«Но ты и не попытался их остановить», — хотел сказать Джаред, но, вместо этого, врезал Кенту в подбородок. От удара его зубы щёлкнули, соприкоснувшись.
Когда Кент упал в траву, Джаред убрал телефон в карман и продолжил путь. Три тяжелых шага и, вот, он уже на разделительной полосе дороги машет руками мчащейся на него небольшой машине с номерами штата Вирджиния. Он не видел того, как водитель развернулся назад, не видел, также и того, что происходило на заднем сидении, где пожилая женщина с паутиной на лице била в грудь и в горло ножом для колки льда мужчину, который эту паутину разрезал. Зато он заметил, как машина подозрительно виляла то вправо, то влево, практически, потеряв управление.
Джаред попытался увернуться, и ему это почти удалось, когда передний капот машины отправил его в полёт.
— Э! А, ну, отошла от будки! — выкрикнула офицер Лэмпли, когда Ри пересекла запретную черту и забарабанила в стекло, привлекая её внимание. — Чего тебе надо, Ри?
— Директора, офицер! — Ри широко и безо всякой необходимости открывала рот. Ванесса прекрасно её слышала, через вентиляционные решетки под потолком будки. — Мне нужно срочно поговорить с директором. Только с ней. Простите, офицер. Но нужно только так.
Ванесса Лэмпли старалась быть строгим, но честным офицером. Она служила в тюрьме Дулинга уже 17 лет, её несколько раз били, пинали, душили, швырялись в неё дерьмом и бесчисленное количество раз предлагали пойти потрахаться с самыми разнообразными людьми и предметами самых различных размеров. Думала ли Ванесса об этом во время соревнований по армрестлингу? Конечно, думала, особенно, в чемпионатах лиги (Ванесса участвовала в лиге чемпионов Огайо, в высшем женском дивизионе). Воспоминание о том, как с верхнего уровня крыла «В» какая-то наркоманка швырнула в неё куском кирпича, отчего Ванесса получила сотрясение мозга, помогло ей одержать обе свои победы в чемпионатах. Гнев может стать отличным топливом, если его заливать куда надо.
Но, несмотря на весь имеющийся печальный опыт, она всегда трепетно относилась к своим обязанностям. Она понимала, что никому не нравится находиться в тюрьме. Неприятно ни заключённым, ни ей самой. И если не проявлять взаимоуважение, будет ещё неприятнее, и ей и заключённым.
Ри, хоть и была нормальной девчонкой, её лоб украшал уродливый шрам, что говорило о непростом жизненном пути, для неё было неприлично тревожить Ванессу беспочвенными требованиями. Директор не могла ни с кем, просто так, встретиться с глазу на глаз, тем более, в нынешней ситуации.
Ванесса всерьез была обеспокоена историей с этой «авророй», о которой прочитала в интернете во время перерыва и спущенной сверху директивой остаться на дополнительную смену. А теперь ещё, Макдэвид, камера которой превратилась в саркофаг, поместили под карантин. Когда Ванесса позвонила мужу Томми, тот заверил её, что всё у него в порядке, и она может оставаться на работе, сколько потребуется. Только, Ванесса ни на секунду в это не поверила. Томми был инвалидом, он не мог, даже, сам приготовить себе бутерброд. Видимо, пока она не вернется, он будет питаться маринованными огурцами из банки. Если не это сведет Ванессу с ума, то это будет, либо, Ри, либо, кто-нибудь, ещё из заключенных.
— Так, Ри, говори тише. Либо рассказывай мне, либо не рассказывай никому. Если дело, действительно, важное, я сообщу о нём директору. И отойди от будки! Ты же знаешь, тебе нельзя к ней прикасаться. Отойди, иначе, получишь отметку о нарушении.
— Офицер… — по ту сторону стекла Ри сомкнула ладони в молебном жесте. — Пожалуйста. Я не вру. Случилось нечто плохое, нельзя этого оставлять, вы же женщина, вы должны понять, — она вскинула руки. — Вы же женщина!
Ванесса внимательно изучала заключенную, которая стояла на бетонном полу перед будкой, вскинув руки кверху и намекавшую на то, что у них было ещё что-то общее, помимо двух Х-хромосом.
— Ри, ты в запретной зоне, я не шучу!
— А я не пытаюсь лгать во спасение. Дело в Питерсе и оно очень серьезное. Директор должна знать.
Питерс.
Ванесса почесала правый бицепс, она делала это всегда, когда начинала нервничать. На бицепсе была вытатуирован могильный камень с надписью «твоя гордость». Под камнем была изображена согнутая в локте рука. Именно это видели её соперники, которых она побеждала. Большинство мужчин отказывались с ней состязаться. Не желали позориться. Постоянно придумывали оправдания, рассказывали о потянутых мышцах, травмированных локтях и тому подобном. Забавное словосочетание «ложь во спасение», и Дон Питерс был как раз из таких.
— Если бы я не повредил руку, подавая мяч в школе, я бы тебя точно уложил, Лэмпли, — оправдывался этот хитрожопый, когда, после смены они зашли в «Скрипучее колесо» выпить по пиву.
— Ни капли не сомневаюсь, Донни, — ответила тогда она.
Большая тайна Ри, наверняка, фуфло. И всё же… Дон Питерс. На него не раз поступали жалобы того рода, с какими часто сталкиваются женщины.
Ванесса вспомнила об оставленной на столе чашке кофе. Кофе уже остыл. Ладно, пожалуй, она прогуляется с Ри Демпстер к директору. Не потому, что Ванесса Лэмпли, внезапно, размякла, а затем, чтобы налить горячего кофе. В конце концов, её смена, формально, окончена.
— Ладно. Наверное, я поступаю неправильно, но идём. Надеюсь, ты всё обдумала, как следует.
— Обдумала, офицер, обдумала. По многу-многу-многу раз.
Лэмпли вызвала Тига Мёрфи, чтобы тот заменил её в будке, сказав, что ей нужно в туалет.
Дон Питерс стоял, прислонившись к стене около камеры, и листал телефон. Его лицо исказила кривая усмешка.
— Жаль тебя тревожить, Дон… — Клинт кивнул на дверь камеры — …но мне нужно с ней поговорить.
— О, никаких проблем, — ответил Питерс и по-дружески кивнул Клинту. Оба прекрасно понимали, что вероятность искренности такого отношения такая же, как вероятность купить лампу «Тиффани» на блошином рынке в Мейлоке.
Оба прекрасно понимали, ещё две вещи: во-первых, телефон в руках дежурного офицера — это прямое нарушение правил безопасности и, во-вторых, Клинт месяцами добивался перевода или увольнения Питерса. Четверо заключенных докладывали доктору о сексуальных домогательствах, но говорили они об этом только в его кабинете, на условиях сохранения анонимности. Официально выступать они отказывались, потому что боялись расплаты. Эти женщины частенько сталкивались с ответной реакцией на свои действия, что в этих стенах, что за их пределами.
— Значит, у Макдэвид тоже эта хрень? Та, что в новостях показывают? Я тут нужен, вообще? Тут говорят, всё это касается только женщин, но вам решать.
Как Клинт и предполагал, полдюжины попыток дозвониться до центра по контролю заболеваний окончились ничем — каждый раз в телефоне слышались короткие гудки.
— Я знаю не больше твоего, Дон, но да, насколько мне известно, нет никаких данных, что этот вирус — или что это, там — поражает мужчин. Мне нужно поговорить с задержанной.
— Конечно, конечно, — ответил Питерс.
Он открыл верхний и нижний замки, затем коснулся тангенты рации на плече.
— Офицер Питерс, впускаю доктора в камеру А-10, приём, — он распахнул дверь.
Прежде чем отступить в сторону, он крикнул Эви, сидевшей на койке у стены.
— Я тут буду неподалеку, так что, не пытайся, тут, что-нибудь с доктором делать, ясно? Не хочется применять силу, но если что — придется. Это понятно?
Эви на него, даже, не посмотрела. Она была занята своими волосами, постоянно расчёсывая их пальцами и разглядывая отдельные пряди.
— Я понимаю. Благодарю за предупредительность. Ваша мама гордилась бы вами, офицер Питерс.
Питерс замер в дверном проёме, думая, до чего бы докопаться. Разумеется, его мама гордилась им, ведь, её сын находился на переднем крае борьбы с преступностью.
Прежде чем, он успел что-либо сделать, Клинт хлопнул его по плечу.
— Спасибо, Дон. Дальше я сам.
— Мисс Блэк? Эви? Меня зовут доктор Норкросс, я здешний психиатр. Мы можем поговорить? Мне важно знать, как вы себя чувствуете, понимаете ли, что сейчас происходит, есть ли у вас какие-нибудь вопросы.
— Конечно. Давай, поболтаем. Старые добрые разговоры.
— Как вы себя чувствуете?
— Вообще, отлично. Но мне не нравится, как тут пахнет. Какой-то химический запах. Мне нравится свежий воздух. Я дитя природы, можно сказать. Мне нравится ветер. Нравится солнце. Нравится чувствовать почву под ногами. Вдыхать ароматы растений.
— Понимаю. Тюрьма — не самое приятное место. Вы, ведь, понимаете, что находитесь в тюрьме? Вы в женском исправительном учреждении города Дулинг. Вас подозревают в совершении преступления, вас задержали и поместили сюда, ради вашей же безопасности. Вы это понимаете?
— Понимаю, — прошептала она, опустив голову. — А этот парень. Офицер Питерс. Вы же про него знаете, да?
— Что я про него должен знать?
— Он берет то, что ему не принадлежит.
— Откуда вам это известно? Что он берет?
— Я просто болтаю. Мне казалось, вы этого и хотели, доктор Норкросс. Эм, не хочу, конечно, учить вас, как делать своё дело, но, разве, вы не должны сидеть так, чтобы я вас не видела?
— Нет, это называется психоанализ. Вернемся к…
— «Величайший вопрос всех времен, на который я, так, и не смог найти ответа, несмотря на 30 лет практики в исследовании женской души, это: «Чего хочет женщина?»
— Фрейд. Конечно. Основоположник психоанализа. Читали его работы?
— Мне кажется, если спросить женщину и если она будет предельно с вами откровенна, она скажет, что хочет вздремнуть. Ну, и сережки, но, наверное, это нереально. В любом случае, сегодня распродажа, док. Большая распродажа. Кстати, я знаю о трейлере, там небольшой беспорядок, дырка в стене, вдруг, появилась, придется заколачивать. Вот, в чём дело.
— Вы слышите голоса, Эви?
— Не совсем. Скорее, сигналы.