К тому же, он знал, его дочь утром так и не проснулась. Неважно, что все телефонные линии были заняты. Диана училась в колледже. И спать могла лечь, когда угодно. К тому же, она прислала ему расписание на весенний семестр, и Терри точно знал, утром в четверг у неё занятий не было.
Возможно, ли что Роджер — глупый, глупый Роджер — содрал паутину с лица жены осознанно? Может, он просто не захотел, чтобы кто-нибудь застрелил его любимую во сне?
«Самому бы застрелиться» — подумал Терри.
Он позволил себе обдумать эту мысль. Когда она начала овладевать его разумом, он встряхнулся и приказал себе не расслабляться. Нужно выпить стаканчик, может два и возвращаться к работе. Он, ведь, лучше, чем сам о себе думает.
Лежавший на полу Курт Маклауд — третий, после Кента Дейли и Эрика Бласса игрок сборной школы Дулинга по теннису — начал издавать прерывистые вздохи.
Требование Терри высадить его возле «Скрипучего колеса» шокировала Лилу. В нём было столько же разумного, сколько и во всём остальном вокруг.
— Что ты нам нашёл, Терри?
Он сидел на пассажирском сидении и держал обернутого в кокон ребенка на вытянутых руках, словно горячую кастрюлю.
— Какой-то парень попытался… эм… залезть на девушку. Понимаешь, о чём я?
— Да.
— Она от этого проснулась. Когда я пришел, она уже снова уснула. Парень, судя по всему, не выжил.
— О, — только и смогла выдавить из себя Лила.
Они ехали по ночному городу. За холмами алело зарево пожара, клубы дыма делали ночь ещё темнее. На лужайке перед домом прыгала в классики одетая в розовый неоновый костюм женщина. В больших окнах «Старбакса» на Мейн стрит виднелась большая толпа, преимущественно, женщин. Судя по всему, по причине экстренной ситуации, кафе работало сверхурочно. Или, что более вероятно, было принудительно открыто толпой. На часах 2:44.
На парковку перед «Колесом» набилось просто гигантское количество машин. Пикапы, седаны, мотоциклы, фургоны. Машины стояли даже на лужайке перед тротуаром и на проезжей части.
Лила подъехала к распахнутой задней двери бара, из которого доносились крики, музыка и смех. Песня из проигрывателя принадлежала местной любительской группе, которую Лила слышала уже миллион раз, но названия не вспомнила бы даже, если бы проспала всю ночь. Голос вокалиста металлическим эхом разносился по парковке:
— Когда очнёшься, окажешься один! — вопил он.
У входа спала барменша, сидя на ящике для молока. Её ковбойские сапоги сложились в форме буквы V. Терри вышел из машины, положил Платину на сидение и выпрямился. Свет неоновой вывески с рекламой пива отражался на его лице, делая его похожим на морду киношного покойника. Он наклонился и махнул рукой в сторону кокона с младенцем.
— Лила, ты бы где-нибудь спрятала ребенка.
— Что?
— Сама подумай. Скоро они начнут избавляться от девочек и женщин. Потому что они опасны — он, снова, выпрямился. — Нужно выпить. Удачи.
Полицейский, осторожно прикрыл дверь, будто, боялся разбудить малышку.
Лила проследила, как Терри вошел в бар. Спящую женщину он не удостоил даже взгляда. Та сидела на ящике, уперев ноги в гравий.
Офицеры Лэмпли и Мёрфи очистили длинный стол на подсобном складе, чтобы положить на него тело Ри. Вопрос о том, чтобы отвезти её в окружной морг даже не обсуждался, а в больнице царил разгром. Завтра, если всё успокоится, один из офицеров отвезет её в похоронный дом Краудера на Крюгер стрит.
У края стола сидела Клаудия Стивенсон и прижимала к шее пакет со льдом. Вошла Джанет и села на другой стул, на противоположной стороне стола.
— Я просто хотела с кем-нибудь поговорить, — сказала Клаудия. Голос у неё был сухой, тихий, почти шепчущий. — Ри всегда была хорошим слушателем.
— Я знаю, — ответила Джанет, а сама думала при этом, что быть хорошим слушателем Ри не помешала даже смерть.
— Примите мои соболезнования, — сказала Ванесса. Она стояла в дверном проёме, её мускулистое тело выглядело усталым и измотанным.
— Нужно было использовать тазер, — сказала Джанет, но сил на спор у неё не было. Она тоже очень устала.
— Не было времени, — отозвалась Ванесса.
— Она пыталась меня убить, Дженни, — извиняющимся тоном произнесла Клаудия. — Если хочешь кого-то обвинить в её смерти, обвиняй меня. Это я пыталась содрать с неё паутину. Я просто хотела с кем-нибудь поболтать.
Ри лежала на столе, лицо её было бледным, глаза и рот приоткрыты. Именно такие лица бывают у людей, когда они только собираются улыбнуться. Фотографии с такими лицами обычно удаляют с фотоаппаратов. Кто-то соскрёб со лба Ри кровь и пулевое отверстие непристойно предстало перед всеми окружающими. С её волос свисали ошмётки паутины, увядшие и бледные, как и сама Ри. Эта дрянь перестала расти, когда она умерла.
Когда Джанет попыталась представить живую Ри, ей на ум приходила лишь картина сегодняшнего утра. «Квадрат света не может тебя не волновать».
Клаудия вздохнула, или зевнула, или всхлипнула, или всё сразу.
— О, господи, — хрипло сказала она. — Простите.
Джанет закрыла веки Ри. Так лучше. Пальцами она слегка коснулась шрама на её лбу. Кто это сделал, Ри? Надеюсь, этот человек, кем бы он ни был, ненавидит себя за это. Или он мёртв, я уверенна, что это был, именно, мужчина. На 99 процентов. Веки девушки выглядели бледнее, чем остальное лицо.
Джанет склонилась к уху Ри.
— Того, что я рассказывала тебе, я не рассказывала никому. Даже доктору Норкроссу. Спасибо, что слушала. А, теперь, спи, милая. Сладких снов.
Кусок горящей паутины, расцвёл в воздухе оранжево-черным пламенем. Он не горел. Расцвел — было самым подходящим словом, потому что пламя вспыхнуло мгновенно, будто плеснули бензином.
Гарт Фликингер, державший горящую спичку под куском паутины, откинулся назад, раскидав по полу медицинские инструменты со столика. Фрэнк, наблюдавший за этим со стороны, немедленно пригнулся и бросился прикрывать Нану.
Пламя скрутилось в спираль.
Фрэнк заслонил собой дочь.
Спичка догорела почти до пальцев Фликингера, но тот продолжал её держать. Фрэнк ощутил запах паленой кожи. В ярком свете огненного круга, висевшего в воздухе в гостиной, эльфийское лицо доктора начало распадаться на части, будто хотело разделиться и разлететься в стороны.
Потому что огонь горит не так. Огонь не плывёт в воздухе.
Этот эксперимент дал окончательный неоспоримый ответ на вопрос «почему?». Потому что эта штука была не из этого мира, и с ней нельзя бороться методами этого мира. Осознание этого ясно читалось на лице Фликингера. Фрэнк справедливо полагал, что его лицо выглядело так же.
Огонь погас и распался на сотни коричневых кусочков. Помещение заполнили мотыльки.
Они бросились к горящим люстрам, лампам, к углам на потолке, на кухню. Мотыльки расселись на картине с изображением ходящего по воде Христа на стене. Мотыльки уселись на пол рядом с Фрэнком и его дочерью. Фликингер, судорожно суча конечностями, отползал в зал и непрерывно кричал, даже, вопил.
Фрэнк не шевелился. Он сосредоточил всё внимание на одном мотыльке. Тот был каким-то бесцветным.
Мотылек полз по полу. Фрэнк сильно испугался этого безмолвного, весом не тяжелее ногтя создания. Что оно собиралось с ним сделать?
Что угодно. Оно могло делать, что угодно, лишь бы не трогало Нану.
— Не подходи к ней, — прошептал Фрэнк. Он крепко обхватил дочь, ощутив под коконом её сердцебиение и дыхание. Мир частенько издевался над ним, вынуждая его принимать неверные решения, будучи уверенным в собственной правоте, но трусом Фрэнк никогда не был. Ради дочери он был готов пойти на смерть. — Если тебе кто-нибудь нужен — бери меня.
Два чернильных пятнышка на мордочке мотылька — его глаза — смотрели прямо на Фрэнка, заглядывали прямо ему в голову. Он чувствовал, как мотылек порхал у него в голове, касался крыльями его сознания, проводил ими по извилинам мозга, как ребенок проводит прутиком по поверхности бегущего ручья.
Фрэнк ещё крепче прижал к себе дочь.
— Возьми меня.
Мотылек вспорхнул и улетел прочь.
Клаудия Динамитчица ушла. Офицер Лэмпли позволила Джанет побыть с Ри наедине и та продолжила начатый ранее разговор. Разговор с тем, что осталось от Ри. Она подумала, что нужно было рассказать Ри всё, ещё, когда та была жива.
— Когда всё произошло, я не знаю. Может, утром, может, днем, а, может, ранним вечером. Мы всё время торчали дома и заказывали наркоту. Однажды Дамиан затушил об меня сигарету. Мы лежали на кровати, смотрели на мою руку и я спросила: «Что ты делаешь?». Боли я не чувствовала. Я даже не пошевелилась. Дамиан сказал: «Хочу убедиться, что ты настоящая». У меня до сих пор остался шрам размером с монету. «Доволен, — спросила я. — Убедился, что я настоящая?». Он ответил: «Ага, и меня это бесит. Если бы ты убедила меня вылечить колено, ничего этого не было бы. Ты — злобная сука. Но ты в моей власти».
Ри сказала, что ей страшно.
— Да. И мне было. Дамиан сказал это голосом ведущего новостей и очень наслаждался этой ролью. Он вообразил себя радиоведущим, обращавшимся к воображаемой толпе слушателей. Мы лежали в спальне, нестиранные давным-давно занавески были задернуты. Электричества не было. Отключили за неуплату. Потом, не помню, когда, я оказалась в комнате Бобби. Его кровать была всё ещё на месте, но остальной мебели — шкафа, комода — уже не было. Её продал Дамиан за какие-то крохи наличности. Может, мне всё надоело, может, из-за сигаретного ожога, но мне стало так грустно и так… будто, я оказалась в незнакомом месте и пути назад не было.
Ри сказала, что ей знакомо это ощущение.
— Я нашла крестовую отвёртку. Видимо, тот парень, что забирал мебель, принес её, чтобы разобрать и забыл. Я знаю, что отвертка не наша. К тому времени, у нас не осталось никаких инструментов. Дамиан продал их задолго до мебели. Но отвертка валялась в комнате Бобби и я взяла её. Затем, я прошла в гостиную, где в единственном оставшемся кресле сидел Дамиан. Он сказал: «Ты пришла, чтобы закончить начатое? Давай. Только, поторопись, потому что, если не закончишь всё прямо здесь и сейчас, я тебе башку к хуям оторву». Он произнес это с той же интонацией ведущего. Он поднял руку с бутыльком, в котором были последние две таблетки и потряс им. И добавил: «А вот, и награда». Затем взял мою ладонь с отверткой в свою, притянул к своему бедру и произнес: «Ну? Сейчас или никогда, Дженни. Сейчас или никогда».