— Их называют наблюдателями за мотыльками, или «мателями», почти как матерями.
Когда задержанная произнесла эти слова, Лила развернулась спиной к Лысой Горе и направилась обратно в город. В зеркале заднего вида она встретилась с ней взглядом. Её голос был мягким, но не совсем женским. В её речи было что-то странное. Лила никак не могла понять, с кем разговаривала женщина — с ней или сама с собой.
По кайфом, поди, решила Лила. РСР[22], скорее всего. Или кетамин.
— Знаешь, как меня зовут, — сказала Лила. — И откуда же?
Вариантов было, ровно, три: родительский комитет (маловероятно), газеты, либо Лила уже арестовывала её за 14 лет работы, просто сама забыла. Третий вариант выглядел наиболее вероятным.
— Меня все знают, — ответила Эви. — Я кто-то, вроде, Праматери, — одеяло сползло, когда она попыталась почесать подбородок плечом. — Вроде. Пра. Матерь. Я, снова я, и я. Отец, сын и святая Ева. Скоро, мы все уснем. Матель, понимаешь? Как матерь.
Гражданским не понять, какую же чушь приходится выслушивать во время службы. Общество обожает восхвалять полицейских за храбрость, но никто не замечает какую силу духа нужно иметь, чтобы каждый день выслушивать всяческую ахинею. По мнению Лилы, наравне с личной храбростью, не менее важна сопротивляемость вываливаемому на тебя бреду.
Именно по этой причине заполнение последней свободной вакансии на эту должность оказалось столь проблематичным. Именно поэтому она отказала парню из службы по надзору за животными, Фрэнку Гири, и наняла молодого ветерана, Дэна Тритера, несмотря на то, что у того не было никакого опыта службы в правоохранительных органах. Гири был, конечно, умён, у него хорошие характеристики, пухлый послужной список, но он слишком много писал, не упускал никаких подробностей. Между строк явно читалось, что этот человек способен на конфликт. Такие как он, легко срываются. А это нехорошо.
Не то, чтобы все сотрудники были первоклассными спецами по борьбе с преступностью, в жизни бывало всякое. Ты нанимаешь лучших из тех, что есть и помогаешь им подтянуться. Роджер Элвей и Терри Кумбс, к примеру. Роджер, слишком часто получал по голове в школьной футбольной команде Дулинга, в начале нулевых. Терри был смышленее, но становился угрюмым и терял боевой настрой, когда что-то шло не так, как ему хотелось. К тому же, он много пил на вечеринках. С другой стороны, парни работали давно, так что Лила могла полностью им доверять.
Лила разделяла негласное мнение, что материнство — отличная тренировка для будущего полицейского (негласное для Клинта, у которого по этой части была обширная практика; она прекрасно представляла себе, как он, в свойственной ему манере, склонял голову и говорил что-то, вроде: «Интересно», или «Может быть»). Матери рождены быть полицейскими, потому что, новорожденные дети — настоящие преступники. Они, столь же, воинственны и разрушительны.
Если у тебя получилось пережить первые годы с ребенком, не сойти с ума и сохранить спокойствие, со взрослыми преступниками ты, точно, справишься. Нужно, просто, не реагировать, оставаться взрослым, касалось ли это голой, залитой кровью женщины на заднем сидении её машины, или того, кто каждый вечер ложился спать рядом с тобой (Когда время вышло, прогудела сирена и все в спортзале закричали, окончательный счёт: женская команда округа Бриджер — 42, женская команда округа Файетт — 34). Как сказал бы Клинт: «Очень интересно. Расскажи поподробней».
— Сейчас так много всего продается, — продолжала Эви. — Посудомойки. Мангалы. Дети едят пластиковую еду и испражняются ею же. Об экономии кричит каждый магазин.
— Ясно, — отозвалась Лила, будто поддерживала разговор с ней. — Как тебя зовут?
— Эви.
Лила обернулась.
— А фамилию не назовешь?
У женщины были крепкие широкие скулы и блестящие карие глаза. Цвет её кожи был, как решила Лила, средиземноморского оттенка и черные волосы, ох… Кровь, внезапно, хлынула в голову Лилы.
— А надо, чтобы была? — спросила Эви.
Лила, окончательно, убедилась в одном: её задержанная была совершенно, абсолютно, в хлам обдолбана.
Она повернулась лицом к дороге, прибавила газу и подобрала с сидения микрофон рации.
— Первый — базе. Я задержала разыскиваемую женщину, подобрала её на трассе, к северу от лесопилки у Лысой Горы. Она вся в крови, нужно как-нибудь взять образцы. Ей, также, понадобится одежда. И позвони в скорую, пусть нас встретят. Она чем-то закинулась.
— Принято, — отозвалась Линни. — Терри сообщает, в трейлере, просто, бойня.
— Принято, — повторила Эви и рассмеялась. — Просто, бойня. Принесите ещё полотенец. Только, похуже, ха-ха-ха. Принято.
— Первый — конец связи, — Лила отключила микрофон и посмотрела на Эви через зеркало. — Сидите смирно, мэм. Я арестовала вас по подозрению в убийстве. Это очень серьезно.
Они приближались к городу. Лила притормозила у знака «стоп» на перекрестке Лысая Гора — Уэст Левин. Последний вёл к тюрьме. На противоположной стороне дороги виднелся знак, запрещающий подбирать попутчиков.
— Вы ранены, мэм?
— Пока нет, — ответила Эви. — Но, слышь! Трипл-дабл[23]. Хорошо!
Что-то промелькнуло в сознании Лилы, будто кусок металла блеснул в песке, перед тем, как быть смытым набежавшей волной.
Она снова посмотрела в зеркало заднего вида. Эви откинулась назад. Неужели, успокоилась?
— Мэм, вы здоровы?
— Тебе бы чаще целовать мужа перед сном. Чаще целовать на прощание, пока ещё можешь.
— Ну, коне… — начала, было, Лила, как тут женщина дернулась вперед, ударившись головой о разделительную сетку. Лила инстинктивно дернулась, будто ощутила, как голова Эви затрещала и завибрировала.
— А ну, прекрати! — крикнула она, когда Эви снова ударилась головой о сетку. Она разглядела её ухмылку, свежую кровь на лице и зубах и, затем, Эви ударилась в третий раз.
Лила, уже, взялась за дверную ручку, чтобы выйти и крепко связать женщину, ради её собственной безопасности, но третий удар оказался последним. Эви снова откинулась назад, тяжело дыша, будто бегун, первым пересекший финишную черту. Её нос и рот были залиты кровью, на лбу виднелась рана.
— Трипл-дабл! Отлично! — выкрикнула она. — Трипл-дабл! Ну, и денёк!
Лила схватила рацию и вызвала Линни — планы менялись. Нужно, чтобы в участок немедленно прибыл общественный защитник. И судья Сильвер тоже, если старик ещё способен передвигаться.
Глубоко в кустах сидел лис и наблюдал, как Эсси разбирала барахло в своей тележке.
Он, конечно, не думал о ней, как об Эсси, он вообще никак её не называл. Для него она была просто человеком. Лис долгое время наблюдал за ней — много дней и ночей — и знал, что вся эта пластиковая плёнка и картон предназначались для обустройства её собственной норы. Лис также знал, что четыре зеленых куска стекла, выставленных ею в полукруг и названных «девочками», имели для неё очень важное значение. Как-то раз, когда Эсси не было рядом, он понюхал их и не учуял в них жизни. Он также порылся в её вещах и не нашел ничего стоящего, за исключением, нескольких пустых банок из-под супа, которые он дочиста вылизал.
Он не видел в ней угрозы, но он был старым лисом и не стал бы им, если бы доверял всему, что видел. Старыми лисами становились только те, кто был осторожен, умел приспосабливаться, как можно чаще избегал проволочных оград, никогда не перебегал дорогу днём и хорошо умел закапываться в землю.
Этим утром в его осторожности, впрочем, не было необходимости. Эсси вела себя, как обычно. После того, как она вытащила из тележки сумки и вещи, она сообщила кускам стекла, что мамочке нужно вздремнуть.
— Никаких шалостей, девочки, — сказала Эсси, залезла под навес и улеглась на кучу старых одеял, служивших ей матрасом. Хоть навес и скрывал её тело, голова её, всё же, оказалась снаружи.
Пока Эсси засыпала, лис тихо подкрался и укусил за голову мужской манекен, который она усадила около навеса. Манекен не отреагировал. Наверное, мертв, как и куски стекла. Лис пожевал его конечность и подождал.
Вскоре, её дыхание успокоилось, за каждым тяжелым вдохом следовал свистящий выдох. Лис поднялся с папоротникового настила и осторожно направился к навесу, будучи, абсолютно уверенным, что манекен зашевелится. С каждым шагом, он всё шире оскаливал зубы. Манекен не шевельнулся. Точно мёртвый.
Он рысью подбежал к навесу и замер. Вокруг головы спящей женщины появились какие-то белые нити, наподобие паутины. Они начинались от щёк и постепенно покрывали её целиком. От старых нитей отделялись новые, полностью закрывая голову, формируя нечто, похожее на маску. Вокруг навеса порхали мотыльки.
Лис сделал несколько шагов назад, принюхиваясь. Ему не понравилась эта белая штука, она была, определенно, живая, и, определенно, отличалась от всех живых существ, виданных лисом ранее. Даже с большого расстояния эта белая штука сильно пахла. То была смесь запахов крови и плоти, разума и голода и чего-то такого, очень глубокого, самой глубокой лисьей норы. Но, что же спало на такой глубине? Совершенно точно, не лиса.
Он заскулил, развернулся и засеменил на запад. Позади послышалось движение — кто-то приближался — и лис перешел на бег.
После того, как Фрэнк усыпил кошку судьи Сильвера и завернул её в махровую потертую тряпку, он проехал несколько кварталов к дому № 51 по Смит лейн, за который продолжал платить ипотеку, но в котором сам после развода не жил. Там проживала Элейн и их двенадцатилетняя дочь.
Когда-то, два пересмотра бюджета назад, Элейн трудилась соцработником, но, теперь, она устроилась на полставки в Гудвилле, и добровольно помогала на паре пунктов раздачи еды и в центре планирования семьи в Мейлоке. С одной стороны, им не нужно было искать сиделку. После окончания занятий в школе, Нана болталась в Гудвилле рядом с матерью. С другой стороны, они, кажется, теряли дом.