– Вы, конечно, наслушались сплетников.
– Конечно, – Гелас пожала плечами.
– Повторяю: мы исходили из базовых принципов. Меня не интересует, что там вам нашептали.
Где-то зазвонил телефон.
– Прошу прощения, – сказал Леннарт и исчез за перегородкой.
Гелас лихорадочно огляделась. Ясно, что Леннарт ни за какие коврижки не расскажет, от кого он получил наводку.
Она подошла к письменному столу с мраморной столешницей. Фотография в серебряной рамке – молодая красивая девушка. Должно быть, дочь. Или любовница. Рядом с фотографией – открытый лэптоп и блокнот.
Гелас прислушалась. Леннарт с кем-то говорил – быстро и неразборчиво.
Блокнот – какие-то единичные заметки, перемежающиеся диагональными скобками. Некоторые соединены стрелками. У каждого свой метод.
И тут она вздрогнула. Несмотря на неразборчивый почерк, она узнал слово сразу. Так же, как в длинном списке имен сразу бросается в глаза свое имя.
«Свекрафт».
Диагональная скобка. После скобки – фамилия: Кнут Сведберг. Еще одна скобка…
Леннарт кончил говорить. Сейчас появится. Но Гелас не смогла преодолеть любопытства. Она пригнулась, и, несмотря на необычный почерк, прочитала.
Браунхаймер.
Да, именно так: Браунхаймер.
А это еще кто? Послышались шаги.
Она резко выпрямилась и отвернулась от стола.
– Мне кажется, вам пора идти, – сказал Леннарт.
Гелас холодно улыбнулась.
– И в самом деле – пора.
Том заказал кружку пива и нашел место в маленьком зимнем саду – они с Гелас назначили встречу именно там, где были в прошлый раз.
Седьмой час, а на дворе давно темень. День начал прибавляться, но пока незаметно.
Хочет ли Гелас, чтобы и этот вечер закончился так же – в постели в ее маленькой квартирке в Васастане? А он? Хочет ли он сам? Ему очень нравилась Гелас, дружелюбная, веселая, привлекательная, но Том, скорее, расценивал их отношения как дружбу. Но можно ли назвать это влюбленностью?
Вряд ли. Как только он начинал мысленно выстраивать отношения с Гелас, на память тут же приходила Ребекка. Нежелательно и неизбежно.
Ребекка прислала эсэмэску. Пишет, что в отчаянии от своего поведения. Знает, что она его обидела.
Обидела?
Наставляла ему рога с Кнутом – обидела? Ребекка с ее прямотой и резкостью – и вдруг такой детский эвфемизм.
Наверняка ей скверно сейчас. А ему-то что за дело? Затеяла опасную и мерзкую игру – обманывала Тома с его прямым начальником.
А теперь он умер.
Ирония судьбы в ее самом мрачном воплощении.
Посмотрел на часы – четверть седьмого.
Они договорились встретиться в шесть. Гелас опаздывала. Ничего удивительного – ее с утра до ночи осаждали журналисты. Смерть Кнута по-прежнему не сходила с первых страниц, не говоря уж о резком падении курса акций «Свекрафта». И не только журналисты – то и дело раздавались гневные звонки управляющих фондами и мелких держателей акций.
Том огляделся. Публика на удивление молодая. А может, просто он сам стал старше. Когда-то он тоже с удовольствием коротал вечера в барах и ресторанах. Но то было в Москве.
Потянулся за мобильником – пусто. Написал Гелас короткое сообщение: «Где ты?» С некоторым усилием заставил себя сохранять спокойствие. Ну, не явилась. Подумаешь. Как-то странно – Гелас обычно очень пунктуальна. Пошел к стойке и заказал еще кружку.
Вспомнил рассказ Гелас о какой-то финансовой конторе, заработавшей миллиарды на падении курса акций «Свекрафта».
Как она называется? Ну да, «Фёрст финанс».
Интересно, позвонила ли она в полицию, как собиралась?
Том повертел в руках мобильник.
Очень странно. Почему-то ему стало тревожно.
Достал бумажник и нашел визитную карточку того усатого следователя из СЭПО. Сонни Хельквист.
Начал набирать номер, но остановился на полпути и отошел в угол зимнего сада, где никого не было.
Ему не очень хотелось звонить человеку, который недвусмысленно подозревал его в соучастии в убийстве Кнута. Но, наверное, это необходимо. Единственное правильное решение.
Сонни ответил сразу, будто сидел с мобильником в руке и ждал его звонка.
Том представился и объяснил причину звонка.
– Возможно, это и не связано с убийством Кнута, но я решил вас информировать.
Черт ее знает, эту тайную полицию. Еще подумает, что я ищу какие-то оправдания.
– Вы хотите сказать, что эта контора, «Фёрст финанс», заработала на падении курса «Свекрафт» миллиард?
– Может быть, два. Самое интересное, что они обычно не играют в такие рискованные игры. У них другая стратегия. На этот раз они сложили все яйца в одну корзину. Будто точно знали, как будут разворачиваться события.
– Что значит – «знали»? Странно… Они же не могли знать, что Кнуту подсунут полоний в чае?
Том несколько секунд обдумывал, как оформить мысль.
– Вот это-то как раз и странно. Возможно, случайность. Но совпадение невероятное. Слишком невероятное.
– И что они купили? Как вы назвали?
– Опционы на продажу. Финансовый инструмент. Такие опционы приобретают, когда покупатель совершенно уверен, что акции, право на продажу которых он приобрел, резко упадут в цене. На игре с опционами можно заработать куда больше денег, чем на обычных акциях. Как бы вам объяснить? Покупают не сами акции, а право на их продажу по нынешней цене.
Сонни пробормотал что-то неразборчиво.
– Я могу объяснить более подробно в другой раз. Мне сейчас не очень удобно разговаривать.
– Ничего, ничего… у нас есть ребята, которые разбираются в таких делах. Мне-то это мало что говорит. Так как, вы сказали, зовут хозяина конторы?
– Леннарт Бугшё. Никогда раньше не слышал это имя. Сделку оформляли маклеры из «Карнеги», так что можете обратиться к ним. Они знают точно, что, кто, когда и сколько. Купил или продал.
Опять бормотание, неожиданно перешедшее в прямую речь.
– Очень хорошо. Спасибо, что позвонили. Любые сведения могут оказаться важными. И… я прошу меня извинить. В тот раз я разговаривал с вами излишне жестко.
Том не сразу сообразил, что это значит. Его больше ни в чем не подозревают.
– Не надо извиняться. Вы делали свою работу, – произнес он когда-то позаимствованную из голливудских фильмов, но теперь ставшую стандартной фразу.
Семь часов. Том уже осилил третью кружку пива и решился позвонить. Куда она подевалась?
Абонент недоступен.
Гелас отключила мобильник? Вряд ли. Гелас, пресс-шеф компании, отключила мобильник? Она не имеет права его отключать, так записано в трудовом договоре: круглосуточная доступность. А на фоне последних событий – вообще невероятно.
Увидела его номер и не хочет брать трубку? Но тогда были бы длинные гудки… Или во всей этой суете забыла про встречу в «Брилло»… а отключенный телефон?
Он взял пальто и пошел к выходу со все возрастающим беспокойством.
Что-то не так. Очень не так.
– Ты же ничего не ел! Не заболел ли?
Беспокойный взгляд. Он посмотрел на стейк с дольками печеного картофеля, и опять поднял глаза. В углу рта у Марианн блестела слезинка смородинового желе.
Его затошнило.
Он не мог заставить себя даже прикоснуться к еде. Из головы не шла фотография Кнута Сведберга. Она мелькала в каждой газете, в каждой телепрограмме. Человек, умерший страшной, мучительной смертью.
По его вине. По его, Хайнца, вине. Хайнца Андреевича.
Надо быть полным идиотом, чтобы не сложить элементы пазла. Они складывались сами собой. Маленькая свинцовая капсула в его компьютере, препарат, который его заставили дозировать в номере отеля «Дипломат», отравление генерального директора «Свекрафта» в том же отеле. И если еще есть сомнения – сенсационные, почему-то зернистые фотографии оцепления вокруг «Дипломата» и эвакуации гостей.
Может быть, рассказать все Марианн?
Ближе Марианн у него нет человека. И он любит ее. Но… она не поймет. Было бы странно, если бы поняла. Речь даже не о том, что он провез контрабандой полоний, которым отравили одного из самых заметных лидеров шведской промышленности и экономики. Речь не только об этом. Вся его жизнь – сплошная ложь. Все, что он рассказывал Марианн, вся его легенда – сплошная ложь. Родился во Франкфурте, родители погибли в автокатастрофе на автобане Франфурт – Дармштадт, когда он был еще мальчишкой. Рос у бабушки в бедном предместье… Все вранье. За исключением образования: он и в самом деле защитил докторскую диссертацию на кафедре физики и астрономии Гейдельбергского университета.
Марианн никогда не задавала вопросов. Даже не спросила, почему никто из родственников не приехал на свадьбу. Приняла его в свои объятия, пожалела сироту и поклялась одарить семейным счастьем, которого у него никогда не было.
«Какое же я дерьмо…»
Рассказать правду – значит признаться, что он врет ей уже тридцать с лишним лет. Вряд ли она способна переварить такое блюдо.
И это будет финальный аккорд в их семейной жизни.
Он подцепил ломтик картофеля на вилку, но едва поднес ко рту, опять почувствовал приступ тошноты.
– Знаешь, у меня непорядки с желудком. Наверное, съел что-то не то…
– Дать таблетку?
Марианн – медсестра. Всегда, и дома, и на работе. У нее запас таблеток на все случаи жизни.
– Нет… так пройдет. Спасибо, дорогая.
Он встал. Ноги дрожали.
– Спасибо… ты так вкусно все приготовила… и стейк, и картошка, как я люблю. Но мне надо прилечь.
На лестнице у него так закружилась голова, что он схватился за перила – показалось, сейчас загремит по ступенькам. В ванной сполоснул лицо ледяной водой и посмотрел на себя в зеркало.
Физиономия предателя и убийцы.
С отвращением отвернулся, пошел в спальню и лег, не раздеваясь. Снизу донеслось звяканье посуды – Марианн убирала со стола.