Что касается жены Мешаума… откуда Фрэнку было знать, что он женат? Но он узнал. О, да. Элейн об этом позаботилась.
— Ты о его жене? — спросил Фрэнк. — Ты к ней всё ведешь? Я не удивлен, что она спряталась в убежище. Фритц — та ещё скотина.
Когда по городу поползли слухи, Элейн спросила у него, правда ли это? Действительно ли Фрэнк избил Фритца? Он совершил ошибку, рассказав ей правду, и Элейн никогда ему этого не простила.
Она отложила в сторону ложку и отпила из кружки.
— Это не аргумент.
— Надеюсь, она его бросила, — сказал Фрэнк. — Я за неё не отвечаю.
— Не ты, значит, отвечаешь за то, что, когда Фритц вылечился, он приехал домой и избил её до полусмерти?
— Нет, конечно. Я её и пальцем не тронул.
— Ага. А, что насчёт выкидыша, который у неё потом случился? — спросила Элейн. — Ты и за это не в ответе?
Фрэнк сжал зубы. Про ребенка он не знал. О нём Элейн заговорила впервые. И выбрала очень подходящий момент. Настоящая жена, настоящий друг.
— Значит, она была беременна, да? Ох, ну и дела.
Элейн недоверчиво смотрела на него.
— Так, значит, да? «Ну и дела»? Ты — само сострадание. Ничего этого бы не было, если бы ты, просто, вызвал полицию. Фритц бы сел, а Кэнди Мешаум, спокойно, родила.
Создание чувства вины было специальностью Элейн. Но, если бы она увидела того пса, во что его превратил Фритц, она бы несколько раз подумала, прежде чем обвинять Фрэнка. Мешаумы должны были ответить за свои деяния. Как и доктор Фликингер…
Это натолкнуло его на мысль.
— А, может, мне сходить к водителю «Мерседеса»? Этот парень — врач.
— К тому, который сбил кошку старика?
— Ага. Он расстроен тем, что превысил скорость. Он может помочь.
— Ты, вообще, слышишь, что я тебе говорю, Фрэнк? Твои помутнения разума всегда приводят к жутким последствиям!
— Да, забудь ты о Фритце Мешауме и его жене, Элейн. Забудь обо мне. Подумай о Нане. Может, этот врач ей поможет, — Фликингер должен быть благодарен Фрэнку, что тот разгромил его машину, а не вломился в дом и не размазал по стенам его самого.
Снова послышались сирены. По улице, рыча двигателем, промчался мотоцикл.
— Хотелось бы мне в это верить, Фрэнк, — заговорила Элейн тем тоном, каким объясняла Нане, почему нужно всегда делать уборку в комнате. — Потому что я люблю тебя. Но я знаю тебя. Мы вместе уже более 10 лет. Ты до полусмерти избил человека из-за собаки. Бог его знает, как ты напугал этого Фликмюллера, или, как его там.
— Флигинкера. Его зовут Гарт Фликингер. Доктор Гарт Фликингер. — Блин, ну, как можно быть настолько тупой? Их, что, пристрелят, если они попытаются привести доктора посмотреть их дочь?
Она допила остатки кофе.
— Просто сиди дома, рядом с дочерью. Не пытайся исправить то, в чём не разбираешься.
До Фрэнка, внезапно, дошло: было бы неплохо, если бы Элейн уснула. Но пока она бодрствовала. Как и он.
— Ты ошибаешься, — спокойно сказал он.
Элейн удивленно моргнула.
— Что? Что ты сказал?
— Ты всегда считаешь себя правой. Иногда, так и есть. А иногда — нет.
— Спасибо за эту глубокую мысль. Я иду наверх, к Нане. Хочешь — идём со мной. Но, если решишь пойти за этим доктором, или, ещё куда — мы разойдемся.
Фрэнк улыбнулся. Он был, абсолютно, спокоен. Какое приятное чувство.
— Так, мы уже разошлись.
Элейн, молча, смотрела на него.
— Меня волнует, только, Нана. И больше ничего.
По пути к грузовику Фрэнк остановился и посмотрел на колоду дров на веранде, которую когда-то выложил сам. За зиму она стала меньше. Небольшая дровяная печь создавала непередаваемый уют холодными зимними вечерами. Нана любила сидеть здесь в кресле-качалке и делать уроки. Когда она сидела, склонившись над учебниками, а её волосы ниспадали на стол, она напоминала Фрэнку девочку из XIX века, когда отношения между мужчинами и женщинами были гораздо проще. В те времена, мужчина говорил, что делать, а женщина либо соглашалась, либо молчала. Ему на ум пришли слова отца, когда мать начинала протестовать против покупки новой электрической газонокосилки: «Ты следишь за хозяйством, я зарабатываю деньги и оплачиваю счета. Если хочешь, чтобы было наоборот, только скажи».
Мать ничего не сказала. И у них был хороший брак. Почти 50 лет. Никаких психологов, ни разводов, ни адвокатов.
Колода дров была накрыта брезентом и придавлена маленьким бруском. Он приподнял брусок и вытащил небольшой топорик. Проблем с Фликингером быть не должно, но лучше подстраховаться.
Дороти уснула первой. Она откинула голову, открыла рот, обнажив искусственные зубы с крошками от печенья на них, и захрапела. Остальные молча наблюдали, как её лицо постепенно покрывалось невесомыми белыми нитями. Они опутывали её лицо, словно бинты, крест на крест.
— Жаль я… — начала Маргарет, но замолчала, потеряв мысль.
— Думаете, она страдает? — спросила Бланш. — Думаете, ей больно? — Несмотря на то, что говорила она с трудом, никакой боли она не испытывала.
— Нет, — Гейл вскочила на ноги, её библиотечный экземпляр «Искупления» со стуком упал на пол. При этом сама Гейл, подходя к Дороти, умудрилась ловко не задеть мебель.
Бланш вяло наблюдала за происходящим. Не считая таблеток, они выпили целую бутылку «Пино» и Гейл напилась сильнее остальных. У них в тюрьме работала женщина, которая участвовала в соревнованиях по армрестлингу. Бланш подумала, смогла бы она принять участие в соревновании по распитию вина с таблетками и последующем хождении по квартире, не задевая стулья и не врезаясь в стены? Кажется, Гейл нашла своё призвание!
Бланш решила объяснить эту мысль Гейл, но смогла сказать, лишь:
— Отличная… походка… Гейл.
Она смотрела, как та склонилась над покрытым паутиной ухом Дороти и прошептала:
— Дороти? Слышишь? Встретимся в… — она прервалась и спросила у Маргарет: — Что мы знаем о рае, Мидж? Где нам встретиться?
Маргарет не ответила. Не могла. Вокруг её головы, тоже начали собираться белые нити.
Ленивым взглядом Бланш посмотрела в окно и увидела на западе зарево пожара. Оно стало ярче, размером с птичью голову. Пожарные, конечно, были, но они, наверняка, были заняты своими женщинами. Как называлась та птица, которая переродилась в пламя, яростное и безжалостное? Бланш не помнила. Ей на ум, почему-то, пришел старый японский фильм, под названием «Родан». Она смотрела его в детстве и тогда, огромная птица на экране сильно её напугала. Сейчас ей не было страшно. Ей было… интересно, что ли.
— Мы потеряли мою сестру, — объявила Гейл и сползла к ногам Дороти.
— Она просто уснула, — заметила Бланш. — Никого мы не потеряли.
Гейл выразительно кивнула, отчего волосы упали ей на лицо.
— Да, да. Ты права, Бланш. Нужно будет найти друг друга. Найти друг друга на небесах… Либо… наши… правдоподобные копии, — эта мысль рассмешила её.
Бланш уснула последней. Она подползла поближе к Гейл и прильнула к её покрытому паутиной лицу.
— У меня была любовь, — сказала ей Бланш. — Готова спорить, вы о ней не знали. Мы хранили её… как те девчонки в тюрьме… глубоко в себе. Нам пришлось.
Белые пряди на лице Гейл взвивались в воздух при каждом выдохе. Она прядь упала на лицо Бланш.
— Наверное, он, тоже, меня любил, но… — это было трудно объяснить. Она была молода. А, когда ты молод, твой мозг ещё не до конца сформирован. Ты ничего не знаешь о мужчинах. И это печально. Он был женат. Она ждала. Они взрослели. Бланш отдала всё лучшее, что было у неё этому мужчине. Тот, в ответ, давал обещания, одно краше другого и не сдержал ни одного. Пустая трата времени.
— Это, наверное, было лучшее время в моей жизни, — если бы Гейл не спала, она, вряд ли, бы её расслышала, потому что Бланш говорила тихо и неразборчиво. Язык не желал слушаться. — Потому что, мы, наконец, вместе.
Она хотела сказать что-то ещё, что-то добавить.
Бланш Макинтайр уснула раньше, чем смогла закончить мысль.
Гарт Фликингер, совсем не удивился, увидев Фрэнка.
После двенадцатичасового марафона просмотра «Американских новостей» и выкуривания всего, что было, он бы, вообще, ничему не удивился. Даже, если бы основоположник пластической хирургии сэр Гарольд Гиллис спустился со второго этажа поджарить тост с корицей, это произвело бы на Гарта меньшее впечатление, чем то, что он сегодня увидел по телевизору.
Бойня, произошедшая в трейлере Трумэна Мейвезера, которой он стал свидетелем, когда приехал за дозой, была лишь прологом тому ужасу, который последовал далее. Погромы у Белого Дома, женщина, откусывающая нос собственному мужу-культисту, пропавший «Боинг-767», залитые кровью дома престарелых, пожилые женщины, опутанные белыми коконами, пожары в Мельбурне, Маниле, Гонолулу. В пустыне, неподалеку от Рино, на каком-то секретном правительственном объекте, произошла какая-то, поистине, жуткая херня — по всему миру учёные сообщают об изменении радиационного фона и сошедших с ума сейсмографах. По всему миру женщины засыпали и оборачивались в коконы и по всему миру находились кретины, которые пытались эти коконы сорвать. Шикарная репортерша с «Американских новостей», мисс «первоклассный нос», Микаэла сбежала, и вместо неё поставили какую-то стажерку с кольцом в губе. Это напомнило Гарту надпись на стене в каком-то мужском туалете: «Гравитации нет. Земля — просто отстой».
Всё отстой: здесь, там, сверху, снизу. Повсюду. Не помогал даже мет. Не, конечно, он немного помог, но не так, как следовало бы. К тому моменту, когда дверной звонок наполнил дом мелодичным перезвоном, Гарт был уже до безобразия трезв. Желания открывать дверь у него не было никакого. Его не прибавилось и тогда, когда нежданный гость принялся стучать в дверь. Затем, принялся очень энергично барабанить!
Вскоре, стук стих и у Гарта появилось время подумать о незваном госте, когда дверь начали, натурально, рубить. Отвалился дверной замок, дверь открылась, и вошел мужчина, который уже был у него раньше. В руке он держал топорик. Гарт решил, что он пришел его убивать — и совсем не расстроился. Будет больно, но он надеялся, что недолго.