Поспать и помечтать о мирах, где они сами себе хозяева.
Их дочери присоединялись к ним.
Сыновьям, же, не было места в этих снах.
Проснувшись через пару часов и ощутив голод, они замечали, что их матери, всё ещё, спали, их лица были покрыты чем-то белым, они начинали кричать и царапать эти коконы и тогда их матери просыпались.
Например, миссис Лиэнн Бэрроуз, жена Рида Бэрроуза, проживающая на Элдридж стрит, дом 17. Каждый день, в 11 часов, она укладывала спать своего двухлетнего сынишку Гэри и спала вместе с ним. Ничего не поменялось и в этот день, прозванный, впоследствии, Четвергом «авроры».
Вскоре, в начале третьего часа пополудни, сосед Бэрроузов, живший в доме 19, пожилой вдовец, Альфред Фримен вышел на улицу, чтобы полить газон. Открылась дверь соседнего дома и Альфред увидел, как на крыльцо вышла миссис Бэрроуз, держа малыша Гэри, будто, мешок с мукой. Одетый в один лишь подгузник ребенок плакал и размахивал руками. Лицо матери покрывала какая-то белая вуаль, только в нижней части головы виднелся уголок рта. Видимо, именно это разбудило женщину и привлекло её внимание к мальчику.
Мистер Фримен стоял и молча смотрел на происходящее, в то время как, миссис Бэрроуз пошла в его сторону и остановилась метрах в десяти от черты, разделявшей придомовые территории. Почти всё утро он провёл в саду и, совершенно, не следил за новостями. От вида лица соседки, или, скорее, от его отсутствия, он замер в недоумении. По неясной причине, когда она подошла к нему, он снял с головы панаму и прижал её к груди, будто зазвучал национальный гимн.
Лиэнн Бэрроуз швырнула брыкающегося ребенка на газон, к ногам Альфреда Фримена, затем развернулась и, шатаясь, будто, пьяная, вернулась в дом. С пальцев её рук свисали похожие на бумажные полоски белые нити. Она зашла внутрь и закрыла за собой дверь.
Это явление стало одним из самых любопытных побочных эффектов «авроры», так называемого «материнского инстинкта» или «рефлексом Фостер». Были зарегистрированы миллионы случаев нападения разбуженных женщин, ещё миллионы остались неизвестными, но случаев агрессии против детей не было выявлено ни одного. Спящие относили своих мальчиков ближайшему человеку, или просто оставляли их у дверей. Затем возвращались в постель.
— Лиэнн? — позвал Альфред.
Гэри перевернулся на живот, принялся кричать и пинать розовыми пятками опавшие листья.
— Мама! Мама!
Альфред Фримен посмотрел на мальчика, затем, на шланг в своей руке и подумал, не отнести ли ребенка обратно?
Детей он не любил. Он воспитал двоих и эти чувства у них были взаимными. Гэри Бэрроуз, определенно, ему нужен не был. Мелкий террорист, чьё социальное общение не распространялось дальше размахивания игрушечным оружием и разговорами о «Звездных войнах».
Покрытое белой дрянью лицо Лиэнн заставляло его думать, что она не совсем человек. Фримен решил забрать ребенка, пока не явится её муж-полицейский и не разберется с этим делом.
Он поступил правильно. Те, кто решили бороться с «материнским инстинктом» горько об этом пожалели. Что бы ни вынуждало уснувших матерей отдавать своих детей, оно не подлежало обсуждению. Десятки тысяч человек убедились в этом лично.
— Прости, Гэри, — сказал Фримен. — Придется тебе какое-то время провести со стариком Альфом. — Он взял его на руки и пошел к себе. — Можно тебя попросить успокоиться?
Клинт сопровождал Эви всё время, до самой камеры. Лила не осталась. Ему хотелось, чтобы она осталась с ним, хотел убедиться, что она не уснет, о чём он сообщил ей сразу же, как только, она появилась на тюремной парковке. Он напомнил ей об этом несколько раз подряд, прекрасно понимая, что своей назойливостью испытывает на прочность её терпение. Он также очень хотел бы узнать, где она была прошлой ночью, но решил, что это подождет. Учитывая происходящее здесь и во всём остальном мире, ему казалось, что это и не важно. И всё же, он постоянно возвращался к этой мысли, как собака не переставала лизать раненую лапу.
Заместитель директора Лоуренс Хикс прибыл сразу же после того, как Эви заперли в камере. Директор Коутс посадила его за оформление новоприбывшей, а сама уселась за телефон и принялась названивать в Управление Тюрем и всем охранникам, у кого был выходной.
Клинту делать было, особо, нечего. Эви сидела, скованная наручниками, одетая во всю ту же робу, которую ей выдали Лила и Линни Марс. Несмотря на то, что её лицо было изуродовано после инцидента в машине Лилы, сама она излучала веселье. В ответ на вопросы о месте жительства, родственниках, медицинской страховке, она лишь промолчала. Когда её спросили о фамилии, она сказала:
— Я думала над этим. Пусть будет Блэк[45]. Никаких Доу, Блэк звучит в самый раз для чёрных времен. Зовите меня Эви Блэк.
— Значит, это не настоящая ваша фамилия? — недавно вышедший от стоматолога Хикс говорил с трудом, из-за новокаина.
— Вам никогда не произнести моё настоящее имя. Имена.
— Назовите, — попросил Хикс.
Эви посмотрела на него улыбающимися глазами.
В этот момент, Клинту показалось, что во взгляде женщины сквозь веселье проступило нечто похожее на ярость.
— Возраста нет у меня, — сказала она, затем внезапно подмигнула заместителю директора, будто извиняясь за подобное проявление чувств.
Клинт встрял в разговор. Полноценный допрос был ещё впереди, но, учитывая происходящее, он не мог ждать.
— Эви, ты понимаешь, почему ты здесь находишься?
— Познавать бога, любить бога, служить богу, — ответила Эви, затем подняла руки настолько высоко, насколько позволяли цепи, перекрестилась и рассмеялась.
Клинт ушел к себе в кабинет, где его должна была ждать Лила.
Она сидела на столе и говорила по рации. Увидев его, она кивнула.
— Нужно идти. Спасибо, что забрали её.
— Я тебя провожу.
— Тебе не нужно быть с пациентами? — спросила она, направляясь к главному выходу и показываясь так, чтобы офицер Милли Олсон могла понять, что перед ней гражданский — слуга закона, если точнее — а не заключённый.
Клинт ответил:
— Личный досмотр и мытьё проводят только женщины. Когда её оденут, я присоединюсь.
Загремела, открываясь, дверь, они вошли в зону между воротами и фойе. Пространство было таким крошечным, что у Клинта, неизменно, возникали приступы клаустрофобии. Загрохотала наружная дверь и они оказались в мире свободных людей.
Клинт остановил её, прежде, чем она вышла наружу.
— «Аврора»…
— Скажи ещё раз, что мне нельзя спать и я закричу, — она пыталась обратить всё в шутку, но Клинт понимал, что она сдерживается с большим трудом. Невозможно было не заметить морщины вокруг её губ и мешки под глазами. Ей очень не повезло работать в ночную смену. Если, конечно, удача играла в этом какую-то роль.
Он прошел с ней к машине, где, опершись на капот, скрестив руки на груди, стоял Рид Бэрроуз.
— Ты не только моя жена, Лила. Когда дело коснется соблюдения порядка, ты тут — самая главная, — он протянул её сложенный листок бумаги. — Возьми и заполни, первым же делом.
Лила раскрыла листок. Это оказался рецепт.
— Что такое «провигил»?
Клинт взял её за плечи, обнял и сказал так, чтобы Рид не услышал:
— От апноэ[46] во сне.
— У меня его нет.
— Нет, но это позволит тебе не спать. Я не накручиваюсь, Лила. Я хочу, чтобы ты сохраняла состояние бодрствования, всему городу нужно, чтобы ты не спала.
Она вздохнула в его объятиях.
— Хорошо.
— Поторопись, пока не началось столпотворение.
— Есть, сэр, — его приказы, если бы он осмелился приказывать, определенно, раздражали её. — Разберись с моей сумасшедшей, — она слегка улыбнулась. — Я могу, в любой момент, залезть в шкафчик с вещдоками. У нас там полно разных таблеток.
Это не пришло ему в голову.
— Нужно будет запомнить.
Она отпрянула от него.
— Шучу, Клинт.
— Я не говорю, что нужно закидываться всем подряд. Я говорю, что… — он поднял ладони вверх. — Нужно помнить об этом. Кто знает, чем всё закончится.
Она с сомнением взглянула на него и открыла пассажирскую дверь.
— Если сможешь поговорить с Джаредом раньше меня, скажи, что я заеду на обед. Хотя, вероятность этого стремится к нулю.
Она села в машину и, прежде чем, закрыла окно и начала наслаждаться работой кондиционера, он, чуть не задал ей вопрос, о котором совсем позабыл, из-за присутствия Рида и событий последних нескольких часов. Этот вопрос мужчины задавали уже тысячу лет: «Где ты была прошлой ночью?». Но вместо этого он сказал то, что заставило его ощутить себя очень умным:
— Милая, помнишь Маунтин Рест? Там, наверное, всё ещё пробка. Ищи объезд, — Лила не ответила, просто, промычала нечто, похожее на согласие, махнула рукой на прощание и машина направилась к главным воротам. Клинт, который не был таким уж умным, смотрел ей вслед.
Он вернулся в тот момент, когда Эви «Вам никогда не произнести моё настоящее имя» Блэк фотографировали для личного дела. Дон Питерс кинул ей на руки постельные принадлежности.
— Ты, гляжу, от меня прёшься, милочка. Смотри в штанишки не навали.
Хикс зло посмотрел на него, но удержал свой исколотый новокаином рот на замке. Клинт, же, уставший от выходок офицера Питерса, сказал:
— Завязывай, нахер.
Питерс дернул головой.
— Не указывай мне…
— Хочешь, напишу рапорт о происшествии, — ответил Клинт. — Ничем не обоснованное неадекватное поведение. Выбирай.
Питерс бросил на него оскорбленный взгляд и спросил:
— Раз уж, она под вашим началом, куда её вести?
— Камера А-10.
— Идём, — обратился к Эви Питерс. — У тебя будет номер-люкс. Повезло.
Клинт наблюдал, как они уходят. Эви с руками, полными белья и Питерс, почти вплотную к ней. Он следил за тем, чтобы Питерс не принялся её лапать. Но он не станет, потому что знает, что за ним наблюдают.