Затем он разделил своих солдат на три группы. Первым двум приказал расположиться на высотах, вокруг обеих ложбин, и третью группу с двумя ручными пулеметами повел сам к узкому выходу из ложбины, с тем чтобы в нужный момент перекрыть его, и тогда непрошеные гости окажутся зажатыми с трех сторон.
Не успели пограничники занять свои позиции, как из ложбины донеслась частая автоматная стрельба.
Начальник сектора L—Z. узнав от командира третьего пограничного района о насильственном вторжении, отдал приказ о приведении в полную боевую готовность всего сектора, а в наиболее угрожаемые места направил мощные огневые средства. Двадцать минут спустя, когда ему донесли, что противник обстреливает наши подразделения из пулеметов и автоматов, ему пришлось поднять по тревоге резерв и связаться по радио с Центральным управлением пограничной охраны.
Вскоре после того, как нарушители открыли стрельбу, над оборонительным сооружением «Момчил—2» пролетел самолет. Он сбросил две осветительные ракеты и, круто развернувшись, исчез по ту сторону границы. Начальник сооружения распорядился о принятии мер, способных обезвредить любых нарушителей.
Вся эта суматоха, сопровождавшаяся автоматными и пулеметными очередями, длилась около двадцати пяти минут. Внезапно начавшись. она столь же внезапно и кончилась. Над обеими ложбинами снова воцарилась глубокая, мирная тишина. Только туман хранил еще некоторое время кисловато-терпкий запах пороха.
Был один убитый. Труп обнаружили у самой границы на нашей стороне. Осветив фонариком окровавленное лицо убитою, начальник 178-й заставы тотчас же опознал его: это был небезызвестный Хасан Рафиев из Барутина, племянник знаменитого диверсанта Шукри Илязова. два года назад бежавший за границу.
Вскоре после рассвета начальник третьего пограничного района в течение нескольких минут вел переговоры с начальником пограничной охраны соседнего государства. Переговоры велись на середине вспаханной нейтральной полосы Легкий ветерок несколько разрядил туман, и теперь с сумрачного неба лил настоящий ноябрьский дождь.
— Вся эта история, — пожав плечами, отвечал по-французски иностранный офицер с таким видом, будто речь шла об интрижке между ним и наивной деревенской девчонкой, — вся эта история, как вы сами могли убедиться — дело ваших беглецов, политических эмигрантов. Я глубоко сожалею о случившемся.
— Да, — кивнул начальник третьего пограничного района. Он смотрел на своего иностранною коллегу со смешанным чувством глубокой озабоченности и непреодолимого презрения. — Вы подбросили нам труп и теперь умываете руки, не так ли?
— Это ваш трофей, вы убили человека. Точнее говоря, его убил один из ваших солдат.
— Мои солдаты убивают нарушителей лицом к лицу, а этот человек убит выстрелом в затылок. В него стреляли почти в упор.
— Что поделаешь, господин начальник? — Офицер вздохнул, будто мимо него прошла та самая девчонка, не поздоровавшись с ним. — Убитому совершенно все равно, как его убили. На войне всякое бывает! — Он улыбнулся и спросил: — Не желаете ли закурить, господин офицер?
Начальник третьего пограничного района в ответ предложил сигареты.
Они откозыряли друг другу в соответствии с дипломатическим протоколом и встреча закончилась.
На обезлюдевшую пограничную полосу продолжал лить дождь.
В полдень в районе оборонительного сооружения «Момчил—2» можно было заметить необычное оживление. Майор контрразведки Н. обнаружил вблизи плаца любопытный предмет, очень напоминающий кинопленочную кассету. Эта вещица была найдена под двуколкой, на которой со склада на кухню подвозили продукты. Продсклад находился в северной части плаца, неподалеку от дороги, идущей через село Тешел на Момчилово.
Майор Н. знал свое дело. Надев перчатки и осторожно взяв находку за края, он так и ахнул от удовольствия — кассета оказалась совсем сухой, отпечатки пальцев, если они были, не смыло дождем. Упаковав находку как редчайшую драгоценность, он приказал своим помощникам проверить, не занимается ли кинолюбительством кто-нибудь из личного состава, а сам принялся обследовать местность вокруг продовольственного склада.
Искать следы на земле было бы глупо — дождь не прекращался ни на минуту. Места, поросшие травой, напоминали болото, на голой земле разлились маленькие и большие лужи, от падающих дождевых струй вода в них все время пузырилась, будто кипела. Нагибаться и разглядывать землю не было никакого смысла. Он зашел за продсклад и стал шаг за шагом осматривать проволочное заграждение. В этом месте плац был обнесен двумя рядами колючей проволоки. Между рядами проволоки виднелась яма глубиной около метра, залитая до половины грязной дождевой водой. Как раз напротив продсклада нижние ряды проволоки были перерезаны и концы их свисали в яму. Ненастной ночью неизвестный, пришедший со стороны Момчилова или Тешела, незаметно для охраны проник в расположение объекта. Не исключено, что это произошло именно в то время, когда личный состав занимал оборону южнее объекта. По всей вероятности, найденная кассета и принадлежала этому лицу.
Час спустя майор Н. мчал на «джипе» к ближайшему военному аэродрому. Он вылетел на специальном самолете в Софию и около трех уже докладывал полковнику Манову о своей находке на территории оборонительного сооружения «Момчил—2».
5
И вот наши дороги с Аввакумом снова сошлись, если только узенькую тропинку, по которой петляла моя жизнь, можно было назвать дорогой.
Порой я думаю: случайно ли все это или нет? Почем, я время от времени оказываюсь на высоком берегу, под которым полноводной рекой льется жизнь Аввакума? Может, я сам напрашиваюсь на то, чтобы поблистать чужим, отраженным светом? А быть может, напав на интересную находку, мне просто-напросто хочется насладиться тем любопытством, которое она вызовет у публики.
Впрочем, не такой уж я романтик, чтобы предаваться столь поэтическим влечениям! Как ветеринарный врач, я рассуждаю просто и деловито. Многие ходят в картинную галерею посмотреть на картины знаменитых художников. Один придет, полюбуется выставленными полотнами, уйдет и не вернется. Мне кажется, он попал в галерею случайно — наткнулся по пути на выставочный зал. Бывают и другие посетители: они заходят в галерею в другой и в третий раз и всегда с интересом, достойным похвалы, рассматривают картины, любуются произведениями искусства с неподдельным восторгом. Такие люди приходят сюда не случайно, но и у них интересы довольно общие, они напоминают школьников, которые учатся на одни лишь пятерки. Но есть и третьи, эти совсем особые — они пробегают по залам, скользя глазами по большинству выставленных полотен, и останавливаются лишь у тех картин, от которых они ни глаз, ни души оторвать не в силах. Всякий раз это одни и те же произведения, написанные одними и теми же мастерами. По-видимому, эти полотна обладают какой-то притягательной силой, именно они, а не какие-либо другие способны удовлетворить ненасытную духовную жажду этих людей. Они не просто любуются этими картинами, они живут ими. Можно ли назвать таких людей случайными посетителями?
Вот как я начинаю рассуждать, когда «случается», что наши пути с Аввакумом вдруг сходятся.
Теперь, когда все эти события давно стали прошлым, мне приходится рассказывать о них, как свидетелю — от «третьего» лица. Так бы стал рассказывать ют, кто часто приходит в художественную галерею, чтобы поглядеть на картины любимых художников.
Прежде чем приступить к этой истории, необходимо, как мне кажется, вкратце напомнить о некоторых более давних событиях. Сейчас, глядя с вершины настоящего, невольно хочется дополнить их некоторыми эпизодами из жизни Аввакума до упомянутого дня 27 ноября.
Аввакум по-прежнему жил на улице Латинка, в доме подполковника запаса доктора Свинтилы Савова. Ему пришлась по душе эта тихая, уединенная улица, которая с восточной стороны упиралась в сосновую рощу городского парка; да и сама квартира — на втором этаже с верандой и старинным камином — полностью отвечала его желанию отдаться спокойному творческому труду.
Напомню: после дела Ичеренского и бактериологической диверсии руководство госбезопасности приняло решение на время «законсервировать» своего секретного сотрудника, чтобы он, не будучи непосредственно связанным с оперативной работой, оставался некоторое время в тени. Временная «консервация» была необходимостью — тяжкой для Аввакума, но как тактический маневр полезной.
В придачу ко всему возникла совершенно опереточная история с Виолетой — внучатой племянницей Очинтилы Савова. Ее увлечение напоминало ему оперетту Кальмана или Штрауса — музыка чарует, нашептывает о весенних ночах, о молодости — и это прекрасно, однако и роскошные мундиры с эполетами, и кринолины, и до глупости наивные любовные речитативы — весь этот блестящий мир дешевых эффектов давно ушел в прошлое и стал бесконечно чужд современному зрителю. Неподдельная прелесть молодой девушки — ее чистый взгляд, хрупкие плечи, упругая грудь, — разве она не напоминает чарующую музыку из доброй старой оперетты? Слушать подобную музыку, радоваться ей — чудесно, но выступать в роли жениха в мундире с эполетами было бы по меньшей мере смешно. С момчиловской Балабаницей или с официанткой из софийского ресторанчика было куда проще — радость за радость и ничего больше.
Быть может, и Виолета на большее не рассчитывала, когда судьба столкнула их, — она ведь очень тонкая, чувствительная натура и ей не так трудно было это заметить. Но мог ли он — человек зрелый, намного старше ее, познавший разные стороны жизни, — мог ли он ответить на ее легкомыслие таким же безответственным легкомыслием?
Потом все образовалось, как и предвидел Аввакум. Спустя несколько месяцев после истории с кинорежиссером к внучатой племяннице Свинтилы Савова снова вернулась радость, и это было вполне естественно в ее девятнадцать лет. Вскоре она увлеклась каким-то молодым инженером по водоснабжению — он оказался значительно моложе Аввакума. — бросила Академию художеств, вышла замуж и уехала с ним на строительство Родопского каскада.