туч виднелись трубы и градирни атомной станции…
Шорох. Конфета созрел.
– Да-давай помянем, – протянул он железную кружку. – За-за-за Печкина и Каина выпить не грех.
– А тетрадь?
Анархист скривился. Красные глаза забегали, язва на щеке стала пунцовой.
– Читать со-собрался? На буржуйском она, ничего не п-понятно.
– Не переживай. Пока ты поминаешь и закусываешь, я полистаю. – Вытащив из кармана шоколадный батончик, я бросил его Конфете. – А то вдруг и тетради нет, и под экскаватором не Хэфтик лежит. Убедиться надо.
– Ладно. – Мой скучающий вид успокоил Конфету. – Только с возвратом! Я-я для одного друга п-приберег ее. В подарок. Хэфтик и за ним о-охотился.
Вместо ответа я взял у анархиста кружку и принялся потихоньку лить в нее виски из фляжки. Конфета тем временем достал из ранца потрепанную тетрадь с кожаной обложкой. Мы обменялись. Пригубили виски.
Не спуская с меня глаз, Конфета принялся поминать друзей, что-то бормотать, а я открыл тетрадь.
На первой странице красовалась цветная эмблема Иностранного легиона и год – 2002. Записи были сделаны на примитивном французском, немецком языках, изредка на русском. Хэфтик имел привычку записывать всякие важные события, суммы доходов-расходов, иногда просто пьяные мысли. Последние как раз и писались русскими каракулями. Пролистав до 2006 года, увидел скупые строчки об экспедиции в Угандийскую Зону, где я и познакомился с Хэфтиком, Гуго и Зигмундом – точнее, спас и вывел из УЗО. Увлекательное вышло сафари… Исходя из дальнейших записей, следующие десять лет Хэфтик наемничал в Зонах. Новосибирская, Хармонтская, Чернобыльская – их карты были аккуратно вклеены в тетрадь. На карте НЗО стоял одинокий крестик.
– Г-г-граф, Граф! – окликнул меня Конфета. – Ну что, п-посмотрел? Говорю, все на та-тарабарском.
Я глянул на анархиста. Конфета успел приговорить виски, водку, шоколадку и теперь протирал тряпкой обрез. Намек был ясен как день. Автомат мой лежал на гусенице экскаватора, но хвататься за него не было нужды.
– Да. Ничего не понятно, – согласился я, хотя знал хуже русский, нежели французский или немецкий. – Давай еще налью.
Я налил еще из фляжки в кружку.
– Помяни друзей, а я как раз долистаю до конца.
Конфета с подозрением глянул осоловевшим взглядом. Стянул с головы вязаную шапочку, почесал заскорузлыми пальцами грязные русые космы. Я подал ему кружку и в приглашающем жесте приподнял фляжку.
– Будем друзьями! – произнес я и сделал вид, что глотнул виски.
Анархист расплылся в улыбке.
Не знаю, почему-то мне было жалко его. Из-за него погиб мой старый приятель, но мстить не хотелось. За время авантюр по аномальным территориям приходилось терять компаньонов, поэтому скорбеть не привык. Семь лет реабилитации после Африки, четыре года в семи Зонах, смерти, ранения, экстрим приучили меня смотреть на все через призму циничного юмора. Пусть меченый считает себя хозяином положения, думает, что может застрелить меня. Пути Зоны неисповедимы…
Я перелистал страницы до последней записи. Она была на французском, а чуть ниже – пара неровных строк на русском.
07.01.17 г. Рождество Христово. После Шторма снял с Каина сердце. Сдал трансформатор «К», получил расчет. Выхожу на поиск анархиста и старого знакомого. Глобус заключил контракт с Хищником. Искать Додо будем на пару.
Февраль, наспункт Кривая Гора. Карта Каина помогла. Обменял безделушки. Знакомого запаковал, но Янтарь не забрал. Тяжелый, фонит, меня ранили. Анархист сбежал.
На обеих страницах разворота остались следы крови, грязных рук и капель дождя.
Да. Пятнадцать лет Хэфтик испытывал удачу, но все же получил свое.
– Конфета, – произнес я, отдавая тетрадь и еще один батончик основательно захмелевшему анархисту, – ты красавчик. Профи. Как ты смог подстрелить Хэфтика?
Конфета принял презент, одобрительно кивнул, отложил обрез в сторону.
– Ма-матерый он был. Не отставал от ме-меня, – жуя шоколадку, забубнил анархист. – Даром что я ме-меченый, аномалий и мутантов не бо-боюсь. Я к Дуге, он за мной. Я в Копачи, он за мной. Ре-реку переплыл, он за мной! Все о-орал, чтобы я его на Колю вывел. Я и вы-вывел. В Кривой Горе.
Конфета замолчал, заглянул в щель между катками под экскаватор, плюнул на останки Хэфтика.
– Я ска-а-зал Коле идти навстречу Хэфтику, а сам спрятался, – продолжил он. – Хэфтик думал, что я сбегу, п-пока он будет толковать с Колей. Толковали они недолго. Хэфтик па-пальнул в Колю, и того в янтарный шар сплющило. Размером с консерву! И тут уже я ду-дуплетом угостил Хэфтика в спину, п-пока он таращился!
Конфета засмеялся лающим смехом. Из сузившихся щелок глаз по грязному безобразному лицу потекли слезы.
– Жаль, о-обрез заряжать долго, – добавил он, вытирая лицо рукавом «Смерча». – Тикать п-пришлось. Наймита нашел уже здесь, после Ш-шторма.
Я понимающе покивал головой. История про странные артефакты была любопытной, в том числе и для заработка.
– А как выглядел этот твой Коля? – поинтересовался я. – И что значит в шар сплющило?
– Ме-меченый был. Зоной. Даже больше, чем я. Зашипел, задымился. Как в жаровне, без о-о-огня спекся.
– Выходит, умер?
– Ни-ниче не умер! Говорю же, ме-меченый он!
Покачиваясь от выпитого, Конфета пошел к пустырю среди развалин, над которым подрагивало едва заметное марево воздуха.
– Эй, Конфета! Ты куда? – крикнул я. – Аномальное поле там!
– Не с-с-сы в трусы! – гоготнул он. – Я их чую!
Анархист остановился лишь тогда, когда прямо перед ним взревело пламя десятиметровой «жаровни». Ничуть не смутившись, он сунул ветку в огонь, затем прикурил сигарету.
– Ох, фак! – вырвалось у меня. – Конфета, вот зачем, твою мать? Дьявол тебя забери, если сгореть хочешь, но зачем «каменщиков» в гости звать!
Конфета обернулся. В широко распахнутых полоумных глазах отражался огонь жаровни.
– Ты же Веселый Граф! – крикнул он, тыча в мою сторону дымящейся сигаретой и хохоча. – Веселись! Поминки с огоньком!
Псих совсем слетел с катушек. Достал из кармана патроны к обрезу и принялся швырять в спящие аномалии, активируя новые столбы пламени. Пустырь превратился в огненное поле, у края которого бесновался пьяный анархист.
Пора в путь. Я глянул на экскаватор, под которым покоились останки Хэфтика, нащупал в кармане артефакт.
– Прощай, Алекс, привет там Гуго, – пробормотал я, закидывая на спину рюкзак, хватая с гусеницы автомат. – С Зигмундом выпьем за вас.
У кромки леса со стороны станции мелькнули фигурки. «Каменщики» не заставили себя долго ждать.
– Конфета! – крикнул я психу. – Как все-таки выглядит твой Коля?
– Че? А-а-а! Глаза разные! Борода седая! Словечки басурманские роняет! – без всякого заикания заорал он. – Хороший мужик! В следующий раз познакомлю!
Раздались первые хлопки выстрелов. Я с прытью зайца рванулся за экскаватор, скатился с пригорка и, пригнувшись, побежал на юг к желто-зеленым деревьям.
Веселье только начиналось…
Тьма.
«Выпил водку у Дельфина. Получил по голове. Отнесли в класс. Бульон здесь», – с трудом фокусируя взгляд, прочитал Лоцман на КПК в руке Гашека. Экран погас, и в темном отражении Онисим увидел себя. Стриженная машинкой голова на серой подушке, изможденное небритое лицо. К разбитым губам и носу добавился синяк под левым глазом.
Одним синяком меньше, одним синяком больше. Без разницы.
Самое главное, водка выпита, и можно мыслить трезво. Чем не парадокс Зоны.
– Спасибо, Гашек, – произнес Лоцман. – Давай бульон.
Наладонник исчез из поля зрения, появился сам Гашек. Помог Лоцману сесть на кровати и сунул в руки армейский котелок с варевом.
Онисим не заставил себя ждать и выпил все за один присест. Затем ложкой принялся доставать и жевать кусочки мягкого, но безвкусного мяса.
– Кабан? – спросил он Гашека.
Тот кивнул.
По-другому и быть не могло. Из-за кабана пришлось заключать сделку с Зубром, еда из кабана стала единственной наградой за пережитые мучения. Ирония в духе выживания в Зоне.
Закончив с едой, Лоцман откинулся на подушку. Можно теперь и заснуть, но был еще один вопрос, который не мог ждать до утра.
Кукловод на Черном озере, рядом с тайником.
– Гашек, слушай, – сказал Лоцман, – у вас тут не ходили слухи насчет мозголома у Черного озера? Я чувствовал пси-давление и видел Кроммара. Может, из лабораторий «Вектора» забрел?
На лице Гашека мелькнула тень сомнений. Чех нахмурился, почесал в раздумьях лоб, затем закатил глаза и поднял вверх указательный палец.
«Эксперименты ученых в Стечанке. Включают установки. Тесты на мутантах и зомби. Нас защищают тарелки на улице», – напечатал он.
«Сказал Дельфину, что ты под излучение попал». – Гашек самодовольно ухмыльнулся.
– Вот оно что… Ясно. – Лоцман скользнул взглядом по кабинету. Шкаф, парта, чурбаки, пять коек. Ветхие плакаты. Его койка самая дальняя от входа. – Было еще чего интересного?
Гашек глянул в окно на краснеющий закат, потом затыкал пальцем в КПК, набирая текст. Показал:
«Помер Семецкий. Шутка. После внезапного Шторма убилось много сталкеров. Ветераны молвят, с облавы 2015 столько не мерло. Пару дней назад пришел Кластер. Полгода назад пропал в Полесье. Пришел живой, сказал, что ходил в другие Зоны. Вернулся через пузырь. Показывал сувениры. Ушел к южным кордонам, сказал, родные места проведать хочет. Это все».
«Выходит, не убивал Конфета Кластера, – подумал Лоцман, вспомнив, как Зубр расправился с сумасшедшим бродягой. – Пути Зоны неисповедимы…»
Лоцман потрогал повязку, провел рукой по синему армейскому одеялу. В кои веки он поспит в нормальных условиях, несмотря на то что ему тут не рады.
– Ладно, Гашек, я на боковую, – сказал он должнику. – Спасибо за все. Когда приду в норму, сыграем с тобой в мавра.
Гашек сложил пальцы в жесте «ОК» и все в той же нескончаемой тишине вышел из класса.