— То есть, вы считаете, что «аврора» похожа, именно, на это? Многим нашим зрителям будет трудно это принять, — Микаэла была рада, что Джордж не стал скрывать недоумение. В основном, он, конечно, был обычным пустобрёхом, но она знала, что где-то под оксфордской рубашкой у него, всё ещё, билось крошечное сердце истинного журналиста. — У нас огромное множество документальных свидетельств того, что девочки и женщины покрываются странным волокном, своего рода, коконом. Этому оказались подвержены миллионы женщин.
— Я ничто ни с чем не сравниваю, — сказал ДиПото. — Ни в коем случае. Однако физические симптомы, или физические изменения, если хотите, не являются, столь уж, редким явлением во время массовой истерики. Во Фландерсе, в конце XVIII века, к примеру, у множества женщин проявились стигматы — кровоточащие ладони и ступни. С другой стороны, борьба за равноправие полов и политкорректность…
В этот момент, в эфир вломилась Стефани Кох, продюсер «Вечерних событий». Она была худой пятидесятилетней курильщицей и, кажется, видела на телевидении всё. Микаэла считала, что она могла совладать с собой в любой ситуации, какие бы бредовые мысли и идеи не высказывал тот или иной гость. Однако, судя по всему, ДиПото в своих круглых очочках, со своим крошечным ртом сумел пробить брешь в её защите.
— Хули ты несешь, крыса с членом? — выкрикнула она. — У обеих моих внучек всё лицо заросло этой хуйнёй, они в коме, а ты утверждаешь, что это — женская истерика?
Джордж Алдерсон вытянул руку в сдерживающем жесте. Стефани гневно от неё отмахнулась. По её лицу текли слёзы, она склонилась над несчастным Эразмусом ДиПото, который, в недоумении отпрянул в сторону и смотрел на, невесть, откуда взявшуюся, разбушевавшуюся амазонку удивленными и испуганными глазами.
— По всему миру женщины страдают от бессонницы, боясь уснуть и не проснуться, а ты называешь это бабской истерикой?
Микаэла, техник и протестовавшая женщина смотрели в экран в полном изумлении.
— Уходим на рекламу! — крикнул Джордж, хватая Стефани за плечи. — Нам нужен перерыв, ребята! Иногда, ситуация выходит из-под контроля. Впрочем, это прямой эфир…
Стефани развернулась и посмотрела в сторону аппаратной.
— Не сметь включать рекламу! Я ещё не закончила с этой шовинистской тварью! — у неё на голове были наушники. Она скинула их и принялась избивать ими ДиПото. Тот попытался защитить голову, но ей удалось ткнуть наушниками ему в лицо. Из носа доктора пошла кровь.
— Вот, тебе бабская истерика! — кричала Стефани, колотя его наушниками. Теперь и изо рта у доктора пошла кровь. — Вот, так выглядит бабская истерика… ты… ты… ты… брюква сраная!
— Брюква? — переспросила женщина и рассмеялась. — Она назвала его брюквой?
Пара техников бросилась отталкивать Стефани. Пока они боролись, ДиПото истекал кровью, а Джордж Алдерсон сидел и на всё это смотрел, запустили рекламу ингаляторов «Symbicort».
— Ну, блин, — вновь, заговорила женщина. — Было круто.
Она посмотрела в сторону и кивнула на небольшую кучку кокаина на пульте техника.
— А можно мне?
— Ага, — ответил тот. — Угощайтесь.
Микаэла проследила, как та ногтём подцепила дозу и вынюхала.
— Ууух! — воскликнула женщина, посмотрев на Микаэлу. — Ну, теперь, я готова зажечь!
— Сядьте пока, — сказала ей Мики. — Я вас позову. — Срыв такой женщины, как Стефани Кох натолкнул её на мысль. Она не станет смотреть на это всё через объектив. Это её жизнь. И, когда она, наконец, уснёт, это произойдет среди своих.
— Держи оборону, Эл, — сказала она.
— Ещё бы, — отозвался техник. — Слушай, это же бесценно. Прямой эфир, как он есть.
— Бесценно, — согласилась она, вышла на тротуар и включила телефон. Если пробки на дорогах не слишком сильные, она будет в Дулинге к полуночи.
— Алло, мам? Это я. Я больше так не могу. Я возвращаюсь домой.
В 15:10, через 10 минут после формального окончания смены, Дон Питерс сидел в будке и смотрел на мониторе на помещение камеры 10, где сидела сумасшедшая. Она лежала на койке с закрытыми глазами. Лэмпли куда-то ушла и Мёрфи тоже, и место в будке охраны занял Дон, что его полностью устраивало — сидеть лучше, чем болтаться на ногах. Вообще, он бы, конечно, предпочел пойти домой, но, учитывая его отношения с директоршей, решил остаться.
Эта бешеная овца была горячей штучкой, Дон не мог этого не признать. Даже в тюремной робе были видны её шикарные длинные ноги.
Он нажал кнопку микрофона, который выходил на динамики прямо в камере и решил, было, сказать ей, чтобы поднималась. Только, какой в этом смысл? Всё равно, они все скоро уснут и зарастут этой дрянью. Господи, во что же тогда превратится мир? С одной стороны, на дорогах станет безопаснее. Хорошая шутка. Нужно будет рассказать её парням в «Скрипучем колесе».
Питерс отпустил кнопку. Заключенная камеры номер 10, вытянула ноги и повернулась. Дон наблюдал за происходящим, ему было интересно, как в реальном времени происходит то, о чём он читал с телефона.
Когда-то эту тюрьму населяли сотни крыс, теперь, осталось не более сорока. Эви закрыла глаза и связалась со старшей самкой — старой опытной воительницей, чьи мысли были похожи на ряд ржавых зубчатых колёс. Эви представила её красивую вытянутую морду, покрытую струпьями и шрамами.
— Скажи, подруга, почему вас осталось так мало?
— Яд, — ответила воительница — Нас травят ядом. Он пахнет, как молоко, но убивает нас. — Крыса пряталась в проёме между бетонными стенами, разделявшими камеры 9 и 10. — Из-за яда мы должны всё время искать воду, но мы не находим её и умираем от жажды. Ужасная смерть. Эти стены полны наших умерших товарищей.
— Вы больше не будете страдать, — сказала ей Эви. — Я обещаю. Но мне потребуется ваша помощь. И она, может быть сопряжена с опасностью. Вы согласны?
Как Эви и предполагала, опасность не пугала королеву крыс. Чтобы достичь таких вершин, королеве пришлось убить своего короля. Она выдрала ему передние лапы, но, вместо того, чтобы прикончить его, она сидела и смотрела, как тот истекал кровью. В свою очередь, сама королева желала умереть так же.
— Мы согласны, — ответила крысиная королева. — Страх — это смерть.
Эви была не согласна с этим утверждением, по её мнению, смерть — это просто смерть, и не было ничего постыдного, чтобы её бояться, но спорить не стала. Несмотря на то, что крыс было мало, они были верны. С ними всегда можно иметь дело.
— Благодарю.
— Не стоит, — ответила королева. — У меня к тебе есть вопрос, Матерь. Ты сдержишь слово?
— Как и всегда, — сказала Эви.
— Так, чего же ты от нас хочешь?
— Пока, ничего. Но, вскоре, я вас призову. Ты должна усвоить одну вещь: твоя семья больше не будет питаться ядом.
— Правда?
Эви вытянулась и, не открывая глаз, поцеловала стену.
— Правда.
Глаза Эви открылись, голова повернулась и она уставилась прямо в камеру, прямо на Дона.
Тот сидел в будке и мастурбировал. Её неожиданное пробуждение заставило его вздрогнуть. Что за хрень? Почему она проснулась? Разве, она не должна вся покрыться паутиной? Эта сука обманула его? Если так, у неё отлично получилось: лицо спокойное, тело расслаблено.
Дон включил микрофон.
— Заключенная. Ты смотришь прямо в камеру. И взгляд у тебя недобрый. У тебя проблемы какие-то?
Та тряхнула головой.
— Простите, офицер Питерс. Простите за лицо. Никаких проблем.
— Извинения приняты, — ответил Дон. — Не делай так больше. — И добавил: — Откуда тебе известно, что это я?
Эви не ответила.
— Кажется, вас хочет видеть директор, — сказала она. Ответить он не успел, позвонили из администраторской.
Глава 11
Бланш Макинтайр сказала Дону подождать, директор придет минут через пять. Сказано это было таким тоном, будто Бланш не было никакого дела до того, что происходило в тюрьме, да и в остальном мире, тоже.
Его руки, слегка, тряслись, пока он наливал себе кофе из машины, расположенной прямо под идиотским плакатом с котенком и надписью «Держись, малыш». Налив кофе, он плюнул в чёрную жижу, оставшуюся в контейнере. Старая злобная сука Коутс целыми днями курила и пила кофе. Плюя, он представил на месте кофеварки её лицо. Господи, почему она не сдохнет от рака лёгких и не оставит его в покое?
Неожиданная реакция сумасшедшей из десятой камеры не оставляла у Дона сомнений в том, что Сорли или Демпстер следили за ним. Плохо дело. Не нужно было заниматься тем, чем он занимался. Они ждали его осечки и, после встречи с Коутс этим утром, он допустил её.
Никто в здравом уме не стал бы его осуждать. Учитывая, какому давлению он подвергается со стороны Коутс каждый день, и толпу преступниц, которым он каждый день вынужден вытирать сопли, странно, что он, до сих пор, никого тут не убил.
Что плохого в том, что он сделал? В конце концов, если официантку ни разу за весь день не шлёпнут по заднице, день, считай, для неё прошел зря. Если женщине не нравится, что ей свистят вслед, зачем она так одевается? Они так одеваются, потому что им нравится, когда к ним пристают, вот, в чём дело. С каких пор всё перевернулось с ног на голову? В нынешние политкорректные времена женщине, даже, комплимент сделать нельзя. А шлепок по заднице или щипание за сиськи, разве, не комплимент, своего рода? Нужно быть конченным дебилом, чтобы этого не понимать. Если Дон шлёпает бабу по заду, это не значит, что у неё уродливый зад. Он делает это потому, что у неё отличный зад. Это же, всего лишь, игры.
Заходил ли он за черту, когда-нибудь? Да, бывало. И не раз. И он готов возложить на себя часть вины. Для здоровой половозрелой женщины тюрьма — не самое приятное место. Дырок тут больше, чем в швейцарском сыре и почти нет колбасок. Они будут привлекать к себе внимание, это неизбежно. Бороться со своей природой невозможно. К примеру, эта Сорли. Наверное, она и сама этого не осознавала, но где-то, глубоко внутри, она хотела его. Она подавала ему определенные сигналы. Движение бедром в его сторону в столовой, касание языком губ во время вытачивания ножки для стула, похотливый взгляд через плечо.