— Будете шептаться, получите плохие отметки. Обе.
Так как Ри не могла не разговаривать — это было частью её натуры — Джанет отошла с ведром на дальний край комнаты.
В телевизоре Микаэла Морган сказала:
— Президент пока отказывается объявлять чрезвычайное положение, но источники сообщают…
Джанет отгородилась от действительности. Новенькая отмахнулась от мотылька закованными в наручники руками и рассмеялась. Здесь тебя быстро отучат смеяться, девочка, подумала Джанет.
«Как и нас всех».
Антон Дубчек вернулся домой к обеду. Несмотря на то, что на часах было полпервого, для Антона обед наступал довольно поздно, поскольку он выходил на работу с шести утра. Люди не понимали, что чистка бассейных систем — работа не для неженок. Нужно пахать. Если хочешь преуспеть в этом деле, нельзя лежать на диване и думать о блинчиках и отсосах. Помимо прочего, нужно остерегаться открытых солнечных лучей. Сегодня, например, он снял и прочистил фильтры на семи бассейнах, ещё у двух заменил прокладки на насосах. Ещё четыре адреса остались на день и на вечер.
В промежутке: обед, короткий сон, тренировка и, может быть, краткосрочный визит к Джессике Элвей — скучающей замужней женщине, которую он трахал. Эта задачу облегчал тот факт, что её муженек служил в полиции. Все копы занимались тем, что сидели в машинах, жрали пончики и приставали к чёрным. Антон же занимался водоснабжением и делал деньги.
Он швырнул ключи в чашку в прихожей и прошел на кухню, к холодильнику, где был его коктейль. Он сдвинул в сторону пакет с соевым молоком, качан капусты, упаковку ягоды, но коктейля не нашел.
— Мам! Мам! — крикнул он. — Где мой коктейль?
Ему никто не ответил, хотя в гостиной, отчётливо шумел телевизор. Антон повернул голову, телевизор работал, коробка со льдом пуста — видимо, Магда решила прилечь пораньше. Он любил свою маму, но не мог не признать, что пила она слишком много. От этого она становилась небрежной, а это бесило Антона. После смерти отца, именно он платил ипотеку. Пропитание и хозяйство легли на её плечи. Если Антон не будет пить коктейли, он не сможет ни нормально трудиться, ни нормально работать на тренировках, чтобы поддерживать в форме шикарную задницу, которая так нравилась дамочкам.
— Мам! Ну, что за херня?! Ты, вообще, ничего не делаешь! — его голос эхом разлетелся по всему дому.
Он достал из кухонного шкафчика блендер и собрал его. Туда он покидал зелень, ягоды, горсть орешков, чуть-чуть арахисового масла и чашку протеинового порошка «Mister Ripper». Пока он всё это замешивал, он думал о Лиле Норкросс. Для тётки её возраста она была в отличной форме, настоящая мамочка-вкусняшка, ему понравилось, как она себя повела, когда он посмотрел на неё. Хотела ли она его? Или хотела применить против него методы полицейского насилия? Или — что было наиболее интригующим — она хотела его, с применением методов полицейского насилия? Нужно будет уточнить. Антон включил блендер на максимальную скорость и принялся следить за процессом. Когда вся масса превратилась в единообразную арахисового цвета жижу, он выключил блендер и направился в гостиную.
На экране он увидел свою старую приятельницу Микаэлу Коутс!
Ему нравилась Мики, хотя её вид на экране заставлял задуматься о своей собственной должности руководителя, исполнительного, финансового директора и единственного работника в одном лице в компании «Чистка бассейнов от Антона». Помнила ли она его? Мать была её сиделкой, поэтому они вместе проводили много времени. Антон вспомнил, как она бегала по его комнате, шарилась в шкафчиках, рылась в комиксах и игрушках, заваливала его кучей вопросов: кто тебе это дал? Почему тебе так нравится «Солдат Джо»[39]? Почему у тебя нет календаря? Твой папа, ведь, электрик, да? Он научит тебя, как скручивать провода? А ты бы хотел, чтобы он научил? Им было по восемь лет и, казалось, она собиралась писать его биографию. Он не возражал. Ему, даже, нравилось. Её заинтересованность вызывала в нём чувство, что он кому-то интересен. Раньше, до общения с ней, он не испытывал потребности быть кому-то интересным, он просто наслаждался детством. Разумеется, Мики училась в частной школе, поэтому, в старших классах, они почти перестали общаться.
Когда она выросла, то, наверное, превратилась в человека, который читал «Wall Street Journal», понимал, о чём поют в опере, и смотрел передачи на PBS[40]. Антон тряхнул головой. Её дело, решил он.
— Хочу предупредить, что предстоящее зрелище — очень неприятно, поэтому всех слабонервных прошу отойти от экрана.
Мики вещала изнутри фургона телекомпании. Рядом с ней сидел мужчина в наушниках и с лэптопом на коленях. Было заметно, как потекла косметика на её лице. Видимо, в фургоне было жарко. Её лицо сильно изменилось. Антон сделал большой глоток, изучая её.
— Однако, — продолжала журналистка, — в свете всего, что связано с «авророй», несмотря на слухи о реакциях уснувших, мы решили пустить этот сюжет в эфир, дабы показать вам, что наши репортажи очень точны. Вот кадры, снятые группой, так называемых, Сияющих, находящихся в Хэтче, штат Нью-Мексико. Как вам известно, у этой группы ополченцев возник конфликт с федеральными властями из-за распределения воды.
Антон был рад видеть Мики, но новости его утомляли. Он взял пульт и переключился на канал «Cartoon Network»[41], где, по лесу, спасаясь от каких-то теней, мчалась нарисованная говорящая лошадь. Когда он повернулся, чтобы положить пульт обратно на столик, то заметил на полу пустую бутылку из-под джина.
— Ё-моё, мама! — крикнул Антон, сделал ещё один глоток коктейля и вышел из комнаты. Нужно было убедиться, что, если она уснула, то лежала правильно, иначе, велик риск, что она повторит судьбу некоторых рок-звезд.
На кухонном столе завибрировал его телефон. Пришло сообщение от Джессики Элвей. Она уложила ребенка спать, отключила телевизор и интернет и уже готова раздеться догола и выкурить косячок. При этом, она спрашивала, не составит ли Антон ей компанию? Её муженёк застрял на месте преступления.
Глядя репортаж из Нью-Мексико, Фрэнк Гири решил, что парень на экране, скорее, похож на хиппи, поколения первого Вудстокского фестиваля. Ему лучше шло петь «Fish Cheer»[42], а не состоять в какой-то бредовой секте.
Он называл себя Кинсман Брайтлиф, каково, а?! У него были спутанные курчавые седые волосы, такая же курчавая и седая борода, одет он был в мексиканское пончо до колен с нарисованными на нём оранжевыми треугольниками. Фрэнк следил за развитием ситуации с этими Сияющими с самой весны и пришел к выводу, что под маской псевдорелигиозной и квазиполитической организации, прятались очередные любители уйти от налогов, типа Дональда Трампа.
Они назвали себя «Сияющие», боже, какая ирония. Около тридцати человек, мужчин, женщин и детей объявили себя независимым государством. Помимо отказа платить налоги, отдавать детей в школы и сдавать арсенал автоматического оружия (которое, вряд ли, нужно им для защиты своих ранчо от набегов перекати-поле), они незаконно отвели себе единственный источник пресной воды. ФБР и АТФ[43] уже несколько месяцев околачивались рядом с их резиденцией, уговаривали их сдаться, но всё без толку.
Идеология Сияющих была отвратительна Фрэнку. Под личиной религиозности прятался банальный эгоизм. Можно вывести прямую связь между Сияющими и бесконечными урезаниями федерального бюджета, которые вынуждали Фрэнка работать на полставки или, вообще, бесплатно. Цивилизация требовала платы, или, жертвы, если хотите. С другой стороны, на улицах появляется полно диких собак, что раздражало столичных болтунов. Фрэнк искренне надеялся, что в лагере этих Сияющих не было детей, чтобы федералы могли, без проблем, вычистить весь этот мусор.
Фрэнк сидел за столом в своём крошечном офисе. Вокруг него громоздились клетки самых разных размеров. Было тесно, но Фрэнк не обращал на тесноту внимания.
Он потягивал манговый сок и смотрел телевизор, держа руку на мешке со льдом. Руку он разбил о дверь Гарта Фликингера. Экран его телефона горел именем «Элейн». Он не знал, как с ней разговаривать, поэтому решил переложить это дело на голосовую почту. Он слишком жёстко обошелся с Наной, теперь он это понимал. Видимо, теперь, пришла ответная реакция.
Разбитый зеленый «Мерседес» остался на парковке у дома богатенького доктора. Бордюрный камень, которым он разбил окно и изуродовал машину, был весь покрыт его отпечатками пальцев. Как и сирень, которую он, в ярости, швырнул на водительское сидение. Всё это являлось неопровержимым доказательством вины в преступном деянии — вандализме — которое семейный суд (всегда встающий на сторону женщин) обязательно примет во внимание, и тогда Фрэнк сможет видеться с дочерью один час каждое новолуние. Обвинение в вандализме также лишит его работы. Оглядываясь назад, становилось понятно, что на сцену вышел Плохой Фрэнк. Строго говоря, у Плохого Фрэнка состоялся настоящий бенефис.
Только Плохой Фрэнк, на самом деле, не был плохим, не был он, также, неправым. Сами посудите: его дочь теперь могла спокойно выходить на проезжую часть. Может, у Хорошего Фрэнка получилось бы лучше. А, может, и нет. Хороший Фрэнк — слабак.
— Я не буду — мы не будем — стоять и спокойно смотреть, как, так называемое, правительство Соединенных Штатов, занимается спекуляциями и подтасовками.
На телеэкране Кинсман Брайтлиф сидел за полукруглым столом. На столе лежала бледно-синяя женщина, одетая в ночную рубашку. Её лицо было покрыто чем-то белым, каким-то покрывалом, какие продают в магазинах на Хелоуин. Его грудь, то и дело, вздымалась вверх и опускалась.
— Что за хрень? — спросил Фрэнк, обращаясь к сидевшей рядом дворняжке. Та, на секунду, подняла голову и, тут же, вернулась ко сну. Это, конечно, уже стало клише, но собеседника лучше собаки не найти. Точка. Собаки не знали, что хорошо и что плохо — они просто делали. Делали, как могли. У Фрэнка всегда была собака. Элейн говорила, что у неё на них аллергия. Отказ от собаки оказался ещё одной уступкой с его стороны, но она даже не поняла этого.