Мы были без слов. Совсем без связи. Абсолютно не знакомые! Без малейшего приглашения к разговору. Два странных существа. Да. Только это. Два немых существа...
Я хотел, чтобы это длилось. Никогда не кончалось. Да. Никогда-никогда! Пусть мы никуда не приедем! Пусть никто никуда не приедет! Пусть все так и будет! Так и останется... Мы все ехали и ехали... Долго-долго... Пока я не уснул так. Сидя.
Точное прикосновение другой жизни. Да. Именно так. Это было точное прикосновение чужой жизни ко мне. Если бы меня спросили мое имя — я бы не понял. Мой адрес... Имя матери... Она спала здесь. Над моей головой. Она так любила спать на верхней полке...
Жизнь этой девочки я почувствовал сильнее, чем самого себя. Да. Ее жизнь была очень далека! Очень-очень! Совсем все другое! Ничего общего с моей! Ни черточки общей. Ни запаха. Даже то, что мы ели. Наша моча! Когда она ушла в туалет! Я подумал об этом! Какая у нее моча! Она просто не могла иметь ничего общего с моей! Понимаете?! Ничего!
Я почувствовал эту девочку сильнее, чем самого себя. Поэтому... Наверное, поэтому... Да. Как что-то совсем далекое. Совсем чужое...
Во мне все было перевернуто. Вверх дном?! Как же! Каким дном! У меня его вышибло! Ее было слишком мало, красоты, а уж если она приходила, то была повсюду. Впереди, сзади, сверху, сбоку, во мне и снаружи... Меня засунули в облако... В конце концов, когда облако рассеивалось, я вздыхал облегченно. И вперед! Снова в клозет! На леченье! В покой! Зализывать рану!
Но даже когда уже ничего от нее не оставалось, совсем ничего, ни снов, ни запахов, ни фантазий, все равно меня не оставляла тоска. Все равно... Мрачное предчувствие. Как поросенок, я носился по хлеву, слыша издалека шаги этого мясника по имени Красота.
Валяться в грязи, жить как живу, только не встречать ее. Никогда! Никогда! И забыть о том, что она есть. Что она была... Никогда не впускать ее в свое сердце! Прятаться! Смыться от нее! Найти угол! Самый грязный! Где нет никакой красоты! Ни капли! Ни грамма! Ни дуновенья!.. Ни воспоминания...
Ее слишком много! Стоит ей только войти! Одной ногой! Она сразу повсюду! Везде и повсюду! И сверху, и снизу! И слева, и справа! Везде! Она все заполняет! Всю комнату! Двор! Коридор! Я вру?! Попробуйте! Только один раз! Этого — достаточно! По горло! Пусть она только войдет! Только так... Чуть- чуть... Вы перестанете видеть потолок! Стены! Свои руки! Она заполнит все! Затопит до глаз! И выше! Вы будете видеть только ее! Именно! Боковым зрением! Черт! До тех пор пока не окосеете! Да. Так что — не надо! Нет. Пусть все будет как есть. Ни уродства, ни красоты. Только среднее... Что-то среднее. На что и не оглянешься... И все. Хватит о ней. Не говорим больше. От нее одна меланхолия. Только меланхолия... О-о-о! Облака меланхолии... От нее одна боль! Чесотка! Зуд! Чувство утраты! Утраты того, чего никогда не было... А все остальное?! Что остается после нее?! Ничего. Совсем. Ну а потом?! Потом?..
Молодой бог смерти спускает, смеясь, своих псов на охоту! И все. И все. Так поэтично, нет? Так пушисто, нет? Разве нет? Да. Так все и будет. Долгая старость, вены на ногах, шарканье и жалобы. А потом снова шарканье и еще жалобы... Поезда жалоб. Составы жалоб. Вагоны и тележки... И все? Нет. Нет, конечно. Еще доски! Близко-близко к глазам! К носу! И земля... Я не забыл! Нет. Много земли... У нас на Мазарках. Очень много. Сколько хочешь... И все. Потом — все.
II
У них со мной было столько проблем... Больше, чем с самими собой! Намного. Надо же было меня куда- то пристраивать! Что-то делать! Вертеть в руках! Искать дырочку! Как эта чертова машинка действует?! Где у нее что?! Батарейки?! Куда их вставлять?! Надо было от меня избавляться. А уж они-то знали: назад меня не заманишь! Главное — выпереть! Билет в один конец! Чтоб я вернулся?! Да легче дым загнать обратно в трубу! Ну уж дудки! И они все это знали. Все.
В город! Он поедет в город. Там полно училищ! Вооооон какой здоровый лоб вымахал! Теперь сам давай!
Дядя думал, что все! Все. Он сказал свое слово и все. И я сразу стану как надо. Ему надо было произносить речи над гробами! Ставить торжественные точки.
Дядя разглагольствовал. Чаще на сытый желудок. Его волновала моя судьба. Он так и говорил, что его беспокоит мое будущее! Понимаете? Вы только представьте! «Меня беспа-а-акоит йево-о-о бу-у- удущие!.. » Стоило ему начать — меня уже выворачивало! На слоге «па-а-а»! Я не мог этого слышать! Пусть бы говорил, что ему насрать на меня! Абсолютно насрать! И относительно — тоже! Так нет же! Он думал, так и надо! Ха! Должно же его что-то беспокоить! Он ощупывал себя везде! Где это беспокойство? Где оно? В почках? Почему тогда стреляет в ухо?! Что происходит? Где болит?
А тут еще деньги.
Оказывается, у него были деньги! Да. Он что-то смаркитанил с дружками! Придумал схему! Черт! Он умел молчать! Когда касалось денег! Тогда он набирал в рот не просто воды! Нет! Ведро воды! И молчал неделю! С ним никто не мог сравниться в молчании! Кто молчал лучше?! Быстрее?! Никто! Червяк в сравнении с ним — просто пиздобол! А с деньгами — вообще! Дядя смылся на счет «раз» в свою немоту и захлопнул дверь! Он даже шнурки не прищемил! Так привык! Так набил руку! Чуть завоняло деньгами — он шмыг туда... В немоту. И все.
Мать меня похлопывала по плечу. Она меня успокаивала! Дескать, не волнуйся, не твое дело. Не для тебя деньги. И думать забудь. Спи. Спи. Спи...
Если нищему капнет в руку капля денег — это подобно грозе! Мир в ней так переливается, что может свести с ума! Дяде капля упала на нос! Он не успел отвести глаза! Думаю, в его голове что-то стронулось. Да. В тот момент. Ослабли крепления... Он всерьез размышлял, что делать с деньгами. Это было даже не смешно! Мать слушала его бредни. Поглядывая на нас. Улыбаясь...
Он носился с идеей — вложить! Пристроить! Как в пустыне с каплей воды в ладонях! Куда-то надо ее пристроить! Иначе труба! Все! Утечет сквозь пальцы! Всосется в кожу! А вот выпить эту каплю ему не пришло в голову. Он даже не допускал такого! Чтоб потратить! Да еще на себя!
С этой каплей воды в засухе нашего безденежья он метался, как святой, получивший знамение! Это ему нравилось! Явно! Еще бы! Он стал тяжелее в собственных глазах! Он стал солиднее! Вел себя, как баба на сносях! Как стареющая первородка! Не торопясь он стал примерять новые привычки. Первая — прогуливаться! Серьезно! Только представьте себе! Прогуливаться в нашей деревне! Мы все смотрели на него как на психа! Прогуливаться по нашей улице! Черт! Для этого надо было свихнуться несколько раз подряд! Три раза как минимум!
Он приходил с работы, молча ел, сидел какое-то время и наконец, вздыхая, поднимался. «Пойду прогуляюсь... » Это было серьезно! Он становился недосягаем! Вечер от вечера!
Вторая привычка — складывать руки за спиной. Это вообще не лезло ни в какие ворота! Над ним даже не смеялись! Прогуливаться — ладно! Это — еще ничего! Петухи тоже так ходят... Медленно... Гуляя... Но прогуливаться сложив руки за спиной?! Здесь он перегнул! Бабки верно уловили! Они кивали ему, не глядя, и смывались в огороды. От него веяло нормальным сумасшествием. Ха! Он был нормален! Заложив руки за спину, он плелся по колдоебинам, как ссыльный грач! Даже воробьи его жалели, когда он садился на чью-нибудь лавку. Воробьи не могли даже срать при нем! Они смывались куда подальше! Дядя, присев, начинал вздыхать. Он размышлял! Он осматривался! Он думал о жизни! Он хотел завести разговор! Поговорить по душам! Просто поговорить! Он называл это поговорим-как-человек-с-человеком. Мечтатель. На что он надеялся! Даже жуки-солдатики расклеивались, стоило ему пройти мимо! На этой сцене чем больше он оставался в меньшинстве, тем яснее он чувствовал, что на верном пути!
Оставалось только ставить мелом кресты на дверях иноверцев! Он уже начал. Например, он избегал некоторые дома. Те, которые побогаче. Он жопой чуял! Со своей каплей к чужому колодцу не ходят!
Другое дело, что он уже глубоко пустил корни. Путь назад зарастал на глазах.
Скандал разразился на семейном совете. Это дядино слово! Его вдруг потянуло в семью! Мать уже махнула рукой. Она бы не удивилась, реши он жениться!
«Вложить деньги в бабу?!» Он хлопал глазами, будто мать ему объявила, что беременна. Он даже переспросил. До такого безумия он еще не докатился! Да уж лучше растопить ими печку! Толчок обклеить! Навертеть трубочек и лягушек надувать! «На бабу потратить?!» Он качал головой. Смех! Ведь мать не сказала ни слова. Она не произнесла ни звука!
Он начал сражаться, как загнанный в угол хорек! Будто у него отнимали эту каплю!
Будто ее хотели выпить! Зажав ее в кулаке, он встал насмерть.
«Во чтоооо, ты говоришь?! Не расслышал! Ку-у- уда надо вложить? В кого?! В него? В тебя? В твою дочь?! Этот!.. »
Он указал на меня пальцем. Дальше можно было не говорить.
«Ха-ха-ха! Деньги ему?! Да ему ремня не хватало! Ремня ему вложить! Кнут! Учеба? Ты говоришь, учеба?! Да эта поебень Рахманинова никогда не окупит сам себя! Никогда не станет человеком! Сколько свинью ни корми — не закукарекает! Куда-куда, ты говоришь? В мебель? Купить новую кровать? Диван? Диван-кровать? Телевизор? А может, еще компью-ю- ю-ютер?! А?! От жилетки рукава?! Пусть учится! Сам выбивается в люди!»
«Конечно! — соглашалась мать. — Легче его пристрелить!» Она вставала на мою защиту. Она обороняла крепость под названием род! Она защищала мое детское место! Свою матку! Пуповину! Конечно! Род не потерпит случайностей! На хуй роду чудо! И деньги! Жалкие капли! Нет! Нужна стабильность! Кое-что поустойчивей этих бредней!
Но со мной еще ладно! Ничего! А вот попробовал бы он заикнуться про Ольгу! Не видать ему ни щей, ни макарон! Жрал бы супы из пакетов! Он знал, где тонко! Хитрый лис! Знал, где тонко, и не трогал! Умел обойти! Обойти и даже не взглянуть туда, где тонко! Да! Мать впадала в гнев, и тут уж — держись! Но дядя умел! Он вдыхал тревогу издалека! Он чуял запах горелого! Этот момент... Когда нельзя ни говорить, ни молчать! Ха-ха! Дядя смывался как мог! Играть на губах?! Подмигивать?! Напевать?! Все шло в ход! Дядя все пускал в оборот! Только бы уйти от ее гнева! Не порвать там, где тонко! Пройти на цыпочках!