Десятник Шуорд спрыгнул наземь рядом с Сихоном. Пард его потянулся за сородичами и недовольно заворчал. Шуорд свирепо дернул за ремень упряжи и прикрикнул на животное.
– Скажи, командир,– произнес он, размазав по лицу грязь тыльной стороной ладони.– Эти северяне, которых мы взяли вчера, они не показались тебе странными?
– Я плохо знаю северян,– сказал Сихон. И, понимая, что Шуорд спросил неспроста: – Что-то заметил?
– Еще не уверен. Но держи руку на мече, командир!
– Два воина против всей стражи,– рассудительно заметил Сихон,– не слишком опасно. Даже если они лучшие бойцы, чем ты.
– Два воина? – переспросил Шуорд.– Ах да! Ну ладно. Я сказал тебе, командир. Извини! Мой Ветеран,– он хлопнул парда по шее,– хочет пить! – Прыгнул в седло и ускакал, оставив Сихона недоумевать в одиночестве.
– Нахальный коротышка! – Десятник, тот, что командовал привратной охраной, стоял за спиной Сихона.– Пора бы его проучить!
– Вот и проучи! – рявкнул Начальник Стражи, не любивший, когда подходят к нему со спины.
– Проучу, подскажи – как! – ответил обиженный десятник.
Этот высокий некрасивый конгай был больше по душе Сихону, чем фехтовальщик Шуорд. Просто попался под горячую руку.
– Вот вызову я его, даже если Владычица позволит, так он сделает из меня рагу! – продолжал между тем воин.– Ежели кто и сладит с ним, так это ты или мордоворот Ортран.
– Меня вычеркни! – отрезал Сихон.– Я слишком стар для этого демона. А Ортран… Сумеешь натравить его на коротышку – три дня отдыха. А если коротышка прикончит Большого – неделя в Фаранге и тройной приз из моих собственных денег.
– Он не дурак, Большой Ортран! – вздохнул десятник.– И Владычица не позволит драться.
– Ты почем знаешь? Попробуй!
Десятник безнадежно махнул рукой. Но вдруг лицо его оживилось.
– Слышь, Сихон! А если натравить на него этого, ну, новенького, того, что привели? Он чуть побольше Ортрана, а? – десятник хохотнул.
– Пустое! – сказал Начальник Стражи.– Я пробовал его на мечах. Так неплох, но против Шуорда – мясо!
– Жаль! – огорченно сказал десятник. Тут его окликнул один из солдат.– Разреши, я пойду?
– Я что, держу тебя? – проворчал Сихон.– Иди, работай!
Мимо проехал совершенно голый стражник на мокром парде. Вооружение и одежда его, связанные в узел, были приторочены к седлу.
«Пойти и мне окунуться?» – подумал Сихон.
Он почесал голову под шлемом и свистнул. Никто не отозвался. Сихон вложил пальцы в рот и засвистел так, что у самого заложило уши, а стайка ящерок-медовниц на ближайшей клумбе разом вспорхнула в воздух. На сей раз зов достиг цели. Его пард, проломившись через кусты, примчался к хозяину и, затормозив сразу всеми четырьмя лапами, застыл, высунув длинный красный язык. Сихон поскреб черное пятно на лбу парда и положил в открытую пасть кусочек копченого мяса. Зверь проглотил и весело толкнул хозяина большой головой. Сихон влез в седло и поехал к озеру. Ему, Начальнику Стражи, это было разрешено.
Красное солнце совсем скрылось из виду, лишь розоватый отсвет обозначал место, куда ушло дневное светило. Невдалеке заревел бык. Мощно, протяжно. Стадо возвращалось с выгона.
«Как в деревне! – подумал Сихон.– Покойник Спардух небось глядит из Нижнего Мира и язык грызет от злости! Простой был человек. Простой красноглазый людоед. То ли дело – Нассини!»
Как всегда, он лишь подумал о соххогое, а сердце уже запрыгало в груди и рот наполнился слюной.
– Хой! Хой! – крикнул он, чтоб избавиться от наваждения, и обрадованный пард припустил большими прыжками. Сихон выхватил меч и вертел его над головой, пока кисть не устала.
Старик-кормчий удивленно уставился на него с борта юкки.
«Самый свободный человек во Владении!» – подумал о нем Сихон и шагом спустился к воде.
– Это – он, сирхар?
– Да, Черенок, это он.
– Как велик! У нас нет подобного ему, сирхар!
– В Мире нет подобного ему. Но моя власть – выше!
– Тогда… Дай его мне, сирхар! Подари его мне! Клянусь сердцем Хаора, уж я не отпущу его!
– Я уже наскучил тебе, Черенок?
– Ты?.. О нет! Я пошутила! Прости, сирхар! Прости мне! Лик его обольстителен! Не гневайся! Вспомни, я покинула своих мужчин ради тебя! О сирхар!.. Пусть он умрет!
– Вот так лучше, Черенок! Да, я возьму его. А Дитя поиграет с ним, прежде чем Хаор выпьет его душу. И ты… бойся ослушаться меня, Черенок! Или мне придется отказаться от тебя… к скорби моей!
– О сирхар…
…
– Господин мой, ты не мог бы изгнать его тень? Она мешает мне любить тебя!
– Нет! Я должен видеть его! Должен помнить: он силен, хоть и утратил, слава Хаору, свой Дар! Надеюсь, что утратил! Но он силен! И он идет! Терпи, Черенок! То воля Хаора!
– Сирхар, отчего твое «волшебное око» потемнело?
– Там тоже ночь, Черенок…
Ночь была теплой и тихой. Согретые вином, отяжелевшие от еды воины перебрасывались ленивыми, медленными словами. Девушки, тоже сытые, мягкие, теплые, как ночной воздух, щурили на огонь блестящие глаза и потягивались по-кошачьи. Их время еще не пришло. Оно наступит, когда взойдет над темными кронами невидимая отсюда златоликая Луна. Подвижное пламя костра пожирало дрова и обглоданные кости.
Нил, благодушный, как напившийся крови леопард, сидел, опираясь широкой спиной на ствол старого дерева. Слева от него, поглаживая могучее белое плечо воина, сидела на корточках нарумяненная девушка. Справа подруга ее, грудастая и игривая, покусывала большое Нилово ухо. Третья девушка, положив светловолосую головку на волосатую ногу Нила, гладила его опытной ручкой по сытому животу. Солдаты, принявшие великана в свой круг, как родного, то и дело отпускали в адрес его грубоватые шуточки. Нил был приятен еще и тем, что не обижался по пустякам. А уж минувшей ночью он показал себя молодцом!
«Не попал бы к вам – совсем бы ошалел! – признался он новым приятелям.– Где ж это видано, такого блудуна, как я,– без баб? Не понимают солдата благородные! Говорю ему: возьмем девку в Фаранге! Пусть с нами плывет! Так нет же!»
Воины цокали сочувственно: «О! Нил – человек! Свой в доску!»
О женщинах солдату приятно поговорить. Но – без женщин. Оно так: с бабами – о службе, на службе – о бабах! Нынче же говорили о мечах. Вспомнили все: от гурамских сабель до хольдских тяжелых мечей. А уж какой меч лучше – это спор давнишний. Большинство стояло за прямые, конгские, но немало нашлось сторонников и у кривых клинков.
– По мне,– сказал Нил, поглаживая одну из девиц по бархатистой спинке,– что прямой, что кривой – чем больше, тем лучше! Помню, ехали мы как-то…
Но его перебили. Серьезный разговор, нечего байки травить.
– Шуорда надо позвать! – предложил кто-то.– Шуорд верно скажет!
– А ну его! – отмахнулись сторонники прямых лезвий.– Известное дело, сам гурамскими машет! А мужик дерьмовый, без уважения! Известно!
– А я позову! – сказал чернобородый воин родом из Гурама.– Вот пусть и скажет, чем наша сабля лучше конгского клинка. Язык-то у него – будь здоров!
– Что – да, то – да! – подтвердило несколько голосов.
Подбросили в костер, и пламя вспыхнуло, выбросив сноп искр. Хорошо горит смолистое дерево, ярко! Девушек послали за вином. Сразу трех послали, а то еще перехватит кто по дороге! Для верности надо было б и кому из мужчин пойти, но лень. Впрочем, вернулись все трое. Принесли бурдюк местного молодого вина и кувшин крепкого морского – у кого в брюхе озябло. Кто-то воткнул в дерево кинжал – повесить бурдюк. Зашипело вино, расплескиваясь по кружкам. Одна из девиц Нила наполнила огромный рог и принялась поить великана под хихиканье и болтовню. Вино текло по широкой груди Нила. Но вытекало немного. Основной поток с клекотом вливался в просторную глотку.
– А вот и Шуорд! – закричал кто-то.
Явился. Навеселе, ловкий, длиннорукий. Сабельные ножны – врастопыр. Дракон! Только маленький – с ящерицу. Сграбастал одну из девушек, смочил горло крепким и пожелал узнать, кто тот идиот, что сравнил конгскую железяку с его умницами. Ежели есть такой, пусть встанет, и он, Шуорд, выпустит ему жирок раньше, чем тот скажет: О!
Солдаты переглянулись. Нет, от пьяного Шуорда толку не будет! Зря звали. Только настроение поломает.
– Я,– сказал десятник, заглотив еще вина и так стиснув девчушку, что та жалобно пискнула.– Я любого вздрючу! Любого здоровенного беловолосого барана! Хоть с мечом, хоть с колючей шишкой на веревке! – Шуорд имел в виду Начальника Внешней Стражи. Но Нил, краем уха поймавший обрывок насчет здоровенных беловолосых баранов, заинтересовался.
– Что там вякает этот грабастый? – осведомился он негромко у девушки, что лежала на его коленях.
– Да не слушай его, миленький! – обеспокоенно принялась уговаривать девушка.– Так, болтает спьяну. Тебе-то что?
– А то пойдем? Ночь – в самую пору! – предложила ее подруга, поглаживая Нила по животу.
– Поспеем! – Великан спихнул ее и приподнялся, оторвав торс от древесного ствола.
Шуорд тем временем, при полном молчании слушателей, вовсю распинался о трусливых северянах и собственной храбрости. В одной руке десятник держал кружку, в другой – девушку. Он ощущал себя подлинным героем: ну, кто посмеет бросить ему вызов?
Вдруг десятник с беспокойством ощутил, что ноги его потеряли опору, хотя не так уж он был и пьян. Он даже выпустил девушку, тут же отбежавшую в сторону. Но чашку, как истый солдат, держал в кулаке. Крепкое, впрочем, почти все вылилось.
– Что ж это ты болтал, козявчик, насчет беловолосых северян? – нежно спросил Нил.– Продолжай, я послушаю.
Трудно выглядеть грозным, когда тебя подняли за шиворот.
Но лицо Шуорда действительно стало грозным. Для тех, кто видел. Нил же наблюдал лишь стриженый затылок.
– Молчишь? – так же ласково спросил великан.
И, прежде чем рука десятника нашла эфес, он вдруг ощутил резкую боль пониже спины, а потом – что быстро летит по воздуху. Куст, в который он приземлился, смягчил падение, но оказался довольно колючим.