Меня Александр Павлович – видимо, для того, чтобы я и сержант Тулуш не чувствовали себя скованно из-за его высокого звания, он попросил обращаться к нему по имени и отчеству – долго расспрашивал о моей семье, о службе в армии и у Ковпака. Все мои ответы он тщательно записывал. Потом он сфотографировал меня, Тулуша, Фольмера и Семена маленьким фотоаппаратом, поблагодарил за беседу и предложил нам задавать ему вопросы. Я вспомнил, что о таком методе ведения допроса рассказывал нам Петр Петрович Вершигора. Оказывается, человек в непринужденной беседе может рассказать много интересного, причем данные из него не надо вытаскивать клещами – он сам, безо всякого напряжения расскажет о том, о чем предпочел умолчать во время официального допроса.
Хитер, хитер этот подполковник. Впрочем, именно таким и должен быть настоящий чекист. Иначе ему будет трудно переиграть умного и коварного врага.
Вопросы, которые мы ему задали, касались главным образом времени, в котором мы очутились, и того, что сейчас происходило на Донбассе. Кое-что нам уже было известно из рассказов наших новых друзей. Но то, что я услышал от Александра Павловича, потрясло меня. Оказывается, Советский Союз, который выдержал кровопролитную войну с фашистской Германией, через полвека после окончания войны предал все идеалы коммунизма и распался сам, без военного поражения и интервенции западных капиталистических держав.
– А что коммунисты? – не выдержал я. – Они так просто стояли и спокойно смотрели на то, как разваливается государство рабочих и крестьян, которое мы отстояли в войне с фашистами ценою наших жизней?
– Эх, Михаил, – тяжело вздохнул подполковник, – в том-то и вся беда, что коммунисты оказались совсем не такими, какими они были во время той войны. Ни один партком не выступил против решения президентов России, Украины и Белоруссии, которые, как ни чудовищно это звучит, сами были коммунистами с большим партийным стажем, занимавшими высокие посты в коммунистической иерархии.
– А что народ? – спросил молчавший все это время Семен.
– А народ, Семен Никитич, – с саркастической улыбкой произнес подполковник, – как в трагедии Пушкина «Борис Годунов», безмолвствовал. И потому, как описано у того же Пушкина, вскоре началась Смута, которая продолжается до сей поры. То, что сейчас происходит на Донбассе – это всего лишь один из эпизодов этой Смуты. Государство, разорванное на части в одно мгновение, медленно, с муками и кровью, вновь собирается в единую державу.
– Но, Александр Павлович, – подал голос Фольмер, – значит ли это, что новая единая держава снова станет большевистской?
– Нет, Андрей Иванович, это маловероятно, – ответил подполковник Жарков. – Вспомним Святое Писание: «И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут; но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережется и то и другое»[31].
– Да, но далее в Евангелии говорится: «И никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого, ибо говорит: старое лучше», – возразил Фольмер. – И не захотят ли власти предержащие, восстановив державу, снова наступить на те же грабли?
– Думаю, что нет, – спокойно сказал Жарков. – Впрочем, до полного восстановления державы еще очень и очень далеко. Нам будут всячески мешать сделать это наши враги внутренние и внешние. С некоторыми из них вы уже встречались – это поляк, которого прислали в наши края совсем не для того, чтобы нам хоть в чем-то помогать, и его спутник, который за деньги, как Иуда Искариот, продавал своих сограждан. Я не стану их допрашивать в вашем присутствии – множество посторонних людей в таких случаях отвлекают допрашиваемых. Но потом я дам вам возможность ознакомиться с протоколами их допроса. Думаю, что вы найдете в них много для себя интересного. А пока, господа-товарищи, будем считать, что мы познакомились друг с другом. Думаю, что и в дальнейшем нам придется быть вместе. Тем более что вы люди военные – бросать своих новых друзей и отправиться в тыл в то время, как они здесь будут сражаться не за жизнь, а на смерть с врагом – сие для вас неприемлемо и бесчестно. Вы со мной согласны?
Все мы дружно кивнули, показав, что подполковник не ошибся. После того, что нам довелось здесь увидеть, нас отправить в тыл можно было лишь под конвоем. Или на носилках в лазарет. Или… Ну, если один раз нас не смогли убить, то не удивлюсь, если и во второй раз смерть обойдет нас стороной.
6 августа 2014 года. Первомайское у Снежного, Донецкая Народная Республика.
Старший лейтенант Фольмер Андрей Иванович, бригада «Восток»
Я шел по расположению батальона. Настроение у меня было хорошее – все мои товарищи вернулись из разведки целыми и невредимыми. Война – это вещь беспощадная в отношении человеческих судеб. Утром ты разговариваешь со своим фронтовым другом, а вечером его уже нет в живых, и ты употребляешь в отношении него слово «был».
Неожиданно до меня донеслись странные звуки. Они не были похожи на человеческий голос, а больше напоминали гудок какого-то музыкального инструмента. В нем я услышал завывание ветра, крики диких животных и лебединые клики. В то же время это была музыка, своеобразная, непривычная для уха европейца.
«Это поет Кызыл-оол», – догадался я. Мне рассказывал о горловом пении урянхайцев мой знакомый по военному училищу, уроженец Енисейской губернии. Но одно дело узнать об этом с чужих слов, и совсем другое – услышать это пение. Действительно, это нечто незабываемое.
– Уважаемый Кызыл-оол, – сказал я, когда сержант закончил свою песню, – о чем ты пел? Я не знаю твоего языка, но скажу, что пение твое мне очень понравилось.
– Спасибо, товарищ старший лейтенант, – улыбнулся тувинец. – Мой дед обучил меня многим вещам, в том числе и нашему горловому пению, которое мы называем хоомей. А о чем я пел? Конечно, о своих родных краях, о доме, о своих друзьях, которые погибли в сражении с врагом.
– Послушай, Кызыл-оол, когда мы с тобой не в строю, называй меня по имени. А зовут меня Андрей.
– Хорошо, Андрей, – кивнул тувинец. – Я знаю, что ты хороший человек и верный друг. Мой народ ценит добро и мстит за причиненное ему зло.
– Я слышал, что тебя не призывали в нашу армию, которая воевала с врагами, напавшими на Россию. Ты пошел воевать с германцами добровольно. Почему?
Кызыл-оол задумчиво посмотрел на синее небо, снова улыбнулся и достал из кармана трубку с длинным металлическим чубуком и кисет, сшитый из шкурки какого-то животного.
– Андрей, по обычаю моего народа нам следует обменяться трубками, чтобы мы знали – мы друзья. Но ты не куришь трубку, и потому ты можешь прикоснуться к мундштуку. Этого будет достаточно.
«Ну, прямо, как у американских индейцев, – мелькнуло у меня в голове. – Да и лицо у Кызылоола сейчас напоминает лицо какого-нибудь индейского вождя».
Я дотронулся до трубки моего собеседника, тот кивнул и стал набивать трубку табаком из кисета. Раскурив ее и сделав затяжку, Кызыл-оол прищурил глаза так, что они превратились в щелочки, и начал свой рассказ.
– Мой народ всегда жил в дружбе с русскими. Правда, когда Россией правил царь, его чиновники иногда обижали нас. Но плохие люди есть в любом народе…
Я согласно кивнул, и Кызыл-оол продолжил:
– У меня есть любимая сестра. Она появилась на свет раньше меня. Моя матушка рано умерла, и сестра заменила мне ее. Жили мы в городе Белоцарске, который после революции, которая произошла в России, переименовали в Хем-Белдир. «Хем» на нашем языке означает река, а «Белдир» – место, где сливаются реки. Именно там Бий-Хем и Каа-Хем соединяются и превращаются в могучую реку, которую мы называем Улуг-Хем, а русские Енисеем. Потом, уже после моего рождения, Хем-Белдир назвали Кызылом, что на нашем языке означает «Красный». Сестра моя научилась читать и писать по-русски, а потом, когда в моем городе стали печатать книги и газеты, она устроилась на работу в типографию. Я работал на лесозаводе. Все в нашей жизни было хорошо, но неожиданно сестра тяжело заболела.
Кызыл-оол выбил трубку, спрятал ее в карман и замолчал. Он просидел несколько минут с закрытыми глазами, потом вздохнул и продолжил:
– Вылечить сестру пытались лучшие шаманы, но ей становилось все хуже и хуже. Мой отец был в отчаянии, он не знал, что делать. Но тут в наш город приехали русские врачи, о которых рассказывали, что умением исцелять людей они превзошли всех наших шаманов. И тогда я пошел в открытую ими больницу. Русский доктор выслушал мой рассказ и отправился вместе со мной в наш дом. Русский, которого звали Петром, осмотрел мою сестру, покачал головой и заявил, что она тяжело больна, но надежда ее вылечить есть. Для этого сестре надо будет аккуратно и вовремя принимать лекарства. Когда же ей станет полегче, ее следует отвезти в Иркутск, где работают врачи, способные творить чудеса.
Мы с отцом согласились во всем слушаться русского врача. И чудо свершилось – из Иркутска моя сестра вернулась совершенно здоровой. Тогда-то я и поклялся отплатить русским добром за добро. И когда Гитлер напал на Россию, я сделал все, чтобы меня отправили на фронт, где я мог бы сразиться с оружием в руках против врага – германцев и тех, кто говорил на языке, похожем на русский, но на деле были хуже германцев. Я горжусь тем, что мои земляки показали себя отважными воинами.
– А как ты очутился здесь, помнишь?
– Плохо помню. Меня убили, но я снова стал живым. Значит, мои предки сочли, что я выполнил еще не все, что мне было предначертано.
Я внимательно посмотрел в глаза Кызыл-оолу. Тот неожиданно протянул мне руку ладонью кверху.
– Андрей, в знак того, что мы с тобой друзья, ты должен положить свою ладонь сверху на мою[32].
Я так и сделал. И у меня на этом свете стало одним другом больше.
6 августа 2014 года. Первомайское у Снежного.