Егор вздохнул.
– Вот ничему тебя жизнь не учит.
Клинок с хлюпом и хрустом впился в шею. Зебра стиснула зубы и схватилась за него, силясь удержать стремительно вытекающую жизнь.
– Нет!
Еж молча опустился на колено и бил, разбрызгивая кровь, пока не отделил голову от тела. Отфутболил ее с крыши и лишь тогда с облегчением выдохнул.
– Говорят, отрубленная башка змеи может укусить. А это… – он пнул подрагивающий труп, – хуже любой гадюки.
Кроха спешно отвернулась, чтобы не вырвало.
– Как сама, Микроб?
Она не ответила, борясь с лезущим наружу желудком.
– Ну и славно. Идем, солнце не ждет.
Спутники шли через длинные ряды могил. Южное кладбище – одно из самых больших в Самаре. После жуткой схватки оказаться среди бескрайнего поля крестов и надгробий – та еще радость. Но Еж посчитал этот путь удобным и безопасным.
Впрочем, не так страшны были кресты, как выступающие из сугробов черные плиты с фотографиями усопших в полный рост. Увидь такое в темноте – и разрыв сердца обеспечен. Даже днем в компании бывалого сталкера Кроха чувствовала себя крайне неуютно под взглядами мертвецов. Казалось, как ни поверни голову, под каким углом ни глянь на них, мертвые глаза неотрывно следят за тобой.
В них не было ни капли укора или злобы. Наоборот, безутешные родичи выбирали добрые и красивые снимки. Отчего казалось, что умершие много лет назад люди радуются приходу незваных гостей. И приглашают погулять среди их последних пристанищ, почтить их память и остаться здесь подольше. Желательно – навсегда.
Громадный Купол вдали придавал кладбищу потусторонний блеск своим тусклым сиянием. Серебристые лучи искрились на снегу и мраморе, отчего все вокруг источало холодный призрачный свет.
– Так что случилось с Псиной? – неожиданно спросил Егор.
– Упал, – поежившись, буркнула Арина. – И умер.
– Ого, – проводник свистнул. – Твоя работа?
– Нет! Я же не то, что некоторые.
– Жаль, – в его голосе читалась неподдельная досада. – Почти начал тебя уважать.
– За что? За убийство? – сердито спросила девушка.
– За то, что перестала быть наивной дурочкой. Хотя бы ненадолго. Но, похоже, для горбатого есть лишь одно лекарство, – бродяга похлопал по косому надгробию.
– Ты о себе? – Кроха хмыкнула. – Не спорю.
– В том числе. Вот только мой горб исправят нескоро. А ты давно бы сдохла, не будь кое-кого рядом.
– Ты тоже.
Сталкер рассмеялся.
– Конечно. Давно бы пропал без тебя. И как только жил все эти годы?
– Вот-вот. Как только не лопнул от спеси и самомнения.
– Увы, мне это чуждо. Просто знаю себе цену.
– Лучше бы знал сострадание.
– А зачем? – искренне удивился он.
– Действительно! Неужели не понимаешь, что все люди разные? Есть Ежи, а есть Арины. Есть Зебры, а есть Псины. Одни исправимы, другие – нет. Но это не повод решать все вопросы топором!
– Какая же ты глупая…
– Ну и пусть! Но Зебра… не такая, как те, кого ты обычно крошишь в салат. Она отпустила меня. Не стала стрелять, когда я бросила тебе оружие. Она… не заслужила такого.
– Поплачь еще.
– И поплачу! – Кроха всхлипнула. – Надеюсь, по тебе тоже кто-нибудь всплакнет.
– Боги… – проводник глубоко вздохнул. – Как с Марса свалилась. Уважаемый не брат по разуму! На матушке Земле все работает иначе. Если не кончаешь врага, он находит и кончает тебя. Пощадила барыгу дважды – и чем все обернулось? Если итог один, на кой растягивать удовольствие?
– Зебра – не Псина.
– Правильно. Гораздо хуже. И сколько слез ни лей, башка не отрастет. Поэтому сделай милость – заткнись.
«Не ищи здесь свет, – всплыло в памяти. – Во мне его меньше, чем в разбитой лампочке».
А ведь не врал и не бахвалился. Всего на сутки окунувшись в новый мир, Арина ощутила нечто странное, неведомое прежде. В сердце поселилась гнетущая пустота, и все увиденное блекло, теряло краски и быстро забывалось. Пережитые ужасы опускались на дно сознания и едва виднелись под темной толщей безразличия. А что внутри тех, кто живет в нескончаемом кошмаре вот уж два десятка лет? Для них это обыденность, рутина. Убить человека так же просто, как отрезать ломоть хлеба.
Постоянная угроза выжгла их дотла, сделала равнодушными ко всему, от чего обычный человек упал бы в обморок. Они отдали души в обмен на здравый рассудок. Почерствели, обросли колючими коконами, чтобы не сойти с ума. Еще не мутанты, но уже не люди. Какой смысл искать в них добро, если все светлое давно продано за возможность без сомнений нажимать на крючок и без страха входить в логова чудовищ.
Пустые оболочки с холодным расчетом вместо совести. Роботы из мяса и костей, строго блюдущие законы и правила мертвых земель. И самое страшное – эта зараза уже пустила корни где-то у нее под ребрами и медленно подбиралась к еще живому мягкому сердцу. С каждой затянувшейся раной оно становилось все грубее и жестче.
– Нет, – строго сказала девушка. – Не верю, что кругом одни негодяи. Я выросла на хороших книжках. А в них не делят все на черное и белое.
Еж усмехнулся.
– Лучше бы и дальше сидела в конуре и зубрила всякую ересь про храбрых рыцарей и розовых единорогов. Это – твой потолок.
– Найду папу – и буду зубрить. Вернусь к обычной жизни – ферма, свиньи, все такое. Пусть протяну недолго и помру никем. Но это всяко лучше, чем год за годом засыпать, ненавидя себя, и просыпаться от проклятий в спину.
Егор схватил спутницу за горло и прижал к плите. В отблесках Погоста отчетливо проступило лицо – волчий оскал, налитые кровью глаза и вздувшиеся вены на висках.
– Да что ты знаешь об этом? – прохрипел он. – Ты, мелкая… тупая…
Он замахнулся и со всей силы ударил кулаком чуть выше ее макушки. Кусок плиты звякнул о ржавый памятник и ухнул в сугроб. Сталкер стукнулся лбом в холодный мрамор и задержал дыхание. Его трясло, веко и скула неистово дергались.
– Как же бесишь…
Кроха фыркнула.
– Хватай топор – решай вопрос.
– Просто заткнись. У всего есть предел. Даже у моего терпения.
Она с вызовом посмотрела ему прямо в глаза. Золотые звездочки вспыхнули и погасли, став едва различимыми на льдисто-голубой радужке.
– Ну, давай, бей. – Арина оттянула капюшон и оголила шею. – Ты же легко убьешь кого угодно, если будет выгодно. Но совесть убить не получится. Как ни старайся. Она либо есть, либо давно кончилась. А у тебя хоть и капелька, да осталась. Вот и бесишься. Не хороший, не плохой. Не злодей, не герой. Всё и никто. Быть тобой не пожелаешь и врагу.
– Все сказала?
– А ты все услышал?
– Навострила язычок… – Еж фыркнул. – С другими не такая смелая.
– Смелая? – девушка подняла трясущиеся ладони. – Нет никакой смелости. Просто не могу молча смотреть, как ты превращаешься в Псину.
– Прилипла, блин. Какое тебе вообще до меня дело? – раздраженно бросил бродяга.
– Не знаю, – она пожала плечами. – Я глупая, наивная и приставучая. Верю, что где-то далеко цветут цветы, порхают бабочки, а люди живут без намордников и оружия. Что ужас вокруг не вечен и однажды закончится. Что наши дети обойдутся без масок и автоматов. В смысле, не наши с тобой дети, а… проехали.
Спутница опустила голову и случайно уткнулась в нагрудник. Тут же ойкнула и отпрянула, словно током ужаленная.
– Надо идти.
– Да… Отдохнули и хватит.
Она шагнула вперед, но Егор поймал ее за плечо.
– Это самое…
– Мм?
– Ну, короче… такое дело…
– Все в порядке? Ты как подавился чем-то.
– В общем, извини, что придушил. И ударил об памятник, – сталкер смущенно почесал затылок. – Редко выхожу из себя, а тут вдруг нашло. Уже забыл, каково это. И плиту еще поломал, дурак. Надо будет починить на досуге.
– Проехали. Не убил – и ладно.
Еж улыбнулся.
– Пока гайка с тобой – не волнуйся.
– А если потеряю?
– Дам другую.
– А если и ее потеряю?
– Дам третью. Без маячка, правда, но как знак сгодится. Обычных гаек полно, теряй, сколько влезет. Кстати, ими аномалии удобно проверять. Кидаешь в подозрительное место и…
– Ты не понял, – холодно шепнула Арина. – Гайка – это все, что тебя сдерживает?
Он развел руками.
– Ну да. А что еще?
Девушка хмыкнула и ускорила шаг.
– Ничего. Уточнила на всякий случай.
Купол напоминал громадного сияющего спрута со щупальцами из белого марева. Они облепляли основание, будто мышцы – глазное яблоко, и жирными клубящимися тушами ниспадали на руины богом забытой деревеньки, вблизи походя на древесные корни.
Из-за них проходов к аномалии было всего четыре – по одному на каждую сторону света. Если Спас шел тем же путем, значит, должен быть где-то поблизости. И хотя поле перед Могильником хорошо просматривалось, беглянка не заметила никого вокруг.
– Пап! – эхо едва слышно прокатилось над мерзлой землей. – Пап, это я!
В ответ – тишина. У подножья Купола вообще было очень тихо. Ни ветра, ни скрипа деревьев, ни далеких криков чудовищ. Полусфера будто впитывала все звуки.
Осмотревшись, девушка побежала вдоль дороги. Цепкий взгляд нашел вдали предмет, разительно отличавшийся от разбросанного повсюду мусора. Остовы машин валялись на обочинах, поодаль на боку лежал обгоревший броневик. Тут и там чернели кости и куски стали, но штука у самой границы Погоста явно оказалась там совсем недавно.
Рюкзак отца, а под ним – верная «Сайга» с вырезанным на прикладе именем. Цепочка следов на свежем снегу исчезала за покатой стеной цвета молодой луны. Влад шел не искать и сражаться, как привык. Иначе не бросил бы оружие. Он шел умирать.
– Опоздали, – равнодушно протянул Еж, словно речь шла о бесплатной выпивке в баре. Впрочем, в этом случае он бы наверняка проявил больше эмоций. – Ладно, уходим. Солнце садится.
Спутница погладила холодный брезент и угрюмо шепнула:
– Я иду за отцом.
– Не дури! Там – смерть. Мне жаль Спаса, правда. Отличный был мужик. Но время вспять не повернешь.