Клинт сидел за стойкой, пил кофе и читал «Нью-Йорк Таймс» с «Айпада». Землетрясение в Северной Корее привело к многочисленным жертвам. Северокорейские лидеры утверждали, что благодаря суперсовременной архитектуре ущерб минимален, но снимки с телефонов показывали груды тел и обломки зданий. В Аденском заливе горела нефтяная вышка. Подозревают диверсию, но ответственность на себя никто не взял. Все близлежащие страны повели себя, как мальчишки, разбившие окно бейсбольным мячом. В пустыне Нью-Мексико наступил 44 день противостояния ФБР и ополченцев под командованием Кинсмана Брайтлифа (урожденного Скотта Дэвида Уинстеда-младшего). Эти ребята отказывались платить налоги, признавать Конституцию и сдавать арсенал автоматического оружия. Когда люди узнавали, что Клинт психиатр, то немедленно просили его поставить диагноз политикам, кинозвездам и прочим знаменитостям. Обычно Клинт всячески отнекивался, но, в данном случае, не без удовольствия признал, что этот самый Кинсман Брайтлиф страдал от диссоциативного расстройства.
Внизу главной страницы было изображено испуганное лицо молодой женщины, стоявшей на фоне Аппалачей с младенцем на руках. Надпись сбоку гласила: «Рак в угольном краю». Глядя на картинку, Клинт вспомнил об утечке химикатов в местную реку пять лет назад. Тогда из-за этого полностью прекратилась подача воды. Сейчас ситуация, вроде бы, нормализовалась, но семья Клинта, по-прежнему, пила только бутилированную воду.
Солнце светило прямо в лицо. Он выглянул в окно, на пару вязов, росших на заднем дворе, прямо возле бассейна. Эти вязы казались ему одновременно братьями, сестрами и супругами. Он был уверен, что там, под землей их корни сплелись воедино. Вдали виднелись темно-зеленые горы. По синему небу плыли жидкие облака. Летали и пели птицы. Разве это не ужасно, что люди испортили такую прелестную землю? Кажется, в нем начал говорить старый брюзга.
Клинту хотелось верить, что он не участвовал в этом загрязнении. Он никогда не думал, что из его окна будет открываться такой вид. Он задался вопросом, сколько нужно прожить, насколько одряхлеть, прежде чем это возымело хоть какой-то смысл. Он задумался об удаче, которая оберегала одних и обходила стороной других.
— Привет, пап. Чо там в мире? Хорошие новости есть?
Клинт повернулся от окна и увидел, как на кухню прошел Джаред, на ходу застегивая рюкзак.
— Погоди… — он пролистнул пару страниц. Он не хотел, чтобы сын шел в школу с мыслями о нефтяных пятнах, ополченцах или раке. Ага, вот оно: — Физики считают, вселенная может расширяться бесконечно.
Джаред сунул руку в шкаф, вытащил батончик «Нутрибар» и сунул его в карман.
— Считаешь, это круто? Что это вообще значит-то?
Клинт отчетливо осознал, что его сын дурачится.
— Я видел, чем ты занимался, — говоря это, он коснулся века средним пальцем.
— Не надо стесняться, пап. У нас особые отношения. Всё останется между нами, — Джаред налил себе кофе. Он заварил себе очень крепко, Клинт делал так же, когда был молод.
Кофе-машина почти опустела, он открыл окно, сделал глоток и выглянул наружу.
— Ого. Уверен, что нужно оставлять маму наедине с Антоном?
Его сын стал уже совсем взрослым. Первым его словом было «Собака!», он произнес его так, что было очень похоже на «сувака». Он был очень жизнерадостным, добрым и любознательным ребенком, который вырос в жизнерадостного молодого человека, сохранившего детскую доброту и любознательность. Клинт гордился тем, что его сын рос в спокойном безопасном месте и мог быть самим собой. В жизни самого Клинта такого не было.
Некоторое время он обдумывал мысль дать сыну презервативы, но обсуждать этот вопрос с Лилой не хотелось, к тому же, он решил не торопиться. Он вообще не хотел об этом думать. Джаред настаивал, что они с Мэри просто друзья, может, так оно и было. Клинт замечал, как он смотрит на девушку, так смотрят на того, кого видят своим очень-очень близким другом.
— Рукопожатие Маленькой Лиги[3]? — спросил Джаред, протягивая руки. — Помнишь ещё, надеюсь?
Клинт помнил. Ударить кулаками, захватить большими пальцами, тряхнуть, провести ладонями, затем дважды хлопнуть ими над головой. Несмотря на то, что они давно этого не делали, получилось идеально. Они рассмеялись. Утро стало ещё солнечнее.
Джаред ушел раньше, чем Клинт успел напомнить ему про мусор.
Ещё одна сторона старости: забываешь о том, что должен помнить и помнишь то, что должен забыть. Наверное, он всё-таки превращается в старого брюзгу. Нужно вышить это на подушке.
Джанет Сорли не имела нарушений дисциплины уже 60 дней, а это означало, что с 8 до 9 утра она могла посещать комнату отдыха. На самом деле, с 8 до 8:45, потому что шестичасовая смена в столярном цехе начиналась в 9. В цехе она занималась тем, что вдыхала через тонкую маску столярный лак и приколачивала ножки к табуреткам. За это она получала 3 доллара в час. Деньги поступали на её личный счет, который она сможет обналичить, когда выйдет (другие зэчки называли эти счета Бесплатной Парковкой, как в игре «Монополия»). Собранные Джанет табуретки продавались в тюремном магазине, что на Шоссе-17. Некоторые шли по 60 баксов, некоторые по 80, и, всё равно, расходились, как горячие пирожки. Джанет не знала, куда шли заработанные на продаже табуреток деньги, да и не хотела, особо, знать. А вот правом пользоваться комнатой отдыха ей нравилось. Здесь был большой телек, настольные игры и журналы. Были ещё автоматы со сладостями и газировками, которые работали за четвертаки[4], но у заключенных четвертаков отродясь не водилось. Любая наличность здесь — контрабанда. Да, это похоже на уловку-22[5], но, хотя бы, можно посмотреть. Плюс ко всему, комната отдыха служила одновременно и комнатой для свиданий, а опытные посетители, вроде её сына Бобби, всегда приносили мелочь.
Этим утром она сидела рядом с Ангелочком Фитцрой и смотрела новости 7 канала, вещавшего из Уилинга, Иллинойс. Новости были самыми обычными: бандитские разборки, пожар на подстанции, на шоу гигантских грузовиков арестовали женщину, напавшую на другую женщину. Власти штата спорили о строительстве новой мужской тюрьмы в горах и, кажется, у них возникли какие-то проблемы. Продолжалась осада Кинсмана Брайтлифа. На другой стороне глобуса случилось землетрясение в Северной Корее, а из Австралии врачи докладывали об эпидемии сонной болезни, почему-то, охватившей одних женщин.
— Это всё мет, — сказала Ангелочек Фитцрой. Она сидела и жевала «Twix», который нашла в окошке для выдачи автомата со сладостями. Наверное, последний.
— Что именно? Спящие женщины, тёлка с шоу грузовиков или этот парень из реалити-шоу?
— Может, всё вместе, но я имела в виду тёлку. Я как-то ходила на такое шоу. Там все бухие или обкуренные. Хочешь? — Она сжала в ладони остатки шоколада и протянула Джанет (на случай, если офицер Лэмпли просматривает камеры в комнатах отдыха). — Не так уж сложно, как кажется.
— Нет, спасибо, — ответила Джанет.
— Иногда, когда я вижу всё это, хочется сдохнуть, — спокойно сказала Ангелочек. — Или, чтобы другие сдохли. Ты, глянь, — она указала на свежий плакат, висевший между автоматами. На нем была изображена песчаная дюна, которую пересекали следы человеческих ног и исчезали за гребнем, казалось, в вечности. Под снимком была надпись: «Борьба впереди».
— Этот чувак, ведь, ушел? А куда он ушел? Что там? — спрашивала Ангелочек.
— Ирак? — предположила Джанет. — Может, дошел до ближайшего оазиса.
— Неа, он подох от теплового удара. Лежит там, за гребнем, глаза выпучил, а кожа у него черная, как ночь, — она не шутила. Ангелочек выросла среди глубоко религиозных торчков и самогонщиков. Она сидела за нападение, но Джанет казалось, что список её преступлений мог оказаться побольше, чем у многих в этой тюрьме. Её лицо было костлявым и угловатым и казалось достаточно крепким, чтобы сломать им бордюр. Она жила в крыле «С» тюрьмы Дулинга, где позволялось только 2 часа свободного времени. В крыле «С» жили плохие девочки.
— Мне кажется, нельзя почернеть от теплового удара в Ираке, — заметила Джанет. Неправильно, наверное, спорить с Ангелочком, даже в шутку. Она, по словам доктора Норкросса, страдала «приступами гнева», но этим утром Джанет захотелось немного пощекотать себе нервы.
— Я о том, что всё это — полная херня, — ответила Ангелочек. — Борьба — это просто жить день за днем, блядь.
— Кто, по-твоему, его повесил? Норкросс?
Ангелочек усмехнулась.
— Норкросс слишком умен для таких глупостей. Нет, это директор Коутс. Джеееенис. Она просто помешана на всякой мотивации. Видала, что висит у неё в кабинете?
Джанет видела. Плакат висел там давно, и приятных ассоциаций не вызывал. На нем был изображен котёнок, свисавший с ветки дерева. «Держись, малыш» — было написано на плакате. Большинство котят, находящихся здесь, давно попадали со своих веток. У некоторых, вообще, деревьев не было.
По телевизору показали фоторобот сбежавшего преступника.
— Ох, блин, — заметила Ангелочек. — Это парень повелся на то, что черный нынче в моде, да?
Джанет не стала отвечать. Дело в том, что ей всё ещё нравились опасные мужчины. Она работала над этим с доктором Норкроссом, но находилась она, всё-таки, среди людей, которые в любой момент могли подловить её в душе и ткнуть в бок заточку.
— Макдэвид поместили в палату Норкросса в крыле «А», — сменила тему Ангелочек.
— А ты откуда знаешь? — спросила Джанет. Китти Макдэвид ей нравилась, она была умна и энергична. Ходил слух, что на воле Китти состояла в какой-то банде, но в ней самой злобы не было, не считая той, которая была направлена на саму себя. Когда-то давно она тщательно себя изрезала. Вся её грудь, бока, бёдра были испещрены шрамами. Порой, она впадала в депрессию, но чем бы там её ни пичкал Норкросс, ей это, кажется, помогало.