Фрэнк почесал собаку между ушей.
— Мы выяснили, какие махинации они проводили с водоснабжением. Мы выяснили, что они использовали отравляющие вещества, чтобы уничтожить лучшую часть нашей Семьи, женщин Сияющих, дабы посеять хаос и раздор в наших рядах. Они отравили наших сестёр. Включая мою дорогую жену, Сюзанну. Яд усыпил её, — голос Кинсмана Брайтлифа потонул в кашле. Это звучало так, по-домашнему. Так, старики собираются за одним столом на завтрак, шутя и радуясь долгожданной пенсии.
По бокам от передовика борьбы с налогами стояли двое мужчин, их лица также заросли бородами, а с плеч свисали такого же цвета пончо. На бедрах у них висели кобуры, что делало их похожими на персонажей спагетти-вестернов Серджио Леоне. На стене позади них висело распятие. Запись из их лагеря была качественной, лишь редкие полосы изредка пересекали кадр.
— Пока они спали!
— Видите, насколько труслив Князь Лжи? Узрите, он сидит в Белом Доме! Узрите других лжецов, изображенных на зеленых бумажках, убеждающих нас, что, кроме них, на свете нет иных ценностей. О, други, мои, други. Так много лживых, жестоких лиц.
В зарослях его бороды сверкнули зубы.
— Но мы не преклонимся перед дьяволом!
«Ну, вот — подумал Фрэнк. — Элейн думает, у меня проблемы. Пусть посмотрит на это подобие Джерри Гарсия[44]. У этого парня в голове больше тараканов, чем в казарме».
— Уловки потомков Пилата не спасут их от гнева Господнего!
— Хвала Господу! — воскликнул один из ополченцев.
— Именно! Хвала Господу! Так точно, — хлопнул в ладоши Брайтлиф. — Так, снимем же эту дрянь с моей суженой.
Один из помощников протянул ему ножницы. Кинсман склонился и принялся срезать паутину с лица женщины. Сидевший в кресле Фрэнк наклонился вперед, в ожидании развязки.
Войдя в спальню и увидев Магду, чьё лицо было покрыто каким-то пухом, Антон упал на колени, поставив бокал с коктейлем на прикроватную тумбочку, и принялся искать ножницы. Видимо, она опять пыталась выщипывать брови при помощи камеры «айфона».
Что с ней случилось? Она сама это с собой сделала? Что за нелепица? Какая-то аллергическая реакция? Какая-то бредовая операция по изменению внешности пошла не так, как надо? Антон был озадачен, ему было страшно, он не хотел терять мать.
Разрезав паутину, он отложил ножницы и раздвинул её пальцами. Дрянь оказалась упругой, но, всё же, поддавалась, освобождая щёки Магды. Открылось её немолодое, покрытое морщинами лицо. В какой-то момент, Антону показалось, что паутина разъела его. Но нет, лицо было в порядке. Паутина была похожа на волшебный носовой платок, который он по утрам видел в каждом дворе, каждого дома, куда приходил. Кожа слегка покраснела и была на ощупь, чуть тёплее, но кроме этого, лицо ничем не отличалось от обычного состояния.
Из её рта послышался глухой рокот, похожий на храп. Глаза под веками бешено двигались. Губы открывались и закрывались. С уголка рта потекла слюна.
— Мама? Мама? Проснись, пожалуйста!
Видимо, она очнулась, потому что её глаза открылись. Зрачки налились кровью. Она несколько раз моргнула и осмотрела комнату.
Антон сунул руку под неё и помог сесть. Горловой рокот стал громче, теперь он не был похож на храп, скорее на рык.
— Мама? Может, мне в скорую позвонить? Тебе нужна помощь? Может, воды принести? — вопросы сыпались один за другим. Несмотря на это, Антон немного успокоился. Она, по-прежнему, осматривала комнату, будто вспоминала, где находилась.
Её взгляд остановился на прикроватной тумбочке, где стояла лампа, бокал с недопитым коктейлем, Библия, «айфон». Рык стал ещё громче. Как будто, она пыталась закричать. Неужто, она не узнала его?
— Вот, мама, возьми, — Антон взял с тумбы коктейль. — Тебе «спасибо» не скажу, хе-хе. Это ты забыла его приготовить.
Она схватила бокал и ударила им Антона в лоб. Антон откинулся назад, развернулся и упал на колени. Его взгляд сфокусировался на зеленом ворсе ковра под ногами. Зеленое смешивалось с красным. «Ужас», — подумал он, когда мать снова ударила его бокалом, на этот раз, попав по затылку. Повсюду разлетелись куски пластика. Антон уткнулся лицом в водянистые разводы на зеленом ковре. Он вдохнул смесь из запахов коктейля, крови и ворса, попытался высвободить руку, чтобы подняться, но всё его тело внезапно налилось тяжестью. Позади рычал лев, но, чтобы помочь матери, ему нужно было подняться и обернуться.
Он попытался крикнуть матери, чтобы та бежала подальше, но смог издать только невнятное бульканье, и его рот наполнился ворсом.
Что-то тяжелое навалилось на спину, Антон скорчился от нового приступа боли. Он мог лишь надеяться, что мать услышала его и убежала.
Сидевшая в клетке собака залаяла. К ней, тут же, присоединились ещё две. Безымянная дворняга у ног Фрэнка — та самая, которую он отобрал у Фритца Мешаума — зевнула и села. Фрэнк провел ладонью ей по спине, успокаивая. Один из молодых помощников Кинсмана Брайтлифа — не тот, что протягивал ножницы, другой — положил ладонь ему на плечо.
— Отец? Может, не стоит?
Движением плеча Брайтлиф скинул его ладонь.
— Господь говорит: «Идите к свету»! Сюзанна, женщина Брайтлиф, Господь говорит: «Иди к свету»! Иди же смело!
— Иди к свету! — эхом отозвался тот, что передавал ножницы и сын Брайтлифа, автоматически, присоединился к нему. — Иди к свету, женщина Брайтлиф! Иди к свету!
Кинсман Брайтлив разрезал кокон на лице женщины и завопил:
— Господь говорит: «Иди к свету»!
Он дернул руками. Послышался звук рвущейся ткани, напомнивший Фрэнку звук, который издаёт застёжка на липучке. Открылось лицо миссис Сюзанны Кинсман Брайтлиф. Её щёки были красными, глаза безумно вращались под закрытыми веками, изо рта при каждом выдохе вздымались ниточки паутины. Мистер Брайтлиф склонился над ней, будто хотел поцеловать.
— Не надо, — сказал Фрэнк. Несмотря на то, что он сказал это тихо, а звук телевизора был практически на минимуме, полдюжины находившихся в клетках собак снова подняли лай. Дворняга жалостливо заскулила.
— Я не тебе, малыш, — сказал ей Фрэнк.
— Женщина Брайтлиф, очнись!
Ну, вот, она очнулась. И как! Её глаза открылись, она потянулась вперед и укусила мужа за нос. Кинсман Брайтлиф завопил что-то, что телевизионщики запикали, Фрэнк, во всяком случае, решил, что тот сказал «пидарасина». Брызнула кровь. Женщина Брайтлиф откинулась назад, жуя во рту кусок носа мужа. Кровь полилась прямо на её ночную рубашку.
Фрэнк дернулся назад, отчего ударился затылком о шкафчик с документами позади себя. С ударом, ему в голову пришла отчётливая мысль: телевизионщики запикали слово «пидарасина», но позволили всей Америке любоваться тем, как женщина откусывает нос собственному мужу. Что-то в этом мире, явно, пошло не так.
В комнате воцарился настоящий бедлам. Камера дернулась, погасла, а когда включилась обратно, на экране был виден только деревянный пол, по которому растекалась лужа крови. Затем, вновь, появилось бледное лицо Микаэлы.
— Мы ещё раз просим прощения за показанное и повторяем, что мы ещё, пока, не до конца убеждены в правдивости этой записи и ждем, когда закончится осада и Сияющие откроют ворота. Только так мы сможем подтвердить, что произошедшее, действительно, имело место быть. — Она помотала головой, видимо, пытаясь сконцентрироваться на том, что ей говорили в маленький наушник. — Мы будем повторять запись каждый час, не потому что, мы бесчувственные…
«Ну, да, конечно. Не из-за этого» — подумал Фрэнк.
— … но исходя из чувства долга. Если это происходит, люди должны знать: если кто-то из ваших близких оказался опутан этим коконом, ни в коем случае, не пытайтесь его удалить. А я возвращаюсь в студию, к Джорджу Алдерсону. Мне сообщили, что к нему пришёл особый гость, готовый пролить свет на происходящее…
Фрэнк выключил телевизор. «Что теперь? Что, блядь, теперь?»
Ожидающие отправки в приют для животных Харвест Хиллс собаки продолжали облаивать порхавших между клетками и в коридоре мотыльков.
Фрэнк прижал дворнягу к ноге.
— Всё хорошо, — сказал он. — Всё будет хорошо.
Собака промолчала. Она доверяла ему, как никто.
Магда Дубчек сидела на трупе собственного сына. Она прикончила его осколками бокала, воткнув один ему в шею, а другой запихнула так глубоко в ухо, что тот достал до мозгов. Из раны на шее хлестала кровь, заливая зеленый ковер.
По её щекам потекли слёзы. Где-то глубоко внутри Магда ощущала их. «Почему эта женщина плачет?» — спросила она себя, не до конца понимая, о ком именно говорит. Неужели это сама Магда Дубчек? Она ведь собиралась посмотреть телевизор и отдохнуть.
Она уже была не в спальне.
— Есть тут кто? — спросила она окружавшую её тьму. В этой тьме были и другие, она чувствовала их, но не видела. Может, здесь? Или там? Магда пристально осматривалась по сторонам.
Их нужно найти. Нельзя оставаться здесь одной. Если тут есть кто-то ещё, они помогут ей вернуться домой, к сыну, к Антону.
Её тело поднялось с трупа, хрустнули старые коленные суставы. Она села на кровать, упала на бок и закрыла глаза. Лицо снова начало покрываться белыми нитями, они обволакивали подбородок и щёки, колыхались и медленно опускались на кожу.
Она спала.
Спала и искала других, там, в другом месте.
Глава 6
Стоял жаркий день, больше подходящий для лета, чем для весны, когда все телефоны в Дулинге, разом начали звонить, будто все, кто смотрел новости, принялись названивать друзьям и родственникам. Другие сидели смирно, решив, что разразилась очередная буря в стакане, типа «проблемы-2000», или дурацкого слуха в интернете, будто Джонни Депп умер. В итоге, многие женщины, предпочитавшие слушать музыку, а не смотреть телевизор, как обычно, принялись укладывать младенцев и малышей спать и решили прикорнуть рядом с ними.