям можно определить местопребывание больших линных косяков уток, гусей и табунов лебедей. Недоразвившиеся перья «пеньки» линяющих птиц не могут выпасть сами по себе. Находка таких перьев означает, что птица пострадала от какого-то хищника.
Кто разорил гнездо?
Прилетели гуси-лебеди, нанесли яичек,
А ворона стала их забижать —
Стала у них яички таскать…
В летнюю пору, наблюдая за птичьими гнездами, за кладкой, насиживанием яиц и выкармливанием птенцов, часто приходится отмечать следы разорения гнезд и гибель части птенцов или целых выводков. Как погибло гнездо? Кто уничтожил яички? Какой хищник унес птенчиков? Эти вопросы возникают почти ежедневно. Особенно важно получить на них скорый и точный ответ в тех заповедниках, охотничьих и лесных хозяйствах, ценных южных борах, дубравах и лесных посадках, где охраняют и разводят диких птиц, развешивают дуплянки и скворечники. Необходимо точно учитывать все условия, вызывающие гибель кладок или птенцов. Знать это необходимо для того, чтобы, устраняя причины гибели, обеспечивать увеличение поголовья этих видов.
Рис. 222.. Схематический разрез «многоэтажного» гнезда с двумя погибшими кладками яиц. Черным обозначено гнездо лысухи с кладкой 8 яиц, над которыми проложила свой ход водяная крыса. Ее гнездо расположено в двух слоях гнезда красноголового нырка. Озеро М. Аксуат, Кустанайская обл. Июнь 1945 г.
Даже у взрослых птиц много врагов, а их хрупкие яички и слабые беспомощные птенчики подвергаются бесчисленным опасностям, служат лакомой добычей различных животных. Иногда гнездо, занятое парочкой птиц одного вида, привлекает внимание другого, возвращающегося с зимовки позднее. Если запаздывающий вид сильнее первого, он отбивает у слабой парочки дупло, скворечник или гнездовую постройку, выбрасывает или затаптывает их яички и поверх разоренного жилья начинает мостить лоточек для своей кладки. В деревнях и селах часто приходится видеть, как поздно прилетающие стрижи выживают из гнезда домовых воробьев. Описаны случаи захвата куликом-чернышом только что свитых гнезд певчих дроздов. Выброшенные голубые яички дроздов находят тогда на земле разбитыми. (Обычно черныш использует старые гнезда птиц и белок.) Вертишейка выбрасывает из дупла яйца горихвостки, прилетающей раньше ее; утка-гоголиха растаптывает в большом дупле кладку рано гнездящихся скворцов и, нащипав из своего брюшка самого нежного пуха, делает подстилку, на которую откладывает крупные, слегка зеленоватые яйца. Бывают и такие случаи, что одна утка, отбив у самки другого вида гнездо, уже полное яиц, добавляет свою кладку и выводит целую кучу утят двух пород. Иногда встречаются своего рода «многоэтажные» гнезда — постройки из нескольких слоев, свидетельствующие о смене хозяев за один короткий гнездовой период. Одно такое «гнездо-загадку» я нашел 17 июня 1945 г. на оз. Малый Аксуат (Кустанайской обл. Казахстана). Над водой, в чаще тростников метрах в 10 от края со стороны озерного зеркала, находилось овальное гнездо размерами 52 × 40 см при высоте 40 см. В помятом и сыром его лотке лежала скорлупа двух яиц красноголового нырка, расклеванных камышовым лунем. Гнездо было, видимо, давно брошено уткой, и я догадался почему, обнаружив одно нетронутое яйцо нырка, провалившееся в ход, прокопанный снизу водяной крысой. Очевидно, соседство этого грызуна потревожило утку. Под ее гнездом оказалось свежее круглое гнездышко крысы с 5 детенышами, начавшими покрываться буроватой шерсткой. (Сама крысиная мамаша успела незаметно нырнуть в воду и скрыться.) Так как вся постройка показалась мне слишком громоздкой по сравнению с обычными гнездами нырков, я продолжил раскопки и нашел третий, самый ранний слой — гнездо лысухи с потопленными в воде 8 слегка насиженными яйцами. Трудно сказать, что вынудило лысуху оставить гнездо с полной кладкой; возможно тоже беспокойное соседство крысы. На брошенном гнезде лысухи устроился нырок, но и у него дело окончилось неудачей. Интересно, что крыса не тронула яиц ни лысушьих, ни нырковых; один горизонтально идущий ход зверька был проложен в толще гнезда, прямо по лысушьей кладке. В сотне метров от этого участка я нашел еще одну постройку водяной крысы, сделанную в гнезде лысухи, тоже подкопанном снизу. В этом случае птицы бросили гнездо еще до начала кладки яиц.
На следующий год (1946) в южной части той же большой озерной системы Аксуат я нашел еще следы «невольного хищничества» водяной крысы. 2 июля в небольшом тростниковом островке, расположенном на мелководье, метрах в 200 от берега, я заметил узкую дорожку или, точнее, канавку, пробитую в зарослях, и следуя ей, скоро увидел огромное гнездо лебедей-кликунов. Сложенное из сухих стеблей тростника, оно имело овальную форму, длину 4 м при ширине 2 м и высоте 60 см. В плоском лоточке, заботливо выстланном мягкими метелками тростника, лежали раздавленные, очень хрупкие скорлупы лебединых яиц с отставшей кожистой пленкой — следы того, что птенцы благополучно вылупились[95]. Только одно яйцо, откатившееся на край гнезда и оставленное лебедями, было слегка поклевано вороной. Тут же лежало и расклеванное яйцо хохлатого нырка, видимо, принесенное из гнезда, расположенного где-то поблизости. Обыскав весь тростниковый островок, имевший площадь около 150 м2 и очень густые заросли, я обнаружил 7 гнезд водяных крыс и брошенное гнездо нырка без следов насиживания и вылупления птенцов. Разобрав его верхушку, я натолкнулся на кладку из 5 яиц, расположенных в три яруса, из которых нижние два находились в грязной воде. Все яйца скатились вниз — в ход водяной крысы, прокопанный от основания гнезда к его лотку. Утка бросила кладку, и шестое яйцо, единственное оставшееся на поверхности гнезда, досталось вороне. Таким образом, водяная крыса, подкапывая гнезда ценных водоплавающих птиц, вызывает гибель кладок, не пользуясь ими как добычей.
Интересно, что и толща гнезда лебедей была пронизана норами водяных крыс, правда, не доходившими до поверхности лотка. (То же самое было отмечено и в другом лебедином гнезде, найденном мной на этом озере много ранее — в 1935 г.) Мое предположение, что лебедята благополучно вывелись, сделанное на основании осмотра гнезда и скорлупок яиц, оказалось правильным. Через несколько дней я нашел этот выводок километрах в 5 от гнезда. Поймав лебедят, я надел им на лапы по кольцу с номером, чтобы узнать, куда они полетят зимовать и вернутся ли на свое озеро.
Судьба лебединого гнезда, найденного в 1935 г., сложилась иначе. Оно находилось на краю большого тростникового островка, расположенного среди обширного очень мелководного, почти пересохшего озерного плеса. Пока шла откладка яиц и насиживание, занимающее у кликунов около 40 дней, вода мелководного плеса из-за жаркой сухой погоды испарилась и тростниковый островок оказался на суше. Длинные цепочки и целые тропы лебяжьих следов тянулись по илу от небольшой сохранившейся лужи к зарослям, скрывавшим гнездо. Волки и барсуки начали рыскать по тростникам в поисках гнезд; место стало беспокойным и, кроме того, совсем бескормным для лебедей. В теплой солоноватой луже не выросли ни рдесты, ни роголистники, ни другие растения, в массе поедаемые этими птицами летом. Лебедям пришлось бросить гнездо, не закончив насиживания. Шесть больших желтовато-белых яиц долго лежали никем не охраняемые, пока мы не забрали их для коллекции научного музея.
Сильные колебания уровня воды — усыхание и переполнение озер, большие паводки в речных поймах, сильные нагоны воды в устьях крупных рек — «моряны», возникающие при длительных ветрах, дующих с моря, часто вызывают гибель тысяч гнезд чаек, крачек, гусей, уток, лысух и многих других прибрежных и водоплавающих птиц. В дельте Волги при морянах не раз отмечали размывание сильным прибоем целых островков-помостов, сделанных розовыми и кудрявыми пеликанами: из старых стеблей тростника, на которых, сидя плечом к плечу, десятки этих огромных птиц насиживают свои яйца.
Сильные ураганы нередко сбрасывают с деревьев даже большие, прочные гнезда грачей, цапель, соколов и орлов. Мелкие, рыхлые гнездышки славок, устроенные на кустах, разрушают и стряхивают большие ливни или пасущиеся в лесу коровы и лошади. Там, где пройдет стадо, часто также оказываются растоптанными яйца и птенцы мелких птичек, гнездящихся на земле. Сильный ливень может вызвать затопление наземных гнезд или массовую гибель отсыревших ласточкиных гнезд, вылепленных из комочков грязи и слабо прикрепленных к наружным стенам зданий. Во всех этих случаях нетрудно установить причину гибели яиц и птенцов, найдя следы изменений береговой линии, отложения ила на траве и гнездах, поломанные ветви и поваленные бурей деревья или следы выпаса стада. Гораздо труднее определить виновника гибели части яиц или птенцов, когда подозревают какого-либо хищника, оставляющего мало заметные следы. Гадюка, найдя гнездышко лесного конька, проглатывает одного за другим всех его птенчиков и не оставляет по себе никаких следов. Полностью всю кладку утаскивают в свою нору хомяки, изредка только теряя по пути одно-два яйца, на скорлупе которых можно заметить характерные царапины и пробоины, сделанные острыми резцами. В лесостепи Казахстана мне пришлось однажды отметить случай полного расхищения обыкновенным хомяком кладки куропатки из 24 яиц.
Рис. 223.. Скорлупа перепелиного яйца, выпитого колонком (ув.). Сбоку видны пробоины от клыков зверька. Отверстие, через которое выпито содержимое яйца, окружено венчиком скорлупы, вдавленной внутрь острой мордочкой колонка. Приамурье. 1928 г.
Яйца птиц уносят про запас и закапывают в землю, мох или короткие норки такие четвероногие хищники, как лесная куница, степной хорь, колонок и др. Нередко в глухую зимнюю пору охотник, выслеживающий куницу, находит «прикопки» в снегу и листьях: здесь зверек доставал яйца рябчика или глухаря, припрятанные еще весной. На скорлупе яиц, потерянных такими разорителями гнезд, обычно остаются парные округлые пробоины, сделанные клыками (см. рис. 223). В тундре множество гнезд разоряет песец. А. А. Романов, работавший на севере Якутии, подсчитал, что на одном участке, где он вел свои наблюдения, песцы разорили 1 из 3 имевшихся гнезд белых куропаток, 1 из 2 гнезд тундряной куропатки, 3 гнезда куличка-плавунчика, 3 — лапландского подорожника и 1 гнездо гуся-гуменника, а всего 9 гнезд из имевшихся 22. По подсчетам Романова, в период высиживания песцы местами разоряют более 40 % гнезд[96]. Часть яиц они съедают целиком, часть раздавливают и вылизывают содержимое, часть уносят и прячут про запас. Местами в тундре еще больший урон гнездам наносят крупные чайки (серебристая, морская, бургомистр) и поморники, а на юге — черноголовый хохотун. Яйца мелких птиц эти разбойники заглатывают целиком, а у более крупных, например у гаги, расклевывают в гнезде, оставляя скорлупы в форме бочонка с сильно зазубренными краями пробоины. Гнезда лесных птиц гораздо чаще, чем лисицы, куницы, горностаи и ласки, разоряют сойки, сороки и мелкие грызуны. При случае они съедают и птицу-наседку. Так, например, мелких птичек, гнездящихся в дуплах и искусственных гнездовьях (дуплянках, синичниках и т. п.), истребляют сони — садовая и лесная. Более мелкая орешниковая соня съедает только яйца. Обычно сони живут в разоренном гнезде птички, а если его покинут, то оставляют перья, очищенные от мяса косточки птиц и характерный помет, содержащий много крупных хитиновых частей насекомых. Перестраивая на свой вкус гнездышко птицы, они почти всегда натаскивают в дупло зеленый мох.
Сойка обычно разоряет гнезда открыто гнездящихся птиц; особенно сильно от нее достается славкам, зябликам, серым мухоловкам. Если после ее налета в гнезде сохранятся скорлупки яиц, на них хорошо заметны следы надклювья сойки, напоминающие маленький равносторонний треугольник. (Сравнить со следами на поклеванных сойкой желудях.) 1 июля 1944 г. в Мордовском гос. заповеднике (близ г. Темникова) я нашел гнездо серой мухоловки, устроившейся в старом гнезде певчего дрозда на ели. Сойка расклевала яйца птички, а у пойманной мухоловки-наседки выдолбила мозг. Ощипанный трупик птицы был спрятан сойкой под гнездо дрозда, в котором жила эта мухоловка.
Белка иногда лакомится яйцами дятлов и дроздов. Гнезда последних более часто подвергаются нападениям белки по той причине, что устроены на крупных деревьях, по которым обычно лазает этот грызун. Белка ловко разрезает зубами скорлупу яйца на две ровные половинки, держа его в передних лапках и быстро вращая, как она привыкла обходиться с орехами. Часть яиц белка просто раздавливает, часть съедает со скорлупой; на некоторых сохраняются глубокие, четырехугольной формы пробоины, сделанные парой резцов. Кладка дрозда из 5–6 яиц — порция не слишком большая для одной белки, она съедает ее целиком.
Там, где много птиц, гнездящихся открыто на лугах, в степи или по прибрежным зарослям, весной часто встречаются скорлупки яиц, расклеванных воронами. Воро́ны пользуются каждым удобным случаем напасть на гнездо, особенно в отсутствии птицы-наседки. В Барабинской степи и Сев. Казахстане нередко можно видеть ворон, упорно следующих за рыбаком, плывущим на лодке по заросшему озеру; они высматривают гнезда нырковых уток, поганок и лысух, спугнутых человеком. Огонь весеннего «пала» (пожара), пожирающий сухую траву и тростник, пастьба скота, собирание хвороста, появление собаки, лисицы или волка, все, что тревожит мирных птиц на гнездах, выгодно для птиц, пожирающих яйца, и в первую очередь для ворон, камышовых луней, а также для крупных чаек и сорок. Дело в том, что многие виды водоплавающих, куриных и пастушковых птиц устраивают гнезда в хорошо укрытых местах и в период кладки всегда приближаются к ним скрытно, соблюдая особые предосторожности. Некоторые виды птиц (утки, гуси, поганки), уходя с гнезда на кормежку, тщательно прикрывают яйца травой, пухом, опавшими листьями и другим материалом, защищающим кладку от посторонних глаз, излишнего охлаждения, высыхания и т. п. Такое укрытое, замаскированное гнездо воро́нам найти очень трудно; не менее трудно им и выследить утку-наседку (например, крякву или шилохвость), которая, возвращаясь с озера, обычно садится на землю в сотне метров от гнезда и пробирается к нему, затаиваясь и пригнувшись, почти ползком, при каждой остановке наблюдая за всеми крупными птицами. (Там, где есть густая, мягкая трава, в ней даже образуются две-три еле заметные тропинки, идущие к гнезду от мест приземления, откуда утка обычно начинает свой путь к гнезду. Такие тропинки, естественно, заметнее у гнезд крупных, более тяжелых видов, сильнее приминающих траву, например кряквы, турпанов, хохлатых нырков и др.) Но внезапно спугнутая птица взлетает, ничем не прикрыв гнезда, привлекает к нему внимание хищников, и кладка светлых, глянцевитых яичек вскоре делается их добычей. Зная это, следует по возможности не допускать излишнего беспокойства ценных птиц — гаг, уток, тетеревов, фазанов и куропаток на их гнездовьях до начала охотничьего сезона, так как даже при самом осторожном передвижении по участку каждое появление человека вызывает резкое увеличение числа кладок и птенцов, брошенных наседками или съеденных хищниками, В Астраханском государственном заповеднике (дельта р. Волги) неоднократно замечали, что при появлении человека на гнездовой колонии серые вороны успевают растаскивать яйца даже у таких крупных птиц, как цапли, бакланы, серые гуси и пеликаны. Интересно, что воро́ны обычно уносят яйца от гнезда метров на 50–100 и расклевывают добычу, садясь на землю или дерево с толстыми сучьями. На больших озерах, где от гнездовой колонии до берега лететь слишком далеко, воро́ны расклевывают яйца, садясь на крупные плавучие скопления старых стеблей тростника, плавучие островки и т. п. Так, например, на уже упоминавшемся оз. Бол. Аксуат (в Кустанайской обл. КазССР) около полсотни яиц ушастых поганок было расклевано воро́нами на плавучем тростниковом «настиле» метрах в 120 от гнездовой колонии поганок.
Камышовые луни, в отличие от ворон, расклевывают яйца на месте — в гнезде и нередко, выпив всего 3–4, оставляют часть кладки нетронутой. При этом острый, крючковатый клюв луня пробивает большое неправильной формы отверстие с крупнозубчатыми краями. От некоторых яиц остаются лишь мелкие куски скорлупы, так как и ее лунь иногда заглатывает вместе с содержимым яйца. (Этот хищник истребляет как свежие яйца, так и насиженные, с птенцами, готовыми к вылуплению.)
Скорлупа яиц, расклеванных вороной, обычно имеет форму более или менее правильного бочонка с широким отверстием, края которого отличаются сравнительно мелкими и ровными зубцами; часть их отогнута внутрь яйца. Между отдельными зубцами располагаются пробоины в форме равностороннего треугольника, соответствующего поперечному сечению конца надклювья вороны. Напротив, на скорлупе яиц, расклеванных лунем, почти не бывает треугольных пробоин, так как этот хищник не долбит добычу, подобно вороне, а рвет ее острым крючком надклювья, свисающим над нижней челюстью. Этот крючок оставляет на скорлупе узкие длинные щели с рваными краями. Ни клюв, ни лапы луня не приспособлены к перетаскиванию легко выскальзывающих яиц, поэтому он расправляется с кладкой на самом гнезде, тогда как ворона может унести в клюве даже крупное яйцо, пробив его надклювьем сбоку и поддерживая снизу подклювьем.
Известный зоолог В. Н. Шнитников в конце мая 1905 г. при орнитологических наблюдениях на р. Бобрике (Белоруссия) обратил внимание на массу скорлупок яиц, валявшихся на каждой отмели среди обширного разлившегося болота. «Скорлупок этих, оставшихся от разбойничьих набегов на чужие гнезда ворон, было так много, что я поинтересовался произвести подсчет найденным остаткам яиц, — писал Шнитников[97]. — Подсчета этого я не докончил, так как он отвлекал от цели экскурсии и отнимал слишком много времени, требуя постоянных остановок около каждой отмели, но для приблизительной иллюстрации размеров вороньего хищничества достаточно сказать, что на одной отмели, площадью в 3 кв. сажени, я нашел остатки 22 или 23 яиц большого чирка (трескунка. — А. Ф.). Конечно, на некоторых отмелях скорлупок было меньше, на больших отмелях больше, но не было буквально ни одной, самой крошечной, размерами хотя бы в один квадратный аршин отмели, на которой не нашлось бы остатков 2–3 яиц. Почти все найденные мною остатки принадлежали яйцам большого чирка, но кроме них я нашел 4 яйца веретенника и 2 яйца погоныша… Только исключительные условия весны 1905 г., когда вследствие массы воды, сухих мест, где бы ворона могла приткнуться со своею добычею, на болотах почти не было, сделали то, что остатки разбойничьего пиршества по необходимости сосредоточивались на незначительном пространстве и потому наблюдались без всякого труда, сами невольно бросаясь в глаза»[98]. К сказанному Шнитниковым следует добавить, что необычно высокий процент разоренных вороной гнезд, в свою очередь, вероятно, был обусловлен крайне высоким уровнем половодья 1905 г. Чирки, веретенники и погоныши имели тогда слишком ограниченный выбор мест для устройства гнезд, так как вода залила большинство их угодий, а птицы, как правило, даже и в таких условиях не бросают своих постоянных гнездовых участков, возвращаясь к ним ежегодно весной. Охотничьи угодья ворон тоже сократились, эти птицы могли добывать корм только на островках, что и облегчило им поиски гнезд. Возможно также, что часть гнезд была затоплена водой, брошена наседками, и воронам досталось то, что погибло без их участия. Конечно, ворона — обычный разоритель гнезд, но многие дикие птицы умеют избегать ее нападений, благополучно высиживают яйца и выводят птенцов даже в ближайшем соседстве с ее гнездом, если только не вмешаются какие-либо случайные обстоятельства, благоприятствующие разбою этой птицы. Так, например, 18 июня 1946 г. на глухом участке оз. Жарколь в Наурзумском гос. заповеднике (Кустанайская обл.) я нашел гнездо красноголового нырка с сильно насиженными яйцами, всего в 40 шагах от гнезда серой вороны, устроенного над водой, на заломах сухого тростника. В ее гнезде были три оперенных вороненка.
Следует также добавить, что, по моим наблюдениям, некоторая часть яиц уток, расклеванных воронами на песчаных и илистых берегах озер Сев. Казахстана и Зап. Сибири, была взята не из гнезд, а найдена тут же на «пляжах», служащих обычными местами отдыха водоплавающих птиц. Это — яйца потерянные утками в начальный период гнездования. (Известны случаи, что и на месте отдыха пролетных уток в поздние весны находят много потерянных яиц.)
Иногда даже маленький зверек, повадившись разорять гнезда, может уничтожить яйца и молодняк в большой гнездовой колонии. 7 июля 1933 г. в песчаном обрывистом берегу речки Кульдемен Темир (Актюбинская обл. КазССР) я нашел колонию береговых ласточек, или стрижков. Меня заинтересовало то, что среди этих птичек, гнездящихся только в норках, было до 20 пар городских ласточек, обычно устраивающих лепные гнезда на карнизах зданий и скал. (В степях Казахстана и Зап. Сибири, как оказалось, воронки нередко гнездятся в норах вместе с береговушками.) Замеченная колония была в явной тревоге; уже издали было видно, что стая птичек с жалобными криками вьется около обрыва, в котором я насчитал 409 норок. У подножия кручи тянулась целая тропинка, проложенная каким-то мелким зверьком; многочисленные царапины от когтей были на нижней части обрыва там, где зверек, пользуясь небольшими уступами, залезал по отвесной стенке к гнездам. Присмотревшись к следам, я решил, что это горностай, а вскоре заметил и самого зверька, мелькнувшего между двумя норками. Оказалось, что многие гнезда ласточек в глубине уже были соединены ходами, прокопанными хищником. У основания обрыва горностай устроил глубокую нору, и я не смог его «выкурить» даже при помощи дыма. Беглый осмотр колонии показал, что зверек хозяйничает в ней давно. Большинство норок было пусто, хотя имело гнездовую подстилку; во многих был помет горностая, и в каждом пятом или десятом гнезде я находил убитых птенцов или их крылья. В одной норке оказалось три свежих трупика ласточек и одно крылышко съеденного четвертого птенца, около которых уже копошились жуки-мертвоеды. В этом гнезде горностай воспользовался только четвертой частью уничтоженных птичек. Множество зеленых трупных мух («люцилиа») и мертвоедов собралось у колонии ласточек — верный признак того, что горностай произвел большое опустошение. Обследовав только часть норок, я насчитал 15 убитых ласточек, брошенных на месте, и еще крылышки 12 съеденных; всего 27 жертв. У птичек острыми тонкими клыками хищника были прокушены грудная клетка и сердце. Под обрывом тянулась цепочка следов лисицы; сами гнезда ласточек для нее были недоступны ни сверху (они располагались метра на полтора-два ниже края), ни снизу — от реки, и кума пользовалась только крохами со стола горностая, подбирая трупы птичек, выброшенные из норок. Заинтересовавшись судьбой этой колонии, я пришел на речку еще раз, через две недели. Почти все взрослые ласточки, потеряв птенцов, уже покинули это гнездовье. Только в 4–5 норках, находившихся в стороне от основной массы гнезд, были слышны голоса птенцов городской ласточки, и взрослые птицы прилетали к ним с кормом. Вероятно, сюда горностай пробраться не сумел. Осмотрев наугад несколько десятков норок, я в 25-ти нашел или помет горностая, или засохшие трупики ласточек, собрав на этот раз остатки еще 20 жертв хищника. Следы горностая под обрывом к этому времени уже занесло песком. Видимо, покончив с ласточками, он уже перекочевал на речку к норам водяных крыс или на колонии сусликов.
Иногда гнезда береговых ласточек разоряет барсук. Следы «работы» этого хищника резко отличаются от горностаевых. Барсук тяжел, неуклюж и не может забираться на отвесные стенки с той же легкостью, как ловкий, цепкий горностай. Зато барсук настойчив и силен, передние лапы его вооружены большими когтями, он роет ими легко, как железной лопатой. Ночью, во время обхода своего участка, причуяв птенцов и яйца ласточек в норках, барсук принимается за работу. Часть гнезд он достает, прокапывая косые, метровой длины ходы сверху, к бровке обрыва. В эти «сквозные норы» небо просвечивает, как в широкие окна, пробитые в отвесной стенке яра. До нижних гнезд барсук добирается путем подкопа снизу или устраивает глубокую отвесную канавку с уступами, упираясь в стенки которой, поднимается на высоту в 2–3 метра. Поперечник хода в разоряемую норку ласточки барсук расширяет до 25 см. Большие кучи нарытого песка и глины, смешанных с соломой и перьями ласточкиных гнезд, глубокие шрамы в стенке яра, оставленные длинными когтями передних лап, — типичные следы хозяйничанья этого хищника. На первый взгляд эти разрушения выглядят гораздо внушительнее, чем на тех колониях, где побывал горностай. Однако на деле барсук менее страшен для ласточек, так как ему удается разорять только малую часть гнезд: слишком много времени требуется для больших подкопов по его методу. Так, например, дважды за лето 1947 г. натолкнувшись на следы барсуков, разорявших колонии береговушек (на р. Улькаяк севернее пос. Иргиз и близ оз. Аксуат в Кустанайской обл. Казахстана), я отметил разорение этими хищниками не более 15–20 % гнезд. В июле того же 1947 г. близ пос. Тургай мне удалось натолкнуться на следы гибели части колонии береговых ласточек, вызванной совсем другими обстоятельствами. Заметив канюка-курганника, терзавшего над оврагом какую-то добычу, я дал ему время довести это дело до конца и осмотрел место, где он сидел: на земле лежали ощипанные перышки молодой береговой ласточки. Судя по состоянию маховых перьев, ласточка еще не могла вылетать из норки; значит были какие-то особые обстоятельства, давшие возможность курганнику завладеть этой добычей. «Уж не горностай ли хозяйничает тут?» — подумал я и пошел осматривать гнездовую колонию. Она находилась в отвесном песчаном борту глубокого овражка, прорезавшего пустынную степь. Несколько дней назад здесь прошел ливень; дождевой поток подмыл стенку яра; она обрушилась как раз там, где была сильнее подкопана, т. е. наиболее густо пронизана норками ласточек. Часть гнёзд была завалена землей на дне оврага, другие, оказавшиеся на поверхности, стали доступными для нападений пернатых хищников. В данном случае курганник не разбойничал, он лишь подобрал то, что было обречено на гибель.
Следы полуводных зверьков — выхухоли и ондатры
Выхухоль по общему облику напоминает большую землеройку с густым и очень блестящим мехом темно-бурого цвета на спине и серебристо-белого на брюшке. Голова с хоботком; хвост — голый, чешуйчатый, у основания вздутый, а дальше — уплощенный и сильно сжатый с боков. Глаза такие же маленькие, подслеповатые, как у крота[99]. Выхухоль — одно из самых замечательных животных Европейской части СССР; она не встречается нигде во всем мире, кроме немногих водоемов бассейнов рек Дона, Волги и Урала. Это своего рода «живое ископаемое», сохранившееся на очень маленьком участке земного шара, как пережиток третичной геологической эпохи. Вся жизнь выхухоли связана с пресными водоемами, главным образом с заросшими тихими старицами рек и озерами, расположенными в поймах. Под водой, ловко лавируя на дне среди зарослей и корней, выхухоль отыскивает свой корм — водяных насекомых и их личинки, пиявок, моллюсков и сочные корневища некоторых растений. Незаметно всплыв на поверхность, зверек быстро пожирает свою добычу, укрывшись среди лопухов кувшинки, затем снова ныряет за кормом или под водой уверенно отыскивает ход в нору и пробирается на отдых в гнездо. Наблюдения за выхухолью в природе очень трудны; только весною, в период половодья, когда затоплены заросшие берега стариц и все норы, эти зверьки временно становятся более заметными и чаще попадаются на глаза. Летом, осенью и зимой, в период подледной жизни выхухолей, судить о том, обитаем ими тот или другой водоем или на нем живут одни водяные крысы, можно только изучая следы. Обычные следы пребывания выхухоли на водоеме — это норы и глубокие борозды, или траншеи, идущие по илистому дну водоема от подводных входов в жилье зверька. Против лаза в жилую нору над бороздой в воде часто стоит длинная полоса мути, поднятой зверьком, а дно борозды всегда очищено от опавших листьев, отмершей травы и т. п. (Ил со дна борозды иногда издает довольно сильный запах мускуса, выделяемого хвостовыми железами выхухоли.) На открытые берега водоема выхухоль выходит очень неохотно, поэтому увидеть следы ее когтистых лап и тяжелого плоского хвоста удается крайне редко. Еще большая редкость — увидеть следы выхухоли на снегу или песке вдали от водоема: это всегда несомненный признак какого-то неблагополучия или бедствия у местных зверьков, например очень глубокого промерзания озер зимой или сильного усыхания их летом, что принуждает типичного обитателя вод покинуть свою родную стихию. На суше выхухоль очень медлительна и довольно беспомощна, она легко становится жертвой не только лисиц и коршунов, но даже домашних кошек. Найти норы выхухоли, особенно временные, уже обсохшие, более легко весной и в начале лета, когда идет спад воды; позднее, в период полного развития прибрежной и погруженной растительности, норы выхухоли обычно скрыты густыми зарослями.
Выхухоли, как и другие зверьки, имеют норы нескольких типов: временные или кормовые, обычно очень просто устроенные, и более длинные, сложные — постоянные, гнездовые. При меженном (летнем) уровне воды в озерах вход в жилую нору располагается на расстоянии 0,5–1 м от уреза воды, всегда под ее поверхностью и на глубине 20–100 см. Длина нор различна — от 0,3 до 22 м; ход, полого поднимаясь от дна водоема в глубину берега, приводит к гнездовой камере, которая располагается всегда выше уровня воды и недалеко от поверхности почвы, обычно под прикрытием корней кустарников и деревьев, больших осоковых кочек и т. п. Вход в нору выхухоли шире, чем у нор водяной крысы, он как бы приплюснут сверху вниз; горизонтальный диаметр лаза 15–18 см, а высота около 12–14 см. Там, где ходы устроены в сравнительно рыхлом грунте, движение воды, вызываемое плаванием выхухоли, постоянно размывает их и они становятся шире (часто 30 × 20 см). В сухом плотном грунте ход норы, находящийся выше уровня воды и подводящий к гнездовой камере, имеет поперечник, не превышающий 8–10 см. Выхухоль как типичный водный зверек, материал для гнезда берет всегда со дна, собирая на подстилку гнилые корешки и стебли водяных растений, опавшие с деревьев листья, уже успевшие почернеть, и т. п. Всегда сыроватое гнездо этого зверька легко отличается от меньшего по размерам гнезда водяной крысы, обычно сухого, или слегка только влажного и сделанного хотя бы отчасти из зеленых частей прибрежных растений — листьев осок, ежеголовки, манника и других, разгрызенных на узкие длинные ленточки. Норы выхухоли легче всего отыскивать поздней осенью, когда отомрут и опустятся на дно прибрежные растения и опадет лист с деревьев. В этот период и вода в озерах становится прозрачнее и растительность уже не скрывает нор и подводных траншей зверька. После ледостава, если лед прозрачен, жилые норы выхухоли узнают по длинным полосам или дорожкам пузырьков воздуха, тянущимся от берега к середине водоема и обычным местам охоты зверьков. При плавании воздух, находящийся среди густого меха выхухоли, вытесняется и отдельными пузырьками поднимается кверху, останавливаясь у нижней стороны льда. Украинские рыбаки называют такие воздушные полоски «жмурами»; обычная ширина их 5–10 см, длина до 8–10 м. Позднее на некоторых типах водоемов значительные скопления прозрачных пузырьков, разбросанные в беспорядке, покрывают многие места, особенно у берегов; появление их связано с выделением болотного газа. При некотором навыке группы таких пузырьков не трудно отличать от воздушных полосок, обозначающих подводные дороги выхухолей. Учет жилых нор этого ценного пушного вида, используя указанные признаки их обитаемости, обычно производят поздней осенью до ледостава или по прозрачному льду. После выпадения сухого снега, идя по льду вдоль берега и счищая его маленькой лопаточкой на сплошной ленте, можно продолжать этот учет, отыскивая норы по дорожкам пузырьков, как до снегопада. Весной, во время половодья, выхухоли покидают зимние норы, расположенные в берегах стариц, и поселяются во временных коротеньких норах, устраивая их на высоких незатопляемых луговых «гривах» и берегах надпойменных террас. Временные убежища этих зверьков на разливах, если нет островов, — плавучие кучи хвороста, наносы из отмершей травы и сена, дуплистые стволы деревьев. Гнездовая подстилка и в таких убежищах сырая, сделанная из листьев и травы, взятых из воды.
Ондатра, или мускусная крыса, — ценный пушной зверек, акклиматизированный во многих областях и районах СССР, занимает теперь одно из первых мест в нашем охотничьем хозяйстве. Впервые небольшие партии ондатр были привезены в Советский Союз в 1927 г., а к 1940 г. эти грызуны уже были выпущены более чем в 400 точках нашей страны, в количестве около сорока тысяч штук[100]. Успешная акклиматизация ондатры — один из важных этапов обогащения природных ресурсов, серьезная победа нашего пушно-мехового хозяйства. Этот зверек быстро размножается и успешно расселяется, обычно используя в качестве путей передвижения реки, ручьи, озера, заболоченные низменности. Известны случаи проникновения ондатр во время весенних паводков на многие десятки километров вниз по течению рек. При расселении отдельные зверьки могут появляться даже на маленьких речках и ручьях, на водоемах в черте или вблизи крупных городов и т. п. Знание следов ондатры облегчает наблюдение за ее расселением, а также количественный учет животных, необходимый для планирования охоты.
По внешнему облику и образу жизни ондатра напоминает нашу водяную крысу, но она значительно крупнее и лучше приспособлена к воде как среде обитания. Взрослые зверьки имеют вес около 1 кг при длине тела в 30 см. Хвост длинный (около 23 см), у основания имеет округлое сечение, а на остальном протяжении — плоский, сильно сжатый с боков. Он покрыт мелкими плотными чешуйками и редкими волосами, напоминая хвост русской выхухоли. (В пушном деле ондатру иногда неправильно называют американской выхухолью, исходя из некоторого сходства меха и хвоста этих зверьков.) Лапы у ондатры пятипалые, задние ноги длиннее и сильнее передних, имеют широкую ступню; плавательные перепонки — зачаточные, поэтому пальцы ног свободны и четко отпечатываются на илистых берегах водоемов и на снегу.
Ондатра такое же полуводное животное, как выхухоль и речной бобр. Она селится только на водоемах, предпочитая сильно заросшие озера, небольшие реки с медленным течением и обилием прибрежной растительности, старицы или дельтовые участки крупных рек с низкими островами, ветвящимися мелкими протоками и сплошными тростниковыми зарослями. Водоемы с бедной растительностью, быстрые реки с каменистыми или голыми песчаными берегами для нее неблагоприятны. Ондатра отлично плавает и ныряет; она чувствует себя в воде, как в родной стихии. На сушу этот зверек выходит сравнительно редко, хотя и чаще выхухоли, но двигается тоже довольно медленно и при вынужденных больших переходах обычно делается жертвой хищников. Поэтому многочисленные или длинные следы ондатр на снегу вдали от водоемов — несомненный признак неблагополучия в поселениях этих зверьков. Или лед стал слишком толстым и мешает им доставать корм со дна водоема, или наледи затопили их жилища и т. п.
Рис. 224.. Следы ондатры; правые отпечатки в ест. величину.
На водоемах с высокими берегами ондатры живут в земляных норах, обычно скрытых под кустами, высокими кочками, пнями и т. п. Два-три хода норы, начинаясь под водой, идут косо кверху и в глубь берега на расстояние в 3–8 м (на пологих берегах встречаются норы до 10–12 м длиной). Диаметр входа ондатровой норы 11–15 см, но размытые водой лазы нередко достигают 30 см в поперечнике.
Гнездовая камера норы 25–35 см; подстилка в ней почти всегда влажная, сделана из листьев, травы и мхов. Гнездо располагается выше уровня воды; потолок над камерой тонкий, так как она находится близко от поверхности земли. Там, где уровень воды сильно колеблется, ондатра устраивает многоэтажные норы. Перед входом в нору на отлогом чистом дне иногда удается заметить полосу выброшенной земли, а на заиленных водоемах — длинную борозду или траншею.
В каждой норе живет одна семья ондатр, причем жилые норы редко располагаются ближе чем в 100 м одна от другой, так как кормовой участок семьи прожорливых грызунов довольно велик. Кроме гнездовых нор на участке семьи всегда имеются еще короткие, просто устроенные запасные или кормовые норы — дополнительные убежища для поедания корма и перетаскивания молодых при появлении опасности.
Среди густой болотной растительности ондатра прочищает дорожки более длинные, широкие и сильнее утоптанные, чем у водяной крысы. Следы лап на илу, крупный помет зверька, бесчисленные огрызки и куски прибрежных и погруженных травянистых растений, плавающие на воде или сложенные кучками на пнях, затопленных стволах деревьев и кочках — лучшие признаки наличия ондатры; они обычно раньше попадаются на глаза, чем хорошо укрытые отверстия ее нор. «Кормовые столики» ондатры, как и у водяной крысы, встречаются и на укромных местах берегов и на воде. В последнем случае это целые плотики диаметром до 1–1,5 м из сложенных крест-накрест длинных стеблей, листьев и корневищ растений. Нередко на кормовых столиках встречаются створки раскрытых зверьком раковин перловиц и беззубок, остатки съеденных речных раков: животной пищей ондатра пользуется чаще, чем водяная крыса.
Рис. 225.. Следы американского енота. Этот зверек акклиматизирован у нас в лесах Киргизской и Азербайджанской ССР и хорошо прижился. Следы встречаются только в теплый период года, так как еноты на зиму впадают в спячку (верхние отпечатки — е. в.).
На плавучих островах, низких колышащихся под тяжестью человека торфянистых берегах — «зыбунах» сплавинных озер и в обширных зарослях тростников ондатра не может устраивать нор и живет в «хатках». Хатка — постройка, сложенная из стеблей тростника, осок, ветвей ив и других остатков пищи ондатры, имеющая форму тупого конуса или маленькой кучки сена. Высота хатки 35–110 см, диаметр основания 60–180 см; постройка опирается на дно водоема, осоковые кочки, камни или ветви и ствол упавшего в воду дерева. Внутри такого домика имеется одна или несколько жилых камер, соединенных между собой. Выход из хатки идет под воду, располагаясь на глубине ниже обычного уровня зимнего промерзания водоема. Большие размеры имеют лишь хатки, занятые взрослыми зверьками или самкой с выводком; домики расселяющихся, молодых, временные и кормовые постройки, куда ондатра только заплывает, чтобы отдохнуть или съесть взятый из воды корм, отличаются меньшей величиной. Обитаемая хатка от старой, покинутой, отличается своей правильной формой и тем, что имеет следы недавнего ремонта — свежие зеленые огрызки растений, клочки мха и т. п.
Брошенная хатка обычно оседает, сплющивается; при ясной погоде ее строительный материал высыхает, на верхушке хатки накопляется помет уток, луней и других птиц, пользующихся домиком ондатры для отдыха. (Грызун при частом ремонте хатки уничтожает эти следы непрошеных гостей.) Перед занятой жилой норой в воде часто можно видеть следы мути и много свежих поедей — огрызков растений, а после ледостава — полоски из пузырьков воздуха и целые подледные каналы.
Зиму ондатра проводит в норе или хатке, ежедневно несколько раз отправляясь за кормом в воду, и ловко плавает подо льдом в почти полной темноте. Иногда близ норы она прокладывает сеть траншей под толщей снега и, подобно водяной крысе, обгладывает кору прибрежных ив, выкапывает из талой почвы ростки осок и т. п. Выкопанную из основных ходов землю она набивает в боковые снежные отнорки. Здесь весной, после таяния, на берегах обнажаются извилистые земляные валики в 2–3 раза шире, чем кротовые.
Зимой на сплавинных озерах при образовании «наледей» (когда вода идет поверх льда) хатки начинают погружаться вместе со сплавиной, и зверьки, вынужденные покинуть свои жилища и запасы корма, гибнут при переходах по снегу и льду. Неблагоприятны для их зимовки также глубокое промерзание озер и большие зимние паводки, которые нередки, например, на Сырдарье и Амударье.
«В зависимости от скорости передвижения следы ондатры бывают различного вида. Когда она бежит рысью, следы ее имеют вид зигзагообразной дорожки. При этом она часто волочит хвост, от которого на снегу остается борозда. От бега прыжками остаются следы, несколько напоминающие беличьи; в этом случае кроме отпечатка лап остается след от хвоста в виде восклицательного знака»[101].
О погадках и остатках пищи птиц
Среди полей, под межевыми и телеграфными столбами, под одинокими деревьями можно часто видеть яйцевидные комки шерсти, смешанной с костями, перьями и частями насекомых. Одетые роговым чехлом, беззубые челюсти пернатых не приспособлены для пережевывания пищи, и все птицы, зерноядные и хищники, глотают ее почти целиком. У некоторых видов размягченная и переваренная в желудке пища поступает в кишечник, а кости, перья, шерсть, косточки ягод, части панцыря жуков и т. п. отрыгиваются через рот в виде погадок — рыхлых, яйцевидных комочков.
Таким образом, по погадкам — непереваренным частям птичьей пищи — можно судить об ее составе. А знать, чем питается птица, очень интересно, так как в зависимости от наличия той или другой пищи складывается жизнь птиц. Канюк-зимняк, гнездящийся в тундрах Севера, охотится там за леммингами-пеструшками. На зиму канюк отлетает к югу, и, если на пашнях средней полосы страны много полевок, он остается здесь до весны. Осенью, спугнув зимняка с верхушки стога, где он отдыхал, нахохлившись и втянув голову в плечи, вы, наверное, найдете лежащую тут же одну-две погадки. Если в них окажутся перья птиц, череп мыши и косточки лягушек — остатки случайной добычи, не являющейся основной пищей зимняка, можно быть уверенным, что полевок мало. А если так, то и зимняк пролетит в черноземные степи, где чаще бывает приволье грызунам.
Если мало полевок — не останется зимовать болотная сова, мало будет и серых сорокопутов; хорьки и ласки, вероятно, передвинутся с полей ближе к деревням, где на огородах и в скирдах хлеба легче найти мышь или крысу, а то и поймать курицу в курятнике.
Погадки оставляют также чайки и такие всеядные птицы, как ворон, ворона, сорока и насекомоядные, как щурки.
Рис. 226.. Погадки некоторых дневных хищных птиц (е. в.). Вверху: слева — орлана-белохвоста (погадка из перьев селезня кряквы); справа — погадка степного орла из шерсти и костей малых сусликов. Внизу: слева — канюка-курганника (шерсть малого суслика и роговые чешуйки змеи); справа — черного коршуна из игл и шерсти обыкновенного ежа. Казахстан. 1933–1947 гг.
Изучив большое количество погадок какого-либо хищника, можно точнее определить, чем он питается.
Красивейшая голубая птичка — зимородок — питается мелкими рыбками и ловит много мальков разных видов. Гнездятся эти птицы в норах на обрывистом берегу над водой. На дно пещерки в конце такой норы самка откладывает первое глянцевито-белое яичко. Во время откладки следующих яиц и насиживания самка набрасывает столько погадок, что лоток гнезда превращается как бы в чашку, сложенную из белых мягких рыбьих косточек. Разбирая состав выстилки гнезда, найденного мною на берегу р. Черная Маза (Нижегородской обл.), я убедился, что в погадках зимородка встречались исключительно кости мелких щучек и надкрылья крупных жуков-плавунцов.
Если собрать побольше погадок и освободить черепа млекопитающих от шерсти (кости выходят из зоба птиц более чистыми, чем из рук препаратора), то можно судить о фауне[102] мелких зверьков изучаемой местности.
Совы, канюки и луни — удивительные звероловы и, если можно так выразиться, коллекционеры. Собирая зверьков целое лето, вы, возможно, ни разу не встретите нужный вам вид грызуна или землеройки и после, найдя в погадках совы его череп, будете вынуждены признать, что вы еще далеко не искусный ловец.
Рис. 227.. Погадки морских птиц (е. в.): слева — среднего поморника (из ягод вороницы); справа — серебристой чайки из раковин мидий и частей панцыря крабов. Мурман. Июль-август 1927 г.
Рис. 228.. Две погадки болотной совы из шерсти и косточек мелких грызунов. В правой погадке — целый череп слепушонки (е. в.). Актюбинская обл. Июль 1933 г.
Алтайская экспедиция, изучавшая летом 1923 г. грызунов Западной Сибири, в числе 481 зверька своей коллекции привезла лишь одного цокора (средней величины грызун, ведущий подземный образ жизни), шесть экземпляров хомяка и один экземпляр тушканчика. Водяной крысы и алтайского сурка экспедиции добыть не удалось.
В то же время один из участников экспедиции, С. И. Оболенский[103], разбирая погадки, оставленные птицами на скалах предгорий и в пещерах, обнаружил 236 костей, принадлежавших многим десяткам цокоров, 396 костей хомяков, 44 кости тушканчиков, 150 костей водяной крысы и кости двух сурков.
Разбирая погадки, мы можем судить не только о числе и видовом составе млекопитающих, но и получить новые сведения о биологии некоторых зверьков. Было принято думать, например, что землеройки и кроты проводят зиму под снегом, не появляясь на поверхности. Однако, еще гимназистом разобрав зимние погадки серой неясыти (из Нижегородской области), я нашел в них немало черепов кротов и землероек-бурозубок. Сова ловит только тех зверьков, которые выбегают на снег, — значит, эти кроты и землеройки покидали свои подснежные и подземные ходы.
Где следует искать погадки? Чаще всего их находят у гнезд или там, где птицы отдыхают, переваривая недавно пойманную добычу. Поэтому погадки орлана-белохвоста и скопы можно обнаружить на берегах, под деревьями или под лежащими у воды бревнами, близ тех водоемов, где эти птицы охотятся за рыбой. Погадки их состоят обычно лишь из рыбьих костей и чешуи. (По строению глоточных костей, челюстей и чешуи можно определить не только виды съеденных рыб, но также их возраст.)
Погадки зимородка находят в его норах и там, где он часто сидит, подстерегая рыбу. Погадки цапель и крачек, состоящие из костей рыб, можно увидеть на отмелях, где эти птицы отдыхают. Их погадки непрочны, они легко размываются дождем и рассыпаются от ветра. Чайки — всеядные птицы, и в их погадках встречаются то остатки майских жуков и лягушек (сизые чайки в Вологодской обл.), то насекомых, пойманных на пашне (озерные чайки средней полосы), то частицы панцырей крабов и створки раковин, как в погадке серебристой чайки. В погадках крупной чайки — черноголового хохотуна на оз. Чаны я находил остатки целиком проглоченных утят и водяных крыс. Орлы, ястребы, канюки, осоеды, коршуны, луни, соколы оставляют погадки под столбами, шестами, одинокими деревьями, на стогах сена, копнах хлеба, на камнях и удобных уступах скал. В зависимости от видовой специализации и вкусов птицы погадки состоят то почти исключительно из остатков птиц (сокол-сапсан, ястреб-перепелятник и тетеревятник), то почти целиком из костей и шерсти млекопитающих (болотная сова и степной лунь).
Рис. 229. Погадка серой вороны из косточек степной вишни и частей насекомых (е. в.). Актюбинская обл. Август 1948 г.
Мелкие соколы (кобчик, пустельга) очень часто ловят саранчу, кузнечиков и крупных жуков; в их погадках шерсть и черепа млекопитающих встречаются наряду с лапками и крыльями насекомых. Многие орлы, живущие в степях, очень охотно питаются перелетной саранчой, когда ее много; их погадки в «саранчовые годы» состоят из огромного числа остатков этих насекомых. Из всех наших хищников самый неприхотливый в пище — коршун. В погадках его можно встретить все — от чешуи рыб и перьев птиц до панцирей раков и крыльев жуков.
Рис. 230. Слева — погадки зеленой щурки из хитиновых частей насекомых (е. в.). Кызылординская обл. Июнь 1948. Справа — погадка сойки из семян бузины (е. в.). Окрестности Москвы. Зима 1942/43 г.
Рис. 231. Погадка чернолобого сорокопута из остатков степных жуков (е. в.).
Изображенная на нашем рис. 226 погадка содержит, кроме шерсти, иглы ежа. Впрочем, ежи гораздо чаще делаются добычей орлов и филинов, погадки которых порой кажутся сплошными комками игл.
Погадки сов встречаются чаще всего возле дневных убежищ этих птиц (под дуплами, в пустых гнездах сорок, в пещерах). В отличие от дневных хищных птиц совы не ощипывают и не разрывают на части свою добычу, а заглатывают ее целиком. В их погадках кости зверьков и птиц отличаются лучшей сохранностью, чем у луней, ястребов и т. п.
Мелкие виды сов охотно ловят крупных насекомых, что хорошо отражается и на составе погадок.
Трудно найти птиц, поедающих более разнообразную пищу, чем вороны и сороки. Их стол изменяется в зависимости от условий местности и времени года. Весной в их погадках вы найдете зеленоватую скорлупу яиц куликов, гнезда которых охотно разоряют эти разбойники; позднее среди зерен и косточек ягод обнаружите лапку мимоходом проглоченного молодого жаворонка и кости щуки, погибшей в высохшем озерке. Во время сенокоса — увидите массу остатков кобылок и мелких зверьков. Поздней осенью вороны и сороки обычно становятся «вегетарианцами», и кроме шелухи овса, камешков да кое-каких отбросов в их погадках нет ничего.
Образчики погадок одной из мелких насекомоядных птиц — зеленой щурки — изображены на рис. 230 (слева). Они целиком состоят из остатков насекомых — жуков, ос и бабочек.
Рис. 232. Трупик степной пеструшки, брошенной на месте кормежки степной пустельги. Птица расклевала одну голову, что при обилии добычи хищники делают довольно часто (слегка ум.). Актюбинская обл. Июль 1933 г.
Рис. 233. Вывернутая мездрой наружу шкурка степной пеструшки и оторванные головы пеструшек с выклеванным мозгом — следы охоты степной пустельги. При такой обработке добычи в желудок птицы и в ее погадки попадает очень мало костей, пригодных для определения съеденных грызунов (слегка ум). Актюбинская обл. Июль 1933 г.
Летом много сведений о питании дневных хищных птиц можно собрать, осматривая время от времени места, где взрослые ястребы, соколы и орлы «разделывают» свою добычу, прежде чем скормить ее птенцам. Обычно две-три такие точки располагаются в пределах 10–100 м от гнезда на удобных для хищника высоких пнях, больших кочках или холмиках, сухих вершинах деревьев, стогах сена и т. п. Здесь остаются и погадки взрослых птиц, тогда как под гнездами преобладают погадки птенцов. Значительные скопления погадок взрослых хищников бывают и на местах их постоянного ночлега, располагающихся в ближайшем соседстве от гнезда. Остатки добычи, собранные на местах «разделки», для биолога изучать интереснее и легче, чем мелкие части, сохраняющиеся в погадках. Дневные хищные птицы обычно очень тщательно ощипывают перья с пойманных птиц и шерсть со зверьков; нередко они целиком отрывают крылья, лапки, хвост и бросают их на месте разделки. Выклевав мозг, а иногда и глаза жертвы, они бросают оторванную голову среди кучки ощипанных перьев. По крыльям, лапкам и почти целым головкам легко выяснять не только видовую принадлежность съеденных животных, но часто также их возраст, пол, состояние линьки и другие биологические особенности. Некоторые хищники, например кречеты, соколы-сапсаны, чеглоки, дербники — такие отличные «ловцы», способные добывать самые различные виды птиц, что по обильным остаткам их жертв, собранным у гнезд, удается узнавать о некоторых особенностях жизни местной фауны, ускользающих при обычных наблюдениях от глаз даже опытного натуралиста. Так, например, В. И. Осмоловской методом регулярного сбора и определения остатков добычи у гнезд сапсанов полуострова Ямала удалось точно установить сроки весеннего прилета ряда птиц, служащих пищей этому соколу, сроки подъема на крыло молодых куликов, редкие случаи залета в тундру типичной лесной птицы — большого пестрого дятла и многие другие интересные факты. Работы В. И. Осмоловской о хищных птицах Ямала и Северного Казахстана можно рекомендовать как удачный опыт применения массового сбора и анализа погадок и остатков добычи при изучении биологии хищников и их жертв[104]. Эти статьи представляют большой методический интерес для каждого любителя природы, интересующегося изучением биологии хищников без их отстрела, с помощью следопытства.
Рис. 234. Молодой полевой конек (слеток), пойманный луговым лунем и приготовленный для скармливания птенцам. Перья ощипаны, кости ног переломлены в нескольких местах (е. в.). Окрестности пос. Тургай, Казахстан. Июнь 1947 г.
Приведу несколько описаний мест разделки добычи и остатков, на них собранных. 21 августа 1943 г. у култука Жеребячьего в дельте р. Волги, проезжая на лодке, я согнал с большой ветлы трех орланов. Видимо, это была семья: две птицы старые — белохвостые и одна темнохвостая — летный птенец. Они отдыхали на толстых сухих ветвях теневой стороны дерева. На земле под этими ветвями оказалась чешуя и жаберные крышки 2–3 крупных сазанов (одного не менее 2,5 кг весом), остатки сома сантиметров 80 длиной и три погадки из перьев молодых лысух.
На обратном пути, через три дня, заехав сюда, чтобы проверить, остались ли орлы верны избранному месту отдыха, я снова нашел под деревом 2 свежие погадки из перьев молодых лысух и перья, ощипанные с взрослой ночной цапли — кваквы. (Последняя, возможно, была поймана уже подбитой выстрелом охотников.)
6 июля 1946 г. в долине речки Шийли (Кустанайская обл.) я нашел гнездо соколка — киргизского дербника. Оно было в густом кусте шиповника. Взрослые дербники для ощипывания и «разделки» пойманных птичек пользовались кучками сухой травы, оставшейся после половодья в 30–40 м от гнезда. Тут было много рулевых и маховых перьев белокрылых жаворонков, полевых коньков, отдельные косточки птиц и немногочисленные погадки соколков. Свежий трупик тщательно ощипанного полевого жаворонка лежал на верхушке кучки. По цвету лапок и сохранившемуся оперению головы было легко установить, что это молодая птица, недавно начавшая летать. Именно такие «слётки» в первую очередь становятся добычей различных хищников. (Напомню, что в погадках, взятых с места отдыха орланов, описанного несколькими строками выше, тоже встречались остатки только молодых лысух. У них, в отличие от старых, брюшко покрыто беловатыми перьями; поэтому определение возраста съеденной лысухи даже по немногим остаткам, сохраняющимся в погадке, не вызывает особых затруднений.) Второе гнездо киргизского дербника в июле того же года было найдено километрах в 35 от первого, среди зарослей степных кустарников. Удобного места для разделки добычи около этого гнезда не оказалось, и проследить, кого приносят соколки, было трудно. Мне пришла мысль устроить для них кучки сена, подобные тем, которыми пользовались дербники на р. Шийли. Через несколько дней на этих искусственно созданных местах «разделки» дербники начали оставлять перья, крылья и лапки своих жертв, снабжая нас материалом для исследования.