Он работал на «Форсмарке». «Форсмарк» принадлежал «Свекрафту», а «Свекрафт» возглавлял Сведберг. Следовательно, Кнут Сведберг и был главным шефом Хайнца Браунхаймера. Вот этого главного шефа он и отравил.
Хайнц откинулся в конторском кресле и закрыл глаза.
Ему не давала покоя и другая мысль.
Все долгие годы после развала Союза его медленно, но верно убаюкивало чувство собственной безопасности, перешедшее со временем в уверенность: он, Хайнц Браунхаймер, – свободный человек.
А теперь его жизнь в руинах. Этот человек из Центра отшвырнул его на двадцать лет назад и ткнул носом в прошлое, когда он был всего лишь крохотным подшипничком в необозримой машине, перемалывающей человеческие судьбы. Шашка в игре, правила которой он не понимал и не хотел понимать… хотя когда-то мечтал стать чемпионом.
Он даже игроков толком не знал.
Человек из Центра вынудил его предать все, во что он верил. Все, что уважал. И ради чего? Советский Союз, мечта всего прогрессивного человечества, распался как карточный домик, а коммунизм, его тогдашняя религия, мертв. Как и его собака.
Шпион без родины.
Давным-давно старый премьер-министр Швеции сказал: «Тот, кто сидит в долгах, не свободен».
Старик знал, о чем говорил. Хайнц никогда не расплатится со своим прошлым. Его долг слишком велик.
Но ведь когда в Лейпциге в семидесятые годы люди из ГРУ, нынешней СВР, предложили ему стать разведчиком, встать на передовую борьбы с империализмом, он ни секунды не сомневался. Он был молод и наивен, свято верил в коммунизм, мечтал строить общество, где все были бы равны, и очень гневался на империалистов, вставляющих этому святому делу палки в колеса.
В школе показывали фильмы – как несчастен рабочий класс на Западе. Он даже сейчас мог легко вызвать в памяти пожилую фрау Нимюллер, их учительницу. Она со слезами на глазах рассказывала о трагической судьбе детишек там, в капстранах. Дети собирают объедки на мусорных свалках и не знают, что капиталистический мир неумолимо движется к закату.
– Через десять лет все эти детишки будут мертвы, – говорила она, и голос ее дрожал от горя. – Все ресурсы закончатся, и их страны будут уничтожены. Стерты с лица Земли.
«Стерты с лица Земли»… На десятилетнего мальчика это пророчество произвело неизгладимое впечатление. Он несколько дней в страхе просыпался по ночам.
Мысль о том, что где-то там, на Западе, миллионы детей обречены на ужасную гибель в стертых с лица Земли странах, что никто – ни он, ни даже фрау Нимюллер – не может им помочь, не давала ему покоя. Взрослых ему не было жалко – они капиталисты, это из-за них невинных детей ждет такая ужасная судьба.
Уже в семь лет ему повязали на шею синий галстук, и он стал юным пионером-тельмановцем. Собственно, юными тельмановцами становились все. Позор, если тебя не примут сразу, а дадут срок на исправление. В восьмом классе, тоже, как и все, вступил в Союз свободной немецкой молодежи, созданный по образцу советской комсомольской организации.
Пионерия, комсомол, партия.
У него не было выбора.
Хайнц постоянно повторял про себя: у меня не было выбора. Как мантру.
У меня не было выбора.
Его картина мира впервые дала трещину, когда он прибыл на Запад. Медленно, но верно врастал он в систему шведского «народного дома», где все, от премьер-министра до маляра, были на «ты», где высшие чины государства ходили в кино, таскали пакеты из продуктовых лавок и покупали себе одежду в обычных магазинах. Где, как ему казалось, не было ни одного человека, не охваченного социальной защитой. Конечно, это были «тучные годы» – долгие годы нейтральная Швеция, сохранившая свою нешуточную промышленность, была главным поставщиком восстанавливающейся после военной разрухи Европы. И новые правители решили так: главное условие здорового общества – справедливость и социальная защита.
Если бы его сейчас спросили о политических убеждениях, он, не раздумывая, ответил бы: социал-демократ. И на выборах ему бы даже в голову не пришло голосовать за ослепленных несуществующим идеалом, далеких от реальностей мира коммунистов. Это было так же невероятно, как если бы ему в юности сказали, что стоит подумать, а не проголосовать ли за кого-то еще, а не за коммунистов. Впрочем, тогда и выбора такого не было. Других партий просто-напросто не существовало. Только компартия.
Люди мало чем отличаются от овец. Идут за бараном и не думают, куда он их ведет. На сочные пастбища или на бойню.
Может быть, именно поэтому он погрузился в науку. В науке нет места для произвольных оценок. Любую идею надо подтвердить и доказать. Законами природы нельзя манипулировать, приспосабливая их под очередную идеологию, религию или коммерческие интересы.
Наука лучше человека. Честнее.
Эта мысль почему-то его успокоила.
В дверь постучали. Хайнц медленно, как после тяжелого сна, открыл глаза.
– Входите.
В кабинет заглянул Урбан.
– Привет! Не беспокою?
Он увидел полулежащего в кресле Хайнца и остановился на полушаге.
– Нет-нет, – Хайнц поспешно принял сидячее положение. – Я размышлял, кто будет отвечать за приемку топливных элементов на следующей неделе. Ингер больна, придется кому-то из вас.
Урбан подошел к нему и посмотрел на экран компьютера. Чем-то похож на его сына: такой же гибкий, льняные волосы и очень светлые глаза.
– No problem, – улыбнулся он. – И я, и Филип – оба на месте.
Хайнц кивнул – вопрос снят, – но Урбан продолжил:
– Я хотел с тобой посоветоваться. У нас какая-то фигня в показателях.
– В смысле?
– Мы проводим кое-какие тесты перед весенней проверкой… странно – показатели в бассейне выдержки топлива не сходятся с данными на панели управления. Не хочешь посмотреть?
– Само собой.
Хайнц встал и двинулся за Урбаном.
Гигантская панель управления – сердце станции. Или, вернее, мозг. Все стены полукруглого зала заняты приборами, на наклонных прилавках компьютеры, беспрерывно меняющиеся цифры и графики – показания сотен датчиков. Немногочисленные операторы в белых халатах переходят от одного сектора к другому – на первый взгляд бесцельно.
«Форсмарк-3» – самый новый и самый мощный реактор на станции. Он принят в эксплуатацию в 1985 году. Реактор кипящего типа, как и «Форсмарк-1» и «Форсмарк-2», но более мощный. Поставщик – ASEA-atom. Главное его преимущество – турбина новой конструкции с намного более высоким коэффициентом полезного действия. Для охлаждения реактора ежесекундно подается сорок кубометров воды из Балтийского моря.
Хайнц по праву считал «Форсмарк-3» частично и своим детищем и очень гордился. Станция работала бесперебойно… за исключением накладки в 2006 году, когда при плановом обслуживании вырубилось электроснабжение и резервный агрегат удалось запустить только через двадцать две минуты. Нет, уровень безопасности сомнений не вызывал. Во всяком случае, не хуже, чем в Олкилуото в Финляндии, станции, которую вечно ставят в пример.
Но! Как и все на свете, оборудование изнашивается. Его постоянно ремонтируют, залатывают и подновляют, но атомные станции, как и люди, стареют. Хайнц посчитал, что ко времени его ухода на пенсию уйдет на пенсию и «Форсмарк».
Хайнц принадлежал к группе физиков, которые были уверены, что будущее за реакторами со свинцовым охлаждением. Как только будет решена проблема коррозии, жидкий металл заменит воду, и реакторы станут еще более эффективными и надежными.
Соня, оператор реактора, помахала ему, оторвавшись на секунду от экрана.
– Привет, Хайнц! Тебе лучше?
Вопрос его ошарашил. Он не сразу вспомнил, что для поездки в Стокгольм на встречу с человеком из Центра он брал больничный лист.
– Спасибо… подцепил ангину. Должно быть, от Тувы, внучки.
– Ох уж эти дети! Ходячие бациллоносители, – улыбнулась Соня. – Даже не ходячие, а бегающие. За ними не уследишь, не то что за бациллой… Посмотри, пожалуйста, что у нас тут творится.
Она встала и подошла к одному из блоков приборов на стене. Соня заметно хромала – врожденная болезнь тазобедренного сустава. «Дисплазия, – говорила она. – Прекрасное название для рок-ансамбля».
Хайнц невольно потер собственное бедро.
– Филип недавно был там, проводил тесты в бассейне выдержки топлива. Ты знаешь, проверка и все прочее… получается, что его результаты не совпадают с нашими. Он намерил уровень воды на семь сантиметров ниже, чем показывают датчики, – она кивнула на один из приборов, потом на другой. – И температура воды на полградуса выше.
Хайнц некоторое время изучал показания приборов.
– А в остальном все нормально? Никаких других отклонений?
– Все остальное как часы, – Соня посмотрела ему в глаза. – Мы запустили программу поиска ошибок, но ничего не нашли. Через пару дней перепроверим, но я думаю, что главная причина…
– Филип, – закончил за нее Хайнц.
Она пожала плечами.
– Филип – совсем зеленый, ему еще предстоит многому научиться.
– Я помогу ему с измерениями, – предложил Урбан.
– Так и сделаем, – согласился Хайнц.
Обвел взглядом коллег – спокойные, уверенные лица. Ни тени тревоги.
Он попытался улыбнуться, но сам почувствовал, что вместо улыбки получилась какая-то двусмысленная гримаса.
Ему было не по себе. Вполне возможно, что причиной неполадок является та самая программа на флешке, которая установилась сама собой за несколько секунд.
Может быть, это и не так, но все же…
Если что-то случится на «Форсмарке» – его вина.
У меня никогда не было выбора.
Чушь. Нечего себя уговаривать. У человека всегда есть выбор. Но он, Хайнц Андреевич, выбрал сотрудничество с иностранной разведкой. И последствия расхлебывать ему, и никому другому.
Скоро семь, и вечерняя мгла уже укрыла легендарное поле битвы. Над такими местами витает некая мистическая аура… а может, только кажется.