– Да, – опять взял слово молодой петушок. – Около ста человек, включая персонал. И хочу добавить насчет… ну, что касается радиоактивного следа. Все предметы, абсолютно все, которых касался Сведберг, дают пики на счетчике. Его пот, моча, рвотные массы… поэтому нам необходимо отделить радиоактивный след Сведберга от следа Смирнова. Мы нашли оба такси – и ту машину, на которой он приехал из «Дипломата», и ту, на которой поехал домой на Мосебакен. Обе контаминированы. Но в «Свекрафте» он почти нигде не успел побывать. Санируются только его кабинет и туалеты в коридоре.
– Надо найти этого Смирнова, – резюмировал Челль. – Если исходить из трамвайного следа, куда он мог двинуться дальше?
– Я на месте Смирнова постарался бы исчезнуть из Стокгольма как можно быстрее, – убежденно сказал Сонни. – Конечно, они рассчитывали на удачу, думали, мы не обнаружим полоний, но наверняка разработали и пессимистический сценарий, на тот случай, если вопреки всему причина отравления выяснится. Состояние Сведберга ухудшилось очень быстро, так что времени у убийцы в таком случае почти не было. Он понимал, что мы его можем найти.
– В этом я не уверен… – задумчиво произнес Челль. – То, что удалось так быстро поставить диагноз, – чистая и маловероятная случайность… удача.
– Я бы не назвал это удачей. Мы получили подсказку. Но что здесь делать Смирнову после выполнения задания? Готов заключить пари, что он сел на первый же рейс в Москву.
– У русских есть укрытия везде. И в Стокгольме тоже. Так называемые safe houses. Не обязательно в Москву.
– Послушай, Челль, поставь себя на место шефа этой операции. Допустил бы ты, чтобы агент, проведший такую операцию в чужой стране, оказался поблизости от места преступления?
– И Арланду надо проверить, – вставил петушок.
Сонни кивнул.
– И тысячи такси…
Челль побледнел при мысли о масштабах операции, а главное об обязанности координировать эту циклопическую акцию.
– Шучу, Челль… мы плюнем на то, как он добрался до аэропорта. Потом, если понадобится – все может быть. УЗОГО же поклялось общественности, что все контаминированные транспортные средства будут изъяты и санированы.
Челль кивнул с облегчением.
– Надо сделать вот что: проверить все самолеты, которые летали в Россию девятого и десятого января. Может быть, одиннадцатого, но это вряд ли. Чтобы не вызывать паники, оденем оперативников в формы уборщиков и уборщиц. И не только из-за паники… если русские узнают, что мы взяли след, они просто-напросто оставят засвеченный «Боинг» на земле.
Челль одобрительно хмыкнул.
– Значит, согласен, – истолковал его хмыканье Сонни. – Так и сделаем. Кстати, я допросил некоего Тома Бликсена. Правая рука Кнута Сведберга в «Свекрафте». Кронпринц, как там поговаривают. Вроде бы само собой разумеется: если Сведберг надумает уйти, его место займет Бликсен.
– Этот день недалек, – мрачно заметил Челль.
– И тут есть, так сказать, отягчающие обстоятельства, которые вынуждают нас рассматривать Бликсена как подозреваемого в соучастии. Нет-нет… – он предупреждающе поднял руку. – Конечно, главный подозреваемый – Смирнов. И русская ФСБ, или уж не знаю, кто там у них занимается такими делами. Но! Во-первых, именно Том Бликсен организовал встречу. Тому Бликсену якобы звонили из якобы российского Министерства энергетики и просили подготовить встречу Сведберга якобы с заместителем министра. То есть со Смирновым. Во-вторых, Бликсен тоже должен был присутствовать на переговорах, но в последний момент его вызвала директриса школы, где учится его дочь. Очень уместно. В-третьих, Бликсен пятнадцать лет прожил в Москве, так что исключить его связи с русской разведкой невозможно. То есть, наверное, возможно, но это потребует времени, И в-четвертых…
– Есть еще и в-четвертых? – нетерпеливо спросил Челль и потянулся за термосом с кофе.
– Есть и в-четвертых, – сказал Сонни и разгладил безымянным пальцем усы. – У Кнута Сведберга были сексуальные отношения с женой Тома Бликсена.
– Ваши удостоверения личности, пожалуйста.
Том и Гелас протянули водительские права. Полицейский со скучающей физиономией повел пальцем по списку лиц, допущенных к посещению пациента.
– Десять минут, – сказал он. – Так сказали врачи.
Том кивнул и засунул права в бумажник.
Он ненавидел больницы.
Особенно запах – у него сразу начинались спазмы в желудке. Запах и, наверное, сознание, что здесь собраны тяжелобольные люди, борющиеся за свою жизнь.
Кнут.
– Он в третьей палате. Но сначала наденьте защитные костюмы. Это вон там, четвертая дверь налево. Комбинезон, бахилы, маска и перчатки. Сестра поможет вам, – он показал на ожидавшую их женщину.
Полицейский сунул под верхнюю губу мешочек снюса, уткнулся в свой смартфон и, не поднимая глаз, повторил:
– Четвертая дверь налево.
Пока они надевали костюмы, Том все время косился на Гелас – как она натягивает комбинезон на тонкую блузку. Интересно, продолжатся ли их отношения? Или для Гелас это всего-навсего очередной сексуальный эксцесс, про которые она то и дело рассказывала с юмором, но и с привкусом горечи.
– Я выгляжу как мапп[20], – Гелас повернулась к зеркалу. От нее пахнуло знакомым лимонным ветерком.
Неизвестно, хотела ли она пошутить, но шутка прозвучала грустно и даже безнадежно.
– В том виде, в каком я хотел бы тебя видеть, сюда не пустят, – он надел маску.
– Идите за мной, – сказала медсестра. – И помните: дотрагиваться до больного нельзя. Потом я помогу вам снять комбинезоны.
Они пошли по коридору в третью палату. Палата с успехом могла бы быть и первой: все остальные по пути были пусты.
– А где больные? – недоуменно спросила Гелас.
– Переведены в другие отделения. Из соображений безопасности.
Она открыла дверь.
– Только очень недолго, – повернулась и ушла. Совершенно беззвучно, будто улетела.
Палата оказалась огромной, но свободного места почти не было – все забито разнообразным оборудованием. В одном углу у этажерки с аппаратурой стоял парень, судя по всему врач. Тоже в защитном комбинезоне. Кивнул и опять уставился на дисплей.
На высокой, сверкающей многочисленными шарнирами и приспособлениями койке лежал Кнут. Вернее, то, что от него осталось. Совершенно лысая голова, похудел, само малое, на десять кило. Желтая кожа обтягивает заострившиеся черты лица. Руки в огромных синяках. Стойка с капельницей, на пальце – черная пластмассовая прищепка, от нее тоже тянется кабель.
Гелас сделала насколько шагов к нему, но ее остановил предупреждающий жест врача.
– Не ближе одного метра.
Гелас вздрогнула и подалась назад.
– Кнут… О боже…
– Гелас? – прошелестел Кнут.
Очень слабый, хриплый голос, словно гортань забита песком.
Том встал рядом с Гелас. Вдруг сообразил: опознать их в защитных комбинезонах не так-то просто.
– Это я, Том, – сказал он тихо.
Почти незаметный кивок. Из угла рта заструилась тонкая струйка слюны.
– Черт… Кнут, что они с тобой сделали? – в голосе Гелас послышалось еле сдерживаемое рыдание.
– Это тот, которого… в «Дипломате»…
Он захрипел. В груди что-то забулькало. Врач в углу начал нажимать какие-то кнопки.
– Они не хотят… отдавать нам… газ, – с трудом выговорил Кнут и закашлялся гулко и неостановимо.
– Прошу отойти немного, я должен отсосать слизь из трахеи и бронхов. Вам, я думаю… лучше не смотреть.
Том отвернулся. Гелас вцепилась ему в плечо и сжала так, что наверняка будет синяк. Он, ни слова не говоря, положил ладонь на ее руку.
А что тут скажешь? Кнут умирает, это совершенно очевидно. И он знает, что умирает.
Понять невозможно. Из всех людей, которые встречались Тому, Кнут был самый живой, самый энергичный и заразительно оптимистичный. Боже, во что превратилось его сильное, тренированное тело… Скелет, обтянутый сухой желтой кожей, стекающая по подбородку слюна… нет. Непостижимо.
Так же невозможно, как представить Ребекку в его объятиях.
Он отвернулся.
На плечо легла чья-то рука – он неоправданно резко обернулся. Испугался.
– Сейчас лучше, – сказал врач. – Вы можете с ним поговорить.
Они подошли поближе.
Кнут пробормотал что-то невнятное.
– Что?
– Б-биржевой курс…
Гелас и Том обменялись взглядами.
– Не думай об этом, Кнут, – сказала она мягко. – Мы справляемся. Ждем тебя.
Кнут едва заметно покачал головой.
– Курс… – повторил он тихо, но с нажимом.
– Упал на тридцать процентов, – неохотно сообщила Гелас. – Вчера остановили торги нашими акциями, но потом возобновили. Рынок исходит из того, что газа не будет. Акции «Олшора» вообще свалились в пропасть. На шестьдесят процентов.
– М-м-м… – Кнут то ли застонал, то ли хотел что-то сказать. Гелас наклонилась к нему поближе.
– Один метр, – напомнил врач.
– Это… только начало… – с трудом произнес больной.
– Что ты имеешь в виду?
– Они… саботируют станции… выгодно… им выгодно…
Кнут опять зашелся в слабом, безнадежном кашле.
– Пора заканчивать, – сказал врач решительно. – Ему это не по силам.
Кнут перестал кашлять и медленно поднял руку – дал понять, что не закончил.
– Том, – прошептал он.
– Да?
Кнут прошептал что-то неразборчиво. Том слегка подался к нему. Помутневшие глаза из-под красных век полны предсмертной тоской. Губы зашевелились.
Том разобрал только одно слово:
– Прости.
И в эту секунду Том понял, почему Кнут просил их прийти. Наверное, сообразил, что после разговора с людьми из СЭПО его отношения с Ребеккой перестали быть тайной. И хотел облегчить душу.
Последнее желание умирающего. Мольба о прощении. Покаяние перед другом, которому он изменил.
Но Том не мог его простить. Он повернулся и молча вышел из палаты.