Глава 14
Когда-то, Мойра Данбартон была на передовицах всех газет, сейчас же она сидела, всеми забытая, в камере В-11, которую, вот, уже, 4 года делила с Кейли Роулингз. Дверь в камеру была открыта. Все камеры крыла «В» были открыты и Мойра не очень верила, что их закроют на ночь. Не этой ночью. На стене висел небольшой телевизор, настроенный на «Американские новости», но звук Мойра выключила. Она и так знала, что происходит. Даже, самая тупая зэчка в Дулинге знала, что происходит. Внизу экрана мерцала красная надпись «Погромы в стране и в мире». Далее, следовал список городов, большинство из них — американские, потому что, в первую очередь, телевизионщиков волновало то, что происходит у них в стране, а уж потом, в остальном мире. Мойра успела прочитать о массовых беспорядках в Калькутте, Сиднее, Москве, Кейптауне, Бомбее и Лондоне, прежде чем, отвернуться.
Забавно, если задуматься: зачем эти люди бунтуют? Что они думают этим решить? Мойра подумала, а случились бы массовые беспорядки, если бы уснула другая половина человечества? Скорее всего, нет.
Кейли лежала на коленях у Мойры, её лицо было покрыто белыми нитями, которые вздымались при каждом выдохе. Мойра держала её за руку, но даже не пыталась разорвать покров. По громкой связи в тюрьме сообщили, что сдирать его очень опасно, то же самое, говорили и в новостях. Сквозь покров она чувствовала тёплые тонкие пальцы Кейли, похожие, на ощупь, на залитые пластиком карандаши. Они были любовницами с тех самых пор, как Кейли заехала в В-11 за вооруженное нападение. Несмотря на разницу в возрасте, они легко сошлись. Чувство юмора Кейли смягчало холодный цинизм Мойры. Кейли была добрым человеком, её свет заполнял ту тьму, которая поселилась в Мойре после того, что она видела и натворила. Она изящно танцевала, прекрасно целовалась и, хоть они нечасто занимались сексом, но, когда занимались, она и в этом была шикарна. Когда они вместе лежали, скрестив ноги, тюрьма и весь остальной мир вокруг них исчезали, оставались только они вдвоём.
Кейли неплохо пела. Она три года подряд выигрывала конкурс самодеятельности. Когда она в октябре а капелла исполняла «The First Time Ever I Saw Your Face» Роберты Флэк[71], у всех глаза были на мокром месте. Видимо, больше песен не будет, решила Мойра. Во сне люди чаще разговаривают, а не поют. Если бы Кейли начала петь, никто бы ничего толком не расслышал. А, что, если эта дрянь заполнила её горло и лёгкие? Если так, как ей удается дышать?
Мойра пошевелила одним коленом, затем другим, осторожно раскачивая свою возлюбленную.
— Ну, зачем, ты уснула, девочка? Почему не дождалась меня?
Подошли Джанет и Ангелочек. Они толкали перед собой кухонную тележку, на которой стояли два больших чана с кофе и две пластиковые кастрюли с соком. Мойра почувствовала их раньше, чем они появились, потому что с ними был мужчина, а у них всегда горький запах. Их сопровождал офицер Рэнд Куигли. Мойра подумала о том, сколько ещё женщин-офицеров осталось в строю. Видимо, немного. Вряд ли кто-то из них появится к следующей смене.
— Кофейку, Мойра? — спросила Ангелочек. — Охуенно бодрит.
— Нет, — отозвалась та. Она продолжала раскачивать лежавшую на коленях Кейли.
— Уверена? Реально, помогает. Чтоб мне сдохнуть, если вру.
— Нет, — повторила Мойра. — Проваливай.
Куигли не понравился её тон.
— Следи за языком.
— А то, что? Стукнешь меня палкой по башке и я усну? Ну, давай! Так даже лучше будет.
Куигли не ответил. Он выглядел измотанным. Мойра не понимала, с чего бы ему уставать. Его всё это не касалось, этот крест несли только женщины.
— Бессонница, да? — спросила Ангелочек.
— Ага. Когда не надо.
— Везет нам, — отозвалась Ангелочек.
«Нет, — подумала Мойра. — Нам, как раз, не везет».
— Мне жаль, — сказала Джанет, и видно было, что ей, действительно, жаль. Мойру это задело за живое. Но она не станет плакать в присутствии офицера Куигли или этих молодух. Не станет.
— Проваливайте, сказала.
Когда они ушли, громыхая своей грёбаной кофе-машиной, Мойра склонилась над спящей сокамерницей. Ей происходящее не казалось сном. Скорее, это было похоже на магическое заклинание.
Она очень поздно познала любовь, чудо, что это чувство, вообще, посетило её. Это было похоже на розу, выросшую на дне воронки от взрыва. Она должна быть благодарна за всё время, проведенное с ней. Но, глядя на белую маску на её лице, чувство благодарности куда-то исчезло.
Только, не из её глаз. Когда команда кофеваров ушла, оставив после себя приторный запах, Мойра дала волю слезам. Они капали на белую маску и та, мгновенно, их впитывала.
«Если она где-то рядом. Если я, тоже, смогу уснуть, мы найдем друг друга и навсегда останемся вместе».
Но нет. У неё бессонница. Она появилась с тех самых пор, как Мойра методично вырезала всю свою семью, в том числе немецкую овчарку Слаггера. Она подошла к нему, погладила, позволила лизнуть руку, а затем перерезала псу горло. Хорошо, если она могла поспать хотя бы пару часов за ночь. Чаще всего она вообще не спала… а ночи в Дулинге длинные. Но Дулинг — это просто место. Настоящая тюрьма — это бессонница. Это одиночная камера, из которой нельзя выйти за хорошее поведение.
«Я останусь в сознании, когда они все уснут, — подумала Мойра. — И охрана и зэчки. Мне придется выбираться отсюда. Хотя, я бы осталась. Да и зачем, куда-то идти? Моя Кейли может проснуться. С этой штукой всякое может быть».
Мойра не умела петь, как Кейли — чёрт, она даже тональность не выдерживала — но эту песню Кейли особенно любила. Мойра начала её петь, продолжая раскачивать коленями, будто давила педали невидимого органа. Её муж постоянно слушал эту песню, и она заучила слова. Кей как-то услышала, как она поёт и потребовала записать ей слова. «Как мило!» — воскликнула тогда Кейли. Песня была со сборника каких-то кантри-песенок на пластинке. Так, Мойра её и выучила. У её мужа была огромная коллекция пластинок. Только, всё это, уже, неважно. Ранним утром, 7 января 1984 года мистер Данбартон обрёл вечный покой. Она ударила его ножом в грудь, он сел, в его глаза читался немой вопрос: «За что?»
За всё, вот за что. Она бы убивала его и остальных раз за разом, если бы это могло вернуть ей Кейли.
— Послушай, Кей, послушай:
Семьдесят женщин сидят в тюрьме
Хотелось бы мне оказаться с ними.
На экране телевизора возник горящий Лас-Вегас.
И тогда на берегу Ройал Канала
Она склонилась и поцеловала белый кокон на лице Кейли. Он был кислым на вкус, но Мойре было плевать. Потому что под ним была Кейли. Её Кейли.
Зазвенел бы старый треугольник.
Мойра откинулась назад и взмолилась о сне. Он не пришел.
Ричланд лейн изгибалась вправо и заканчивалась тупиком. Первое, что заметила Лила, выехав из-за поворота, это два мусорных бака, валявшихся, прямо, на дороге. Затем, до неё донеслись крики, исходившие от дома Элвея.
К машине подбежала одетая в комбинезон девочка-подросток. В свете фар её бледное лицо выглядело очень испуганным. Лила ударила по тормозам и открыла дверь, свободной рукой расстегивая кобуру.
— Быстрее! — выкрикнула девочка. — Она его сейчас убьёт!
Лила побежала к дому, пинком откинула мусорный бак и оказалась около двоих мужчин. Один из них прижимал к себе окровавленную руку.
— Я попытался её остановить, но эта сука меня укусила. Псина бешеная!
Лила остановилась на тротуаре, держа пистолет у бедра и пытаясь оценить обстановку: на асфальте на корточках сидела женщина. Она была обтянута в некое подобие ночной рубашки, куски которой свисали с неё рваными полосками. Дорожка к дому по обеим сторонам была украшена бордюрчиками патриотичных цветов: красным, белым и синим. Женщина держала в руках по куску этого бордюра. Она, по очереди, со всей силы опускала их на одетое в синюю униформу сотрудника полиции Дулинга тело. Лила решила, что это Роджер, и опознание, видимо, придется проводить по отпечаткам пальцев или анализу ДНК. Потому что всё его лицо, за исключением, подбородка, было измолото в кровавую кашу. По дороге текли струи крови, освещаемые мигалками с машины Лилы.
Женщина, рыча, склонилась над телом Роджера. Её лицо — лицо Джессики Элвей — было заляпано кровью. С него свисали белые куски, которые Роджер попытался содрать, совершив, тем самым, ошибку, стоившую ему жизни. Руки женщины, также, были все в крови.
«Это не Джессика Элвей, — подумала Лила. — Не может быть».
— Стоять! — закричала она. — А, ну прекрати, я сказала!
На удивление, женщина остановилась. Она подняла голову, её глаза были настолько огромными, что, казалось, заполняли собой половину лица. Она встала, держа в руках по кирпичу. Красный и синий. Боже, храни Америку. Лила разглядела на кусках кокона пару прилипших к нему зубов Роджера.
— Осторожней, шериф! — закричал один из мужчин. — Кажется, она на меня нацелилась.
— Бросай! — она вскинула «глок». Лила жутко устала, но рука её была тверда. — Бросай кирпичи!
Джессика подчинилась и выронила один кирпич. Вдруг, она подняла руку со вторым и побежала, но побежала не на Лилу, а к мужчине, который подошел ближе, чтобы получше всё рассмотреть. Лила впала в кратковременный ступор, поняв, что он всё снимал на телефон, который был направлен прямо на Джессику. Когда она побежала к нему, он вскрикнул, развернулся и, вжав голову в плечи, побежал, сбив с ног, при этом, девочку в комбинезоне.
— Бросай! Бросай! Бросай!
Бывшая, некогда Джессикой женщина, не обратила на неё никакого внимания. Она перепрыгнула через девочку и взмахнула кирпичом. Никого рядом больше не было — все соседи разбежались. Лила дважды выстрелила и голова Джессики Элвей лопнула. Кусок скальпа с прядью светлых волос отлетел в сторону.