— Алло?
— Джаред?
— С утра был я, — он с наслаждением уселся в кресло. — Чо как, пап? — едва он это спросил, как в голову пришло осознание тупости подобного вопроса.
— Ты в порядке? Я звонил тебе на сотовый. Почему не отвечал?
Голос отца был напряженным, что, впрочем, не удивительно. В тюрьме не бывает весело. Особенно, в женской тюрьме. Джареду не хотелось, чтобы отец переживал ещё и из-за него. Причина была проста: в разгар кризиса нельзя было допустить, чтобы отец отвлекался на что-то ещё. Но, на самом деле, ему, просто было стыдно. Его избил Эрик Бласс, телефон разбит, а по пути сюда он весь извалялся в грязи. Этого отцу он говорить не хотел. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь говорил ему, что всё в порядке. Потому, что ничего не было в порядке. И ему, совершенно, не хотелось, чтобы кто-то расспрашивал, как он себя чувствует. Херово он себя чувствует.
— Упал с лестницы в школе, — прокашлявшись, ответил он. — Не смотрел, куда иду. Телефон разбил. Поэтому ты и не мог дозвониться. Прости. Он, наверное, ещё на гарантии. Я сам пойду в «Verizon»[60] и сам всё…
— Ты не ушибся?
— Вообще-то, колено вывихнул.
— И всё? Только колено, и всё? Говори, как есть.
Джаред подумал о том, мог ли отец что-либо знать. Вдруг, кто-то что-то видел? От этой мысли, у него заболел живот. Он прекрасно знал, что скажет отец, если узнает правду. Скажет, что любит его, что он всё сделал правильно, скажет, что это другие поступили нехорошо. И, конечно, убедится, чтобы Джаред прислушался к своим ощущениям.
— Конечно, это всё. С чего бы мне врать?
— Я ни в чём тебя не обвиняю, Джар, просто, хочу быть уверен. Просто, я рад, что, наконец, дозвонился до тебя. Дело плохо, ты же сам всё понимаешь, правда?
— Ага, видел новости, — более того, он видел, как старуха Эсси покрылась белой паутиной.
— Ты говорил с Мэри?
— Нет, с обеда её не видел, — и сказал, что они встретятся позже.
— Хорошо, — ответил отец и сказал, что не знает, когда освободится с работы, что мать будет звонить и чтобы он оставался на связи. — Если ситуация не изменится, начнется бардак. Запри все двери и держи телефон под рукой.
— Конечно, пап. Только, скажи, зачем тебе там оставаться? — как-то неприлично, вслух, указывать на очевидные вещи, будто, громко говорить о том, что умирающий человек умирает. — Я к тому, что все заключенные в тюрьме — женщины. Они, ведь… все уснут, так? — в его словах прозвучали какие-то позитивные нотки, Джаред понадеялся, что отец их не расслышал.
На языке у него вертелся другой вопрос: «А как же мама?», но произнести его без слёз Джаред не смог бы.
— Прости, Джаред, — ответил отец после нескольких секунд молчания. — Пока я не могу уйти. Хотел бы, но тут и так людей не хватает. Приеду, как только смогу, обещаю, — он, видимо, почувствовал невысказанный вопрос сына и добавил: — И мама тоже. Будь осторожен и береги себя. Звони в любой момент.
Джаред сглотнул всю горечь и отчаяние, переполнявшие его и попрощался.
Он закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Никаких больше слёз. Он встанет, избавится от грязной одежды и пойдет в душ. Так ему, хоть немного, но станет лучше. Джаред поднялся на ноги и заковылял к лестнице. С улицы донесся равномерный стук, закончившийся ударом обо что-то металлическое.
Джаред выглянул в окно. Дом через дорогу принадлежал миссис Рэнсон, женщине семидесяти с чем-то лет, которая продавала выпечку и сладости прямо из дома, воспользовавшись отсутствием в Дулинге закона о градостроительстве. Её дом представлял собой низкое строение с зелеными стенами, окна украшали многочисленные весенние цветы. Миссис Рэнсом сидела у проезжей части в пластиковом кресле, потягивая колу. Девочка, десяти или одиннадцати лет — внучка, скорее всего, Джаред, кажется, видел её пару раз — стучала по парковке баскетбольным мячом. Рядом стояло баскетбольное кольцо.
Из-под её темной бейсболки торчал хвост русых волос, девочка бегала туда-сюда, совершала обманные движения, обводя невидимых соперников, кружилась под кольцом и бросала мяч. После очередного броска, мяч ударился о край щита, подлетел вверх и отскочил в соседний заросший двор одного из многочисленных пустовавших домов.
Девочка побежала в заросли за мячом. Мяч подкатился к деревянному крыльцу пустого дома, на окнах которого, до сих пор, висели приклеенные рекламные стикеры. Девочка остановилась и уставилась на здание. Джареду стало интересно, о чём она задумалась. Дом без жильцов выглядел печально? Или мрачно? Или, ей, вдруг, захотелось поиграть в окружении его пустых стен? Притвориться, что она там живет?
Джаред, искренне, надеялся, что родители скоро вернутся.
Дважды выслушав рассказ Ри Демпстер — второй раз нужен был для того, чтобы выявить несоответствия, которые упускают, абсолютно, все заключенные, когда врут — Дженис Коутс пришла к выводу, что та говорила правду и отправила девушку в камеру. Несмотря на то, что ночная битва с мексиканской едой жутко её вымотала, Дженис была в приподнятом настроении. Наконец-то, нашлось что-то ясное и чёткое. Она давно искала повод выкинуть Дона Питерса на улицу, а, если рассказ Ри подтвердится, то и закрыть его.
Она вызвала Тига Мёрфи и изложила, что от него требовалось. Когда офицер не выказал должного энтузиазма, она спросила:
— В чём дело? Хватай резиновые перчатки и вперед.
Тот кивнул и пошел собирать грязные улики.
Она позвонила Клинту.
— Док, сможете подойти ко мне минут через 20?
— Конечно, — ответил тот. — Вообще, я собирался съездить домой, проведать сына. Но если очень надо…
— Надеюсь, ему удастся поспать.
— Очень смешно. Что случилось?
— Случилась единственная радостная вещь за весь этот насквозь ебанутый день. Если всё пройдет, как надо, мы возьмем Дона Питерса за жопу. Не думаю, что он рискнет на меня напасть, твари, вроде него, нападают, только, когда чуют слабость, но мужская помощь мне бы не помешала.
— С радостью помогу, — отозвался Клинт.
— Спасибо, док.
Когда она пересказала ему, что Питерс сделал с Джанет, Клинт прорычал:
— Вот, мразь. Надеюсь, с Джанет, ещё, никто не говорил? Скажите, что никто.
— Нет, — ответила Коутс. — Это, даже, хорошо, — она прочистила горло. — Учитывая обстоятельства, мы обойдемся без неё.
Только она повесила трубку, как телефон, снова, зазвонил. Звонила Микаэла, а Мики никогда не тратила время понапрасну. В первый день «авроры» ни одна женщина в мире не тратила его понапрасну.
За почти два года работы в «Американских новостях» Микаэла «Мики» Морган видела достаточно много людей в студии, которые не желали отвечать на трудные вопросы или были захвачены врасплох собственными заявлениями, сделанными много лет назад. Был, к примеру, один конгрессмен из Оклахомы, который, однажды, сказал в одном интервью: «У незамужних женщин кривые ноги. Поэтому они так легко расходятся в стороны». Когда ведущий «воскресного интервью» попросил его прокомментировать это заявление, конгрессмен не нашел ничего лучше, чем сказать: «Это, было до того, как я принял соус в перце». Видимо, разволновавшись, конгрессмен, назвал Иисуса «соусом», а сердце «перцем». Учитывая обстоятельства сказанного, с тех пор, коллеги называли его не иначе, как конгрессмен Перец.
Подобные случаи, или «подставы», были, довольно, распространены, однако Микаэла столкнулась с поистине ужасающим случаем позже вечером, в первый день «авроры». И подставился, отнюдь, не приглашенный гость.
Она сидела за пультом в фургоне, бодрая и, слегка, навеселе, благодаря кокаину, которым с ней поделился техник. На заднем сидении фургона, сидела её гостья, одна из пострадавших от слезоточивого газа у Белого Дома. Женщина была молода и красива. Микаэла решила, что она произведет должное впечатление на зрителей, потому что её лицо, всё ещё, не отошло от отравления газом. Сделать с ней интервью она решила напротив перуанского посольства чуть дальше по улице. Здание посольства освещалось лучами заходящего солнца, отчего, красные глаза женщины будут видны ещё лучше.
«Если бы я хотела добиться нужного эффекта, — думала про себя Микаэла, — я бы выставила свет так, чтобы казалось, будто у неё кровь идёт из глаз». Неправильно, конечно, так думать, но именно таким образом работают «Американские новости». Как и в FOX news, эта работёнка не для слабаков.
По расписанию они должны выйти в прямой эфир в 16:19, когда закончится интервью в студии. Джордж Алдерсон, сияя проглядывающей сквозь редеющие волосы лысиной, разговаривал с психиатром по имени Эразмус ДиПото.
— Доктор ДиПото, случалось ли нечто похожее в мировой истории прежде? — спросил Джордж.
— Интересный вопрос, — ответил доктор. Он носил круглые очки без дужек и твидовый пиджак, в котором, вероятно, было нестерпимо жарко под светом софитов. Но, профессионал, вроде него, казалось, никогда не потел.
— Какой у него крошечный рот, — заметил техник. — Если через такую дырку срать, можно взорваться.
Микаэла, от души, рассмеялась. Может, из-за кокаина, может, от усталости, а, может, от затаившегося глубоко внутри и подавленного профессионализмом страха, готового в любой момент вырваться наружу.
— Надеюсь, вы дадите, не менее, интересный ответ, — заметил Джордж.
— Мне на ум пришла Танцевальная чума 1518 года, — начал ДиПото. — Тогда, тоже, были поражены, исключительно, дамы.
— Дамы, — раздался голос позади Микаэлы. Это была та самая, из протестовавших у Белого Дома, наклонившаяся поближе, чтобы послушать интервью. — Дамы. Господи, ну, что за хрень.
— Всё началось с женщины по фамилии Троффеа, которая танцевала на улицах Страсбурга почти шесть суток без перерыва, — пояснил ДиПото. — Вскоре, к ней присоединились многие другие. Эта танцевальная эпидемия распространилась по всей Европе. Сотни, может, тысячи женщин танцевали на улицах городов. Многие умерли от инфарктов, инсультов и истощения, — он изобразил осторожную улыбку. — Это была массовая истерия, которая закончилась, так же, внезапно, как и началась.