Обстановка накалялась, но я не сдавалась и продолжала игнорировать тревожные сигналы. Я даже несколько раз приглашала Райана на свидание. Он отказался спать со мной. Ему была невыносима мысль, что я могу заниматься с ним сексом исключительно из жалости.
– А это действительно было так?
– Райан стал покидать сферу пораньше. Доктор Франклин подыскала ему какую-то работенку в лаборатории, чтобы отвлечь от неприятных эмоций. По-моему, он уже не мог находиться вместе со мной в одном помещении. Стыдно сказать, но я разозлилась на Райана за то, что он опустил руки. Конечно, я вела себя непростительно, поскольку не видела нашего общего будущего, но какая-то частица меня страстно желала, чтобы Райан продолжал борьбу – за свою работу, за меня, за все.
Однажды мы с Венсаном засиделись допоздна. Райан ушел рано, потом к нам заглянула доктор Франклин, но и она тоже не задержалась.
Когда доктор Франклин попрощалась с нами, мы с Венсаном переглянулись и стали вслушиваться в тишину. Мы оба ожидали неизбежного.
В конце концов Венсан поднялся со своего места и забрался ко мне на платформу. Улыбаясь, он неторопливо приблизился ко мне. Я оставалась пристегнута, мои руки были в ремнях упряжи. Венсан расстегнул на мне ремень, стащил с меня штаны и обвил мои ноги вокруг своего тела. Он делал все молча и только пристально смотрел мне в глаза.
Это было… Впрочем, неважно.
Потом мы убрались восвояси из ангара. Заперли дверь и направились по коридору к главному выходу. Очутившись на улице, мы куда-то пошли. Я плелась за Венсаном и вдруг остолбенела. Перед нами – словно из ниоткуда – возникли два ослепительных пятна света. Я зажмурилась, а Венсан резко оттолкнул меня в сторону. Я с размаху шлепнулась на землю и ударилась головой о стойку перил. Раздался оглушительный удар, от которого содрогнулось все вокруг.
Я поднялась на ноги и огляделась. Я увидела автомобиль… пикап Райана. Сам Райан сидел в кабине, вцепившись руками в руль. Передний бампер на целый фут вонзился в бетонную стену. Венсан лежал ничком на капоте, его раздавленные ноги оказались вмяты в стену.
Часть третья. Охота за головой
Документ № 120
Беседа со старшим экспертом Венсаном Кутюром. (Служба привлечения гражданских лиц к разведывательным функциям Министерства обороны США.)
Место: военный госпиталь интенсивной хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.
– Помню, как однажды отец отвез меня в зоо-парк. Мне тогда было лет пять или шесть. От Монреаля зоопарк находился в добром часе езды, а отец не любил водить машину. И еще он не жаловал скопления зевак. Но я приставал к родителям с середины зимы, и наконец мама его уговорила. Я так обрадовался, что ни о чем другом и не мог говорить. «А там будут львы? А зебры?» – трещал я. «Не знаю, сынок, давай подождем, и ты сам все увидишь», – отвечал отец.
И вот солнечным воскресным утром мы тронулись в путь. Перед поездкой папа вручил мне подарок. Это была головоломка – деревянный кубик, состоящий из деталей с разнообразными выемками, которые складывались вместе только одним определенным способом. Помню, подарок мне очень понравился. Отец, разумеется, потребовал, чтобы я по дороге в зоопарк разобрал кубик и опять его собрал. «У тебя есть час, – заявил он. – Ты обязательно справишься». Но времени мне не хватило. Я все еще бился над головоломкой, когда увидел впереди огромную надпись «Зоопарк». Конечно, я молниеносно спрятал кубик в коробку и принялся перечислять вслух животных, изображенных на плакате. «Смотри, папа, зебра!» «Замечательно! – кивнул он. – Когда разберешься с кубиком, тогда и пойдем». Я сказал, что не хочу, но отец возразил, что если в нашей семье берутся за какое-то дело, то обязательно доводят его до конца.
Я продолжил мучиться над головоломкой, пока отец спокойно читал книгу. Прошло два часа, но у меня всякий раз оставались лишние детали, которые не ложились в пазы. Я понимал, что сделал что-то неверно, но деталей было слишком много, и я никак не мог запомнить правильную последовательность комбинаций. Все было безуспешно. К полудню мое разочарование переросло в отчаяние. Я расплакался. Отец невозмутимо шелестел страницами. Я уже не мог думать. Меня трясло, я лихорадочно тыкал деталями друг в дружку наугад. Спустя еще два часа у меня началась истерика. Отец отложил книгу, завел двигатель, и мы поехали домой.
В тот день мы не разговаривали. Когда мама уложила меня спать, папа вошел ко мне в комнату и сообщил, что сегодня я усвоил прекрасный урок – гораздо более ценный, чем зрелище зверей в клетках.
– И что же вы усвоили?
– Наверное, он имел в виду, что мои эмоции взяли верх над рассудком, и я бы решил головоломку, если бы не думал так страстно о чем-то другом.
– Похоже, в детстве вы были необычайно умным. Для пятилетнего ребенка понять такое трудно.
– Это я сейчас так говорю! Тогда я вообще ни о чем не догадывался… Я просто хотел увидеть львов и зебр. А мой отец был философом. В буквальном смысле. Он же профессор философии. Когда я стал постарше, мы с ним не всегда ладили, но в детстве я его боготворил.
– А чем занималась ваша мать?
– Она также преподавала, до тех пор, пока не познакомилась со своим будущим мужем. Когда я родился, она отмела напрочь мысли о карьере. Она была очень умной, но у нее было доброе сердце. Мама хотела, чтобы я занимался спортом, проводил время со своими сверстниками, но отец считал эти занятия пустой тратой времени. Он твердил, что у меня от рождения мозги лучше, чем у других людей, и было бы позором не воспользоваться этим даром сполна. Он считал, что я ничего не добьюсь, гоняя мяч в компании недоумков.
Мама пыталась настаивать, но я ей сказал, что согласен с папой. Я любил его и делал все, что в моих силах, чтобы он мною гордился. Наверное, мать это сводило с ума. Позже она нас бросила. Мы с отцом были полностью разбиты. Не пойму, почему ее уход явился для меня неожиданностью. Ведь все можно было легко предвидеть заранее… Любая разумная женщина в одно мгновенье рассталась бы со столь самолюбивым эгоистом, каким был мой отец. Вероятно, мама нашла себе другого – хотя бы чуть более порядочного типа, – который изредка обращал на нее капельку внимания. Я уверен, что она ушла не из-за меня: мама бы осталась, если бы я не игнорировал ее под стать своему отцу.
Но я был помешан на том, чтобы его порадовать. Думаю, иногда матери казалось, что ее даже не существует. Она была жизнерадостной. Вероятно, то, что случилось со мной сейчас, огорчило бы ее донельзя, но можно не сомневаться – от отца ирония судьбы, конечно, бы не укрылась!
– Ирония судьбы?
– Именно. Всю жизнь я трудился над тем, чтобы стать самым умным. Отец постоянно мне внушал, что в будущем я обязательно совершу великое открытие. У большинства людей нет цели в жизни за пределами их ближайшего окружения. Они играют определенную роль для своих родных и близких, но этим все и ограничивается. Каждому человеку на работе можно найти замену, друзья приходят и уходят.
У меня был шанс стать частью чего-то поистине грандиозного, и не благодаря тому, что я такой умный или талантливый. Как выяснилось, единственным и неповторимым меня сделали мои ноги. Ха-ха. А теперь мне предстоит потерять обе нижние конечности.
– Почему вы так считаете?
– Врач беседовал со мной полчаса назад. Он сказал, что иного выхода, кроме ампутации, нет. Я должен попрощаться с обеими ногами.
– Не хочу показаться бессердечным, но, по-моему, вы восприняли новость достаточно спокойно.
– Если честно, я почти все время сижу и думаю. Вот что у меня получается лучше всего!.. Я рассуждаю до тех пор, пока хватает сил. Я плевал на потребности своего тела. Питался плохо, не занимался спортом. Да, наверное, мне будет не хватать способности ходить. Двигаться было так хорошо!
– Вы думаете о чем-то еще?
– Что вы хотите от меня услышать? Что жизнь несправедлива и я не заслужил подобной участи?.. Вряд ли мои рассуждения или мысли имеют какое-то значение. Если вам не удастся посадить за систему управления другого аниматора, значит, вашему проекту придет конец. Я совершил непоправимую глупость, когда нацепил шлем.
– Осознание вины – совершенно нормальное чувство. Какая-то досада в том или ином виде также была бы к месту.
– Я сражен наповал тем, что вынужден расстаться с роботом, если вы подбиваете меня на откровенность. Не знаю почему, но разве другой на моем месте не испытывал бы то же самое? Парадоксально, но у меня из головы не выходит тот астронавт, которого отстранили от полета за семьдесят два часа до старта из-за того, что у него был контакт с больным! Как по-английски будет «rougeole»[14]?
– Корь. Вы говорите о Томасе Кеннете Мэттингли.
– Точно. Почему-то не могу запомнить его имя! Уверен, он был в шоке. А я очень сожалею, что не кажусь вам человеком, который сильно переживает. Когда я увидел мчащуюся на меня машину, я решил, что умру… У меня перед глазами все сразу померкло. Кстати, как Кара? Полагаю, она обескуражена.
– Мисс Резник в порядке. Она чувствует себя виноватой, но неплохо держится. Она хотела вас навестить.
– Нет, не хотела.
– Возможно, но она искренне вам признательна. Вы спасли ей жизнь. Она просила передать, чтобы вы выздоравливали и поскорее вернулись к нам.
– А Райан?
– Его ситуация гораздо сложнее. Мистер Митчелл наотрез отказался со мной общаться. Он находится в тюрьме Форт-Карсон. Не беспокойтесь, мистер Кутюр. Он заплатит за свой поступок сполна.
– Какой мне прок от его тюремного заключения? У меня куча недостатков, но мстительность в их число не входит. Я и представить себе не могу, что сейчас должен чувствовать Райан.
– Любовь толкает людей на безумства.
– Нет. Любовь заставляет напиться вдрызг и ломиться сквозь стену. У парня отняли то, что ему было по-настоящему дорого – абсолютно все. И это сделал я. Правда, я действовал неумышленно, но именно я разрушил мир Райана. Получается, в итоге он оказался совсем не Капитаном Америка. Не подозревал, что в нем есть темная сторона… Извините, я вовсе не смеюсь. Мне сейчас не до шуток.