Элизабет. Мне с трудом удалось сохранить внешнее спокойствие. Прошлой ночью мы были близки не только физически. Однако утро и день нас разъединили, и мы винили друг друга в образовавшейся бреши.
— Вы можете совершенно спокойно уехать.
— Я не это имел в виду.
— А я это.
Я сел, глядя ей в лицо.
— Мы оба напряжены. Оба хотим вернуть Лорел. Это же главное, не правда ли?
Элизабет глубоко вздохнула.
— По-видимому, вы правы. Но где она?
— Я почти уверен, что Гарольд это знает.
— Тогда где же Гарольд?
— В этом и вопрос. То, что он наговорил вам на прошлой неделе, возможно, имеет к этому какое-то отношение.
Она уселась, изучая фотоснимок, будто это было зеркало, в котором можно увидеть все то, что она потеряла.
— Была ли у Гарольда привычка навещать ваш дом?
— Наоборот, я не видела его многие годы. Даже не знала, кто к нам пожаловал, пока он сам не назвал себя. Сейчас он выглядит гораздо лучше, чем когда был подростком. Но я убеждена, что по своей сути он прежний Гарольд.
— Что именно вы имеете в виду?
— Он прикинулся, будто пришел с дружеским визитом, получить прощение за прошлое. Или нечто в этом роде. Он даже успел повидать Лорел, и та простила его. Так он говорил, но я уверена, что ко мне он приходил отнюдь не с такой благородной целью.
Она замолчала, вспоминая подробности состоявшегося между ними разговора, лицо ее становилось все более озабоченным.
— Знаете, у меня создалось впечатление, будто он собирался выпытать у меня наши семейные секреты.
— Что за секреты?
— Один из них вы знаете,— ответила она, не глядя на меня.— Мне не следовало бы рассказывать вам про Бена и ту молодую женщину, которая явилась к нам домой с маленьким мальчиком. Я прошу вас об этом не распространяться...
— Я и не собирался. Значит, Гарольда интересовал этот инцидент?
— Да, но он ошибался. Гарольд Шерри относится к категории тех людей, у которых ни в чем нет полной ясности. Похоже, он считает Джека любовником той особы.
Она невесело улыбнулась:
— Хотелось бы мне, чтобы он был прав!
— А вы уверены, что это не так?
— Абсолютно. Джек находился на востоке в военно-морской школе связи, когда ко мне в Бел Эйр приходила та женщина. И говорила она совершенно определенно о Бене.
— Не упоминал ли Гарольд, откуда у него такие сведения?
— До этого он виделся с Лорел, как я уже сказала, но как-то трудно поверить, чтобы Лорел стала говорить такие вещи о собственном отце. Но возможно, что Гарольд от кого-то услышал эту историю, но истолковал ее неверно. Он ведь люто ненавидит моего брата и готов приписать ему все смертные грехи.
— Очевидно. Но меня больше интересует, что он говорил о Лорел.
Некоторое время она сидела молча. Снаружи ясно доносился шум прибоя, набегавшего на берег с завидным упорством.
— Гарольд сказал, что они снова друзья. Он обедал у них в доме, ему очень понравился муж Лорел.
— Был ли он искренен, как вы считаете?
— Трудно сказать. По-моему, Гарольд вообще не может быть честным до конца. Я думаю, он никого не любит, даже самого себя. И потом у него голова постоянно забита какими-то планами и идеями.
— Какими планами?
— Со мной он о них не говорил, во всяком случае открыто, но я прекрасно представляю, в чем их суть. Планы молниеносного обогащения... Шантаж и обман, разного рода мошенничества. В этом он весьма изобретателен.
— Понятно. Вот что я пытаюсь выяснить: действительно ли Гарольд на этот раз похитил Лорел, как он заявлял? Или же они действовали заодно, чтобы получить такой завидный куш?
— Мне просто не верится, что Лорел способна на такое предательство.
— Но однажды она пошла на него!
— Когда была пятнадцатилетней девчонкой. И в то время эта история представлялась ей всего лишь увлекательным приключением. С тех пор Лорел сильно изменилась. Она изо всех сил старается быть благонамеренной особой. Теперь такое выражение звучит странно, но оно хорошо передает суть дела. К тому же Лорел всегда была жертвой, понимаете?
Итак, мы снова вернулись к загадке исчезновения Лорел.
— Возможно,— согласился я,—но сейчас не так важно, правильно это или нет. Наибольший интерес представляет Гарольд. Он может оказывать на нее гипнотическое воздействие, уходящее корнями ко дням ее юности. Особенно, если ее муж... Вы меня отлично понимаете. Я видел подобное в отношении других женщин, а если учесть еще и не вполне нормальные взаимоотношения с родителями...
— Да, мне ясно, о чем вы толкуете,— кивнула она.— Вы правы, временами и мне Джек кажется совершенно невменяемым.
— Скажите-ка мне лучше: когда Гарольд Шерри явился к вам в доме, не упоминал ли он о месте своего жительства? Не оставил ли он вам номер телефона, по которому можно было бы связаться с ним?
— Нет, к сожалению.
— На какой машине он приезжал?
— На старой зеленой малолитражке.
С разрешения Элизабет я позвонил доктору Лоренсу Брокау в Лонг-Бич. Женщина, снявшая трубку, ответила, что доктор занят с пациентом. Я продиктовал ей свое имя и номер телефона, чтобы доктор мог позвонить мне, как только освободится.
Во время этого разговора в комнату вошла Сильвия Леннокс. Она очень внимательно посмотрела на мое лицо, очевидно боясь прочитать на нем нечто страшное.
— Что произошло с моим сыном, мистер Арчер?
— Его ранил человек по имени Гарольд Шерри.
— Но я же специально отправила вас с Джеком, чтобы вы за ним следили.
— Меня одного оказалось недостаточно, потому что ваш сын решил во что бы то ни стало провернуть данное дело без чьей-либо помощи.
Казалось, она не слышала меня, а ее голова была занята многочисленными бедами, свалившимися на нее в последнее время.
— А теперь меня еще покинул и Тони Лэшмен. Как вы считаете, что с ним могло случиться?
— Не знаю. Когда вы его видели в последний раз?
— Сегодня утром он, как всегда, явился ко мне за распоряжениями.
Она прошла мимо меня и Элизабет к окну. Ее худощавое морщинистое лицо утратило недавнюю самоуверенность и решительность. Наверно, это явилось следствием переживаний. А когда она заговорила, голос ее звучал слабо и печально, однако я уловил в нем скрытую ярость.
— Всю жизнь я стараюсь честно выполнять свои долг, ну и к чему это привело? Мой единственный сын ранен. Мой пляж похож на помойку. Моя внучка исчезла. И Тони ушел, даже не простившись.
Она отвернулась от окна, глаза ее потемнели:
—- Я виню во всем мужчин!
— Каких мужчин?
— Всех без исключения.. Всю жизнь я покорно отступала на задний план и наблюдала, как они действуют. Когда они хотят женщину, то овладевают ею. Именно так поступил Вильям. Бен установил нефтяную скважину там, где ей быть не положено... Посмотрите, во что превратил он весь берег! А Джека ранили, потому что он не желал прислушиваться ни к чьим советам... Я хочу поехать навестить его.
Элизабет обняла мать за плечи:
— Оставайся здесь со мной, мама. Тебе не понравится в больнице.
— Здесь мне тоже не нравится.— Она обратилась ко мне и заговорила более резонно: — Вы сказали, что в Джека стрелял Гарольд Шерри?
— Да.
Она тяжело вздохнула.
— В свое время я предупреждала Джека, чтобы он поубавил пылу в отношении мальчишки. Говорила ему, что, когда девочка сбегает с мальчиком, глупо винить в случившемся его одного. Но Джек вознамерился погубить его. Он сделал все, чтобы суд не отнесся к нему, как к малолетнему преступнику, да и Вильям, разумеется, пустил в ход свое влияние, чтобы парня упрятали за решетку. А теперь вот Шерри наносит ему ответный удар... Нет, я хочу отойти в сторону. Пусть мужчины занимаются этим делом, у меня больше нет сил. Это их прямая обязанность.
Она повернулась и вышла из комнаты. Походка была неуверенная, она сгибалась под тяжестью различных забот, которые сразу состарили ее.
— Ну, это мамина обычная манера,— усмехнулась Элизабет,— хотя я еще ни разу не слышала, чтобы она так ясно высказывалась. Да, да, со дня замужества она проповедует такую философию. Пускай мужчины действуют, пусть за все отвечают, пусть допускают ошибки.' Потом женщины могут над ними посмеяться, чувствуя свое превосходство. Но невмешательство никогда не считалось самой разумной линией поведения.
— Как сказать, иной раз политика невмешательства приносит прекрасные плоды.
— Да, когда она против чего-то направлена. Если же просто сидеть сложа руки и надеяться на счастливый результат, то ничего хорошего из этого не выйдет. Кому нужна пассивная покорность?
Я не сомневался, что Элизабет говорит не столько о матери, сколько о самой себе. Сейчас она казалась мне совсем неопытной девушкой.
— Что вас терзает, Бэт?
Она подняла голову, отреагировав на свое имя, и после непродолжительной паузы произнесла: -
— Совсем не то, что вы предполагаете. Больше всего, что я была крайне неласкова с мужем после прихода ко мне Гарольда Шерри и разговора с ним. Во мне проснулись с новой силой все мои переживания из-за той молодой женщины, и я вымещала свою злость на Бене всеми доступными мне средствами. Сомневаюсь, чтобы у него была хотя бы минута покоя, возможность спокойно подумать о своих делах... Если бы только он не совершил ошибки, из-за которой получился прорыв нефти из скважины!
Я усмехнулся.
— Вы вывернули наизнанку философию своей матери. Никак не могу понять, почему вам так хочется уличить его в новом проступке?
— Потому что это уже наша общая вина. Я отвечаю за это в такой же мере, как и Бен.
— Почему вы думаете, что он виновен?
— Бен сам мне говорил. Он разрешил бурить скважину, не обеспечив требуемых креплений, и даже после появления признаков приближения аварии распорядился не прекращать работ.
— Допустим, он ошибся в расчетах. Ну а вы-то тут при чем?
— Я разделяю с ним ответственность.
— Лучше скажите: хотите ее разделить.
— Возможно.
Зазвонил телефон, возле которого я стоял. Я механически поднял трубку.