, – хотел сказать Леннарт, но не решился.
– А как себя чувствует Валентина? – спросил собеседник. – А девчушка Лена?
«Тебе-то что за дело… какое ты вообще имеешь право лезть в мою личную жизнь?» Леннарт видел своего работодателя и в «Гранд Отеле», и в «Оперном подвале» с различными дамами. Вот и развлекался бы. А лучше всего – не транжирил бы в кабаках деньги, которые Москва, очевидно, продолжает щедро выплачивать за разработку Леннарта. Помог бы Горбачеву.
Он просто задыхался от ненависти к этому человеку и к стоявшей за его спиной организации.
Со временем он найдет способ от него избавиться.
«Вчера несколько русских бомбардировщиков в очередной раз нарушили шведское воздушное пространство, произведя маневр, напоминающий репетицию атаки шведских военных объектов. Нарушение произошло ночью, в часы, когда служба охраны границ работает в режиме пониженной боевой готовности. Поэтому истребители с балтийских баз подняли в воздух силы НАТО, а не шведские вооруженные силы».
Сонни Хельквист, не отрывая глаз от дисплея, разгладил средним пальцем усы: сначала левый, потом правый.
«Министерство обороны пока не дало разъяснений, почему шведские истребители “Грипен” оставались на аэродромах и почему страна должна постоянно снижать военные расходы и доверять свою защиту Атлантическому пакту. Пресс-секретарь министерства сказала только вот что: “Усилия министерства направлены на то, чтобы все время, круглосуточно, быть готовыми к тому, что может случиться непредсказуемое”».
Но вот именно к этому мы и не готовы! Пустая трескотня! – чуть не крикнул Сонни в экран компьютера в своем крошечном кабинете в Полиции безопасности, или, как ее коротко называют, СЭПО. Ему было не по себе – с этим методом он встречался и раньше. Русские проверяют нас – а вдруг никого нет дома? Как квартирные воры: избегают домов с сигнализацией и вламываются туда, где ее нет.
Он устал от шведской расслабухи. Все время работы в отделе контршпионажа в СЭПО они год за годом пытались заставить политиков понять, как смотрит на мир нынешняя русская власть. Если сразу не щелкнуть по носу – сожрут.
– Слушай, охотник за шпионами, собрание начинается.
Сонни обернулся. В дверях сотрудник отдела борьбы с терроризмом. Он забыл его имя – они все одинаковые. Чисто выбриты, в костюмах и галстуках.
И правда – собрание. Он совсем забыл. Сонни встал, взял кофейную кружку и блокнот. Новое здание, новый отдел, новые сотрудники.
После тридцати лет службы.
Благодарность за все, что он сделал… в кавычках.
Никакой торопливости. Ему вовсе не хотелось прийти на совещание слишком рано и чувствовать себя чужаком среди незнакомых людей. Раньше, в группе контршпионажа, все были свои. Люди, с которыми у него было общее прошлое. Кое с кем он начинал еще в патрульной полиции.
Прежде чем выйти в коридор, он отодвинул к стене два тяжеленных картонных ящика. Тарелки. В каждой европейской стране Сонни покупал тарелки. В двух экземплярах: домой и на работу. Не хватает только двух: с Мальты и Кипра. На Мальту он едет в апреле, билет уже куплен, гостиница заказана. А Кипр подождет до пенсии.
Точно такая же коллекция у него в гостиной. В небольшом доме около церкви в Бромме. Он всегда покупал тарелки в двух экземплярах.
Он приоткрыл дверь в комнату для совещаний и сообразил, что перестарался со своими психологическими теориями: комната была битком. Единственное свободное место – рядом с шефом отдела.
– Сонни! – неожиданно дружелюбно помахал ему Бёрье. – Давай сюда.
Новый шеф отдела, пятидесятилетний поджарый сконец. Говорили, что он круглый год ездит в контору из Ваксхольма на велосипеде. В любую погоду.
– Можешь ничего не говорить, Сонни, – проблеял он на сочном сконском диалекте. – Русская интервенция уже началась, не так ли?
Он засмеялся, и сидящие рядом сотрудники исправно подхватили смех.
Вот так. А может, он и сам виноват – все время долдонит о красной опасности. Слухи здесь распространяются с такой же скоростью, как и в старой конторе на Бергсгатан.
– Кроме шуток… Не забывай, мы боремся с терроризмом. Ты же знаешь, чьей интервенции мы больше всего опасаемся.
Окружающие дружно закивали – знает, знает. Мы все знаем, и он теперь знает.
Сонни огляделся. Большинство – оперативники, хотя есть и аналитики. Он никак не мог определить, кто же он сам. Оперативники, как правило, приходят из полиции, сочатся тестостероном и готовы дни напролет работать на задании, пока не выяснится, что ищут они не в том месте и не в то время. Аналитики – в основном молодые, образованные, немного не от мира сего. Время от времени восклицают: «Эврика! Пазл сложился!», но потом выясняется, что в пазле не хватает половины элементов.
Во всяком случае, в отделе контршпионажа, где он раньше работал, от аналитиков проку было мало – разве что горы отчетов, лишенных какой бы то ни было оперативной привязки.
– Исламисты, – сказал Бёрье, и за какую-то долю секунды на лице его не осталось и следа улыбки. – Радикальные исламисты, а не русские курсанты, крутящие восьмерки на своих самолетах. Число их растет, как на дрожжах, пропагандисты такие, что Геббельс позавидует. Интернет, какие-то имамы, которых мы не знаем…
Он щелкнул мышкой, и на большом экране возникла карта Стокгольма. Щелкнул еще раз – и вокруг районов, расположенных вдоль голубой линии метро, выросли красные кольца. Сонни вспомнил, как на сэповском жаргоне голубую линию называли «Восточный экспресс».
Он хорошо знал эти места. В свое время их очень ценили агенты Восточного блока – почему-то были уверены: чтобы стряхнуть наблюдение, достаточно поехать в Тенсту или Ринкебю.
– А теперь посмотрите вот на это.
На экране появились десятки, если не сотни физиономий, – снимки, сделанные агентами, паспортные снимки, фотографии из социальных сетей. Каша из человеческих лиц.
Сотрудники отдела молча разглядывали плоды своей полевой работы.
– Все должны быть изучены детальнейшим образом. Мы должны понять, как они работают.
– И как отдыхают, – мрачно вставил огромный парень. Пиджак на нем чуть не лопался, и предложение прозвучало угрожающе.
Все, кроме Сонни, засмеялись.
– Правильно, Томми, – сказал шеф, – и как отдыхают. Их частная жизнь тоже должна быть нам понятна. С кем встречаются, какие контактные площадки используют. Как себя ведут их шведские девушки, если они есть. Надо понять рисунок их поведения. Наблюдение, постоянное наблюдение. Параллельно проводим полный IT-контроль, включая прослушку. Потом анализ полученных данных. Есть вопросы?
В кабинете стало тихо. Все посмотрели друг на друга – нет ли вопросов?
Вопросов не было.
– Вот и хорошо. Руководители групп помогут вам создать бригады. And be careful out there,[8] – добавил он почему-то по-английски.
Гражданский, но оборудованный по спецзаказу «сааб». Они ехали по Е18. Тенста слева, Йерва справа. Люди выгуливают собак – четкие силуэты на белом снегу.
Группа, в которую распределили Сонни, получила для разработки район Якобсберга.
– Кто-нибудь знает, какой экспорт сейчас растет быстрее всего в Швеции? – спросил Томми, тот самый амбал, который заинтересовался отдыхом потенциальных исламистов.
– Музыка? Компьютерные игры? – предположил Юнас.
– Джихадисты!
Юнас мрачно покачал головой. В восьмидесятые годы он работал в Норрмальмской полиции и входил в так называемую «бейсбольную» лигу. Несколько уставших от бандитского беспредела полицейских решили взять закон в свои руки и наводили порядок в бейсболках и с битами в руках.
Их с Сонни дороги пересекались не раз.
Они миновали мусульманскую школу. Несколько бородачей мерзли у подъезда.
– А почему бы и тебе не отрастить бороду? – Томми потрогал Сонни за плечо. – Усы уже есть…
– Знаешь, Томми, – чуть на зарычал Юнас. – Заткнись, если ничего умного сказать не можешь. И молчи, пока не научишься уважать ветеранов Фирмы.
– Извини, Сонни, – произнес Томми после неловкого молчания. – Я ничего плохого не имел в виду.
– Неважно… – Сонни заставил себя улыбнуться. – Ты, должно быть, считаешь, что старый дурак помешан на шпионаже и в ваших делах полный ноль. Может, и так… только я для начала объясню тебе, что такое джихад и джихадисты и с чем их едят. Ты вот пошутил насчет экспорта…
– Джихадисты – священные воины за чистоту ислама, – Томми сказал это так, будто процитировал строчку из учебника.
– Не совсем…
Томми принял позу ученика, слушающего наставление учителя. Сонни не смог определить: серьезно или валяет дурака.
– Джихад в переводе с арабского означает «борьба» или «стремление». Применяется к чему угодно, кроме того, что ты сказал. «Священная война» – неверный перевод. В Коране написано, что не следует насильно навязывать кому-то ислам. Ваши исламисты, или джихадисты, как ты их называл, процентов на девяносто парни, которым нечем заняться, или они недовольны жизнью… ищут в ней другой, высший смысл. А кто не ищет?
В этот момент они как раз проезжали мечеть Имама Али в Якобсберге, шиитскую мечеть. А в Стокгольме доминируют суннитские общины и мечети.
Вопрос времени, – подумал Сонни и закрыл глаза. – Вопрос времени, когда они начнут воевать друг с другом.
– Понял, – кивнул Томми. На этот раз, кажется, с непритворным уважением.
– Слушай, Сонни, мы все знаем, что ты эксперт, – сказал Юнас. – Но скажи, как это – столько лет в контршпионаже, а теперь тебя перебросили на террористов?
Сонни промолчал.
– Слышал такое слово: «ресурсы»? – спросил он наконец. – Десять эре из каждой кроны ресурсов СЭПО – контршпионаж. Десять процентов. Антитеррористов в СЭПО втрое больше, а начальству все мало. Давай еще, давай еще – старая песня.
– Это правда, – согласился Юнас. – Не говоря уж о личной охране. Телохранительство… или, как правильно сказать, –