Раздраженно приказав сопровождавшим поторопиться, Тии продолжила путь, благо ехать оставалось уже недолго.
Как только из мрака впереди выступили контуры скал, она с легкостью установила местоположение двух гробниц. Слева находилась наспех сооруженная могила Сменхкара, а справа – захоронение ее младшего внука, Тутанхамона Посторонний взгляд не обнаружил бы никаких признаков этих, тщательно укрытых гробниц, но Тии сама выбрала эти места и точно знала, где нужно начинать раскопки. Недолгое замешательство вызвала лишь необходимость выбрать одно захоронение из двух. Но спустя мгновение Тии улыбнулась, кивнула и повернула налево.
– Начнем с того, кто лежит дольше, – пробормотала она, взобравшись на скалу и остановившись перед замаскированным входом в гробницу Сменхкара.
Вдовствующая царица наклонилась, зачерпнула пригоршню песка и мелких камушков, а потом пропустила эту смесь сквозь свои длинные, скрюченные пальцы. Взглянув на иссохшую, узловатую кисть с отвращением, которое так и не научилась одолевать, Тии нетерпеливо обернулась, ища взглядом своих людей. Странно, но не было видно не только их, но даже огней недавно зажженных факелов. В ярости и недоумении она громко призвала свиту к себе, но ответом ей было лишь эхо собственною голоса. Несколько мгновений царица стояла неподвижно, прислушиваясь к тому, как растворяется в ночи звук ее голоса...
И вдруг поежилась от неприятного ощущения, неожиданно осознав, что она уже не одна.
Резко обернувшись, Тии ахнула – в ее восклицании смешались ужас и гнев.
– Ты! – прошептала она.
Сын стоял на расположенном чуть выше плоском уступе. Лицо и голова его оставались открытыми. Метки крови узнавались в его облике безошибочно, но, как ей показалось, он был помечен и иной, еще более странной печатью.
– Подойди поближе, матушка, – молвил он, улыбаясь и протягивая к Тии руки. – Разве после столь долгой разлуки ты не желаешь обнять своего сына?
– Эйэ сказал мне... – запинаясь, заговорила она. – Сказал, что ты вернулся.
– И поэтому ты приехала сюда, в долину, в царство усопших?
Тии с горечью рассмеялась.
– А почему бы и нет?
– Это проклятое место.
– Значит, оно тем более подходит для меня.
Неожиданно вдовствующая царица схватилась за свою вуаль, сорвала ее и, глядя на сына, выкрикнула:
– Посмотри, что со мной произошло. Я, вызывавшая некогда всеобщее восхищение, я, которую боготворили, превратилась в чудовище, при виде которого люди ежатся и отводят глаза.
Она всхлипнула, но рыдания поглотил испепеляющий порыв гнева.
– Мне приходится сидеть взаперти! Я не могу бывать среди людей, а если все же решаюсь выйти из заточения, то, чтобы не пугать народ, вынуждена скрывать под покровами и тело, и голову, и лицо. Это, о сын мой, хуже, чем прозябание на женской половине. Но я сумела избежать гарема – сумею избавиться и от этой отвратительной темницы.
– Как? – прошептал он.
– Ты можешь присоединиться ко мне, – неожиданно промолвила она и в подтверждение своей мысли энергично закивала. – Да, можешь. И должен!
– Что я должен делать?
– Как что? – удивилась она. – Снова воссесть на трон, дабы править вместе со мной. Я бессмертна, а скоро, как только перестану увядать и стариться, мне не будет равных на всей земле. Кто тогда сможет встать на моем пути?
Эхнатон медленно покачал головой.
– Каким образом ты собираешься избежать увядания и старения?
Тии, однако, проигнорировала этот вопрос и возбужденно, словно споря сама с собой, продолжала говорить:
– Да, я собиралась дождаться смерти Эйэ, ибо любила его... Я любила его. Но с какой стати мне ждать?
Смех и рыдания Тии слились воедино, а обезображенные пальцы тем временем принялись судорожно срывать одежды, открывая взору иссохшую старческую плоть.
– Как только я воссяду на трон... – Она захлебнулась в смехе, но быстро успокоилась, перевела дух и продолжила: – Никто не осмелится отвести от меня взгляд. Меня опять полюбят. Все, все будет как прежде!
Но Эхнатон снова так же медленно покачал головой.
– Каким образом, – повторил он, – ты собираешься избежать увядания и старения?
Она подняла на него взгляд, встрепенулась и, энергично жестикулируя, сказала:
– Здесь, под песками, нас ожидает чудесная награда.
– Нет, матушка, – мягко возразил Эхнатон и протянул руки, словно хотел обнять ее, хотя по-прежнему стоял высоко на уступе. – Тела царей убраны оттуда. Убраны – и заменены телами простых смертных. Разве ты не помнишь? Ведь Инен сам говорил нам об этом.
– Значит, он солгал! – воскликнула Тии и принялась ожесточенно скрести скалы скрюченными пальцами. – Солгал!
Она рассмеялась и поманила сына к себе. Эхнатон направился ей навстречу, размеренной поступью спускаясь по каменистому склону. Однако шагах в четырех от матери он вдруг снова остановился, и только теперь Тии заметила, что глаза его полыхают ярким пламенем.
Вдовствующая царица медленно распрямилась и отряхнула испачканные в пыли руки. Мгновение назад она была готова поделиться с сыном главнейшим своим секретом, но после того как увидела его лицо, почувствовала, что ей не по себе. Было что-то страшное в этих запавших щеках, алчно приоткрывшихся губах, голодном, пристальном взоре...
– Что с тобой? – как только к ней вернулся голос, прошептала Тии. – Сын мой, я не узнаю тебя! Что с тобой случилось?
Эхнатон глубоко вздохнул, но не ответил.
Завороженно глядя ему в глаза, царица думала о находящейся под ее ногами гробнице. О том, что в свое время ей не составило особого труда пробраться туда и спрятать тело еще живого царя в выемке на полу, подменив мумию в раке. Ни Эйэ, ни жрецы ни о чем не догадались, а слуг, которые осуществили эту затею, она приказала убить – ведь мертвец не проболтается. И теперь ей оставалось только извлечь тела внуков – хоть Сменхкара, хоть Тутанхамона – оттуда, куда они были спрятаны.
С огромным трудом Тии удалось вырваться из плена огненных глаз. Она снова огляделась по сторонам, ища хоть какое-то свидетельство присутствия поблизости своих факельщиков, но повсюду царила тьма Вдовствующая царица ощутила прилив раздражения и ярости. Это ж надо, оказаться так близко к осуществлению давно взлелеянных планов – и столкнуться, как назло, с невесть откуда взявшимся сыном...
Тии посмотрела себе под ноги.
– Может быть, – медленно произнесла она, – под песком и камнями еще можно отыскать магическую плоть.
– Нет, – прошептал Эхнатон, так же мягко, как и раньше. Все кончено, матушка. Из потомков Осириса осталась одна ты.
– А может быть, нам стоит поискать? – Она вперила в сына воспаленный взор. – Да, нам обоим – мне и тебе.
Эхнатон молчал, лишь в глазах его полыхало пламя. Наконец, по прошествии немалого времени, он, покачав головой, спросил:
– Матушка, почему ты забыла Всевышнего, Бога твоего отца – и Бога твоего сына?
– А разве он не забыл меня?
– Нет. Он никого не забывает.
– Вот как? Так посмотри на меня!
– Я смотрю, – кивнул Эхнатон, чуть заметно раздвинув губы в улыбке, – и все вижу.
И снова воцарилось молчание. Сын взирал на мать с печалью, но и с такой любовью, что Тии даже показалось, будто его облик утратил печать проклятия и она снова видит пред собой свое дорогое дитя. Он вновь простер к ней руки, и на сей раз царица зачарованно шагнула вперед, им навстречу. Она ощутила его объятие, мягкое прикосновение губ к своему лбу...
И вдруг захрипела, чувствуя, как пальцы Эхнатона сжимаются на ее горле.
– Что ты делаешь? – пыталась выкрикнуть она, но не смогла издать ничего, кроме хриплого стона.
Потом голова ее откинулась, на грудь полилась кровь: сын перегрыз ей горло и припал к ране. Увидеть его лицо она уже не могла, ибо глаза ее смотрели в небо, вбирая в себя его бесконечную тьму...
Или это тьма, где одна за другой гасли звезды, втягивала ее в себя?
– "Неужели это и есть смерть?" – подумала Тии, когда тьма начала подбираться к ее разуму.
Мимолетная мысль о гробнице под ногами и о содержимом погребальной камеры пробудила было в ней желание поделиться с сыном своей тайной, но сил у нее уже не было. Она уже не почувствовала, как спина коснулась песка, ибо Эхнатон опустил ее осторожно и бережно, однако в угасающем сознании Тии успел запечатлеться его прощальный поцелуй в лоб. Этот мир она покинула с мыслью о сыне...
Эхнатон ни о чем подобном не думал. Убедившись, что мать действительно скончалась и его смертельная алчность положила конец родовому проклятию, он, не в силах смотреть на ее мертвое лицо, наскоро вырыл в песке яму и, похоронив тело без всяких церемоний, повернулся и покинул долину. Куда ушел отрекшийся фараон и что с ним стало потом, не ведомо никому из живущих, но рассказанная мною история царя и храма Амона правдива. От первого до последнего слова.
Закончив свой рассказ, Лейла умолкла, а при виде изумления на моем лице улыбнулась.
– Клянусь священным именем Аллаха! – воскликнул я, и глаза мои при этом были широки, как полная луна, – история царя и храма Амона, поведанная мне тобою, воистину удивительна и ркасна! Многое, что было сокрыто доселе мраком, предстало во свете, а из-под сорванного покрова тайны проступил лик истины. Но, право же, о могущественнейшая из джиннов, лучше бы мне всего этого не слышать, ибо теперь я страшусь узнать о даре, каковой ты пожелаешь мне преподнести.
Лейла, однако, улыбнулась и, протянув руку, погладила меня по щеке.
– Как можешь ты сомневаться, о возлюбленный? Разве не ты низверг мое священное изваяние, как это сделал Эхнатон? Разве не ты был моим мужем, как и Эхнатон? И разве не ты, как и Эхнатон, нарушил свою клятву, но отправился искать меня, как только я ускользнула из твоих объятий? Теперь тебе ведомо, что я ему дала, и ты знаешь цену, которую ему пришлось уплатить. – Она улыбнулась. – Осмелишься ли ты, о муж мой, заплатить тем же?
– Да смилуется надо мной Аллах, это невозможно! – воскликнул я, думая в тот миг о Гайде, своей дочери.