Он сунул руку в карман куртки, достал ручку и написал по-русски:
С МЕНЯ ХВАТИТ.
Сунул конверт в расщелину, расстегнул ширинку и помочился на свои следы.
Сонни отхлебнул глоток остывшего кофе и потихоньку оглядел присутствующих. Сотрудники внимательно слушали Бёрье – тот, не прекращая говорить, чертил на белой доске замысловатый алгоритм контртеррористической деятельности. Кружки и прямоугольники, соединенные бесчисленными и беспорядочными стрелками. Жизни не хватит разобраться. Наверняка вынес с последних курсов по менеджменту, куда их всех теперь регулярно посылают.
Перед глазами стоял окутанный снежной пеленой массивный силуэт русского посольства с таинственно светящимися окнами. Массивный и непостижимый, как и сама Россия.
Приоритеты изменились. Ради бога, ловите ваших террористов, но не думайте, что русские спят на печи только потому, что арабские подростки с промытыми мозгами мастерят самодельные бомбы в подвалах.
Скорее наоборот. Русский медведь проснулся. Он уже не лежит в берлоге, как в девяностые. Он бродит по городу, и каждый, у кого есть хоть капля аналитического ума, видит его. Беда в том, что принимают его за сбежавшего из цирка ручного мишку.
– Сонни?
Он встретился взглядом с Бёрье и вдруг сообразил, что в зале уже несколько секунд стоит полная тишина.
– Да?
– Ты спишь?
– Нет-нет… я только…
– Я спросил, как там дела у оперативников в Ринкебю. Ты же побывал там, надеюсь?
– Да… да. – Сонни вспомнил трех парней в наушниках. – Они сидят в железной коробке и ведут Ахмеда Хассана, гражданина Египта. Сидят и ведут.
– И что? – когда Бёрье раздражается, его сконский акцент становится особенно заметным. – Твоя оценка?
– Моя оценка вот какая: пока ничего существенного не высидели.
Бёрье коротко кивнул. Значит, не нарыли.
– Все свободны на сегодня… Сонни, ты не мог бы задержаться на минуту?
Коллеги, бросая любопытные взгляды, вышли за стеклянную перегородку, отделяющую кабинет шефа от общего конторского зала.
Бёрье поставил стул напротив Сонни, сел и уставился на него с той сочувственной и доверительной миной, которую всегда надевал, когда ему надо было сказать что-то неприятное.
– Как тебе у нас, антитеррористов?
Что он ждет? Чтобы я ответил: «Спасибо, все хуже и хуже»?
– Нормально.
– Ты уверен?
Сонни посмотрел в окно. Снегопад почти закончился. В воздухе плясали, как мотыльки, отдельные легкие снежинки.
– Ты же знаешь, что я специалист по России.
– Твоя зашкаливающая компетентность всем известна, Сонни. Но мир меняется, и мы должны уметь расставлять приоритеты. И некоторые сотрудники начинают сомневаться в твоей заинтересованности. Что я должен делать? В первую очередь поговорить с тобой. Ты же понимаешь, нашим ресурсам необходима абсолютная мотивация.
Ресурсы… Мотивация… Это он про меня. Я для него ресурс. Станок. Или счет в банке.
– У меня нет никаких проблем с мотивацией.
Бёрье вздохнул.
– Ты же понимаешь – вопрос безопасности. Мы должны стопроцентно доверять друг другу. Поэтому… поэтому у меня есть к тебе предложение. Ты перейдешь на другой проект… у тебя будет время разобраться, чего ты хочешь.
– Я прекрасно знаю, чего я хочу.
– Чего?
Сонни мотнул головой в сторону перегородки, за которой сотрудники сидели, уставившись на дисплеи компьютеров.
– Я хочу заниматься тем, чем занимался всегда. Делать то, что я умею и делаю хорошо.
Это было откровенное вранье. Он терпеть не мог просиживать штаны в канцелярии. И Бёрье тоже знал, что это вранье.
Шеф вздохнул еще раз, будто его тяготили все горести мира. Потер модно небритую щеку.
– Я предлагаю тебе перейти в проект «Многообразие и развитие».
– Ты шутишь? Ты предлагаешь мне работать в МИРе?
Очередная безумная затея. Упражнения в пустословии, выдумка политиков, старающихся неизвестно кому доказать, что они в фарватере современных взглядов на мироустройство. Худшего унижения и придумать нельзя. Лучше бы его просто-напросто уволили.
– Это очень важный проект, – продолжил Бёрье, делая вид, что не замечает реакции Сонни. – Координация всех отделов – антитерроризм, защита конституционных прав, обеспечение внутренней безопасности. Постоянные встречи с руководством – отменный случай показать себя.
Сонни закрыл глаза. Шведский военный летчик, задержанный им в почтовом отделении на Васагатан. Сочащийся дорогим виски Стиг Берлинг. Русский дипломат, которого он уговорил стать двойным агентом.
Вся его впечатляющая карьера закончится тотальным унижением. До пенсии просиживать стул и выслушивать нескончаемую и пустую трескотню. Гендерные трения, национальные трения… о господи.
– Не хочу, – коротко сказал он. – НЕ ХОЧУ.
Бёрье сочувственно улыбнулся, но что-то в его физиономии подсказало Сонни, что он втайне наслаждается этим разговором.
– Боюсь, у тебя нет выбора.
И в эту секунду в Сонни что-то взорвалось. Он вскочил, будто его подбросила пружина, бросился на Бёрье и схватил его за горло.
– Я увольняюсь, – тихо и яростно сказал он, глядя в его выпученные глаза. – С меня довольно этого дерьма.
Оттолкнул начальника и вышел из кабинета.
Ровно в семь часов вечера Хайнц Браунхаймер остановил свой «сааб» у растущего с каждым днем сугроба на участке. День выдался длинный. Плановая остановка одного из реакторов – контроль безопасности. И хотя реактор не работал всего двое суток, недопроизводство электроэнергии было довольно ощутимым для «Свекрафта». Как-никак, они недодавали тысяча двести мегаватт каждый час.
Запер машину и пошел к крыльцу. Отшвырнул ногой нападавшие на ступеньки еловые шишки, нащупал в кармане ключ и вдруг услышал отчаянный крик… и даже не крик, а вой… вознесся к ночному небу и тут же затих. Словно кто-то репетировал оперную арию в упландской глуши.
И этот кто-то не мог быть никем иным, кроме его жены Марианн.
Дрожащими руками повернул ключ в замке и рывком открыл дверь.
– Марианн!
Шаги. Из кухни вышла Марианн. Ее полная фигура заполняла почти весь дверной проем. Одета странно: тонкая хлопковая блуза и теплые лыжные брюки, будто только что вернулась с долгой прогулки по зимнему лесу и не успела переодеться. Взгляд отчаянный, по лицу текут слезы.
Хайнц, не снимая ботинок, бросился к ней и схватил за плечи.
– Что случилось?
– Альберт!
– Что – Альберт? Господи, я думал, кто-то умер.
– Альберт… мне кажется…
Семейный песик. Двенадцатилетний джек-рассел-терьер с совершенно щенячьим характером, сгусток веселья, озорства и преданности. Его назвали в честь Эйнштейна, и дети постоянно подшучивали – кто у нас настоящий физик? Папа или Альберт?
Он прошел в кухню.
Альберт лежал на столе. Не надо быть ветеринаром – мертв. Мертвее не бывает. На животе – огромная рана. Ноги вытянуты, как будто смерть застала его на бегу.
– Я его выпустила пописать. Думаю, пусть побегает. Закрутилась и забыла. А его нет и нет. Он же всегда лает, когда хочет домой. Потом вышла, взяла почту, а он лежит там… где у тебя смородина. Что это было? Волк? Лиса?
Марианн оторвала кусок бумажного полотенца и звучно высморкалась.
Хайнц подошел к столу. Глаза открыты, язык свисает на стол. На животе – резаная рана сантиметров двадцать-двадцать пять. Он с горечью погладил песика.
– Ты думаешь, волк? – повторила Марианн.
Как же… волк. С опасной бритвой. Или с охотничьим ножом.
Марианн снова ударилась в рыдания. Хайнц подошел и обнял ее за плечи – он совершенно не выносил ее слез. С молодости.
Марианн немного собралась.
– Мне надо пописать, – неожиданно заявила она и вышла.
Он посмотрел на свои ботинки – на полу грязные лужицы растаявшего снега.
Рядом на столе лежала стопка счетов, писем, реклам. Он начал перебирать конверты, и тут же на глаза попалось адресованное ему письмо.
В конверте лежал сложенный вчетверо лист бумаги А4.
Развернул лист и увидел распечатанную фотографию молодого человека в пиджаке со значком Эрнста Тельмана на лацкане.
И не сразу сообразил, что на фотографии не кто иной, как он сам. Хайнц Андреевич. Так он и выглядел в начале семидесятых, когда его завербовал Центр и после двухгодичных разведывательных курсов заслал под другим именем на Запад.
Его опасный близнец, пролежавший в могиле больше двадцати лет, воскрес.
Он услышал шаги Марианн и быстро спрятал фотографию в карман пальто.
– Хайнц, – спросила она почти неслышно. – Неужели волк?
– Да, – сказал он. – Волк. Кто же еще?
В кабинете посмотрел на конверт. Обычный конверт, марка, приоритетная наклейка. Но штемпеля нет. Письмо бросили прямо в ящик.
Морской трамвайчик «Ваксхольм» подошел к мосткам в Стюрсвике – одному из причалов на большом острове Рунмарэ.
Леннарт бывал здесь не раз в дополнение к обычным встречам в Ставснесе, через широкий пролив отсюда. У его приятеля дача на восточном берегу Рунмарэ, так что всегда есть ответ на вопрос: «А что вы здесь делаете?»
Прошел пару километров по дороге – по утрамбованному гравию идти легко и приятно. Потом свернул на лесную тропинку и остановился за большим валуном – надо убедиться, не следует ли кто за ним. Годы работы информатором научили его многому.
Последние два года ставки возросли. Его должность обеспечивала доступ к финансовому управлению страной, и те данные, что он должен был передать сегодня, представляли для русских большую ценность.
Никого. Он вышел из-за укрытия и пошел дальше. В свете ласкового сентябрьского солнца за деревьями то и дело вспыхивало голубой искрящейся полоской спокойное море. Яхты в гавани стояли почти неподвижно, лишь иногда укоризненно покачивали стройными мачтами.