В 28 лет он приобрел в Британии судостроительную верфь, а в 36 – литейный завод в Ньюпорте. Юз вошел в семерку самых богатых промышленников Англии. Но, похоже, ему стало тесно в родном королевстве, и он стал подыскивать новое место для вложения денег и развития своего производства.
В 1869 году Юз купил у князя Сергея Кочубея за внушительную сумму – 24 тысячи фунтов стерлингов – концессию на строительство в Александровке завода по изготовлению железных рельсов. Россия в годы правления императора Александра II активно вела строительство железных дорог. Рельсы приходилось покупать за границей – в основном в Бельгии – и государство хотело избавиться от иностранной зависимости.
Джон Юз серьезно подошел к строительству своего нового завода. Из Уэльса он выписал сотню опытных мастеров-литейщиков с семьями, хорошо знающих кузнечное и литейное дело. Одновременно в Александровке для рабочих летом 1860 года был построен поселок, который получил имя своего основателя – Юзовка. Именно с этой даты и ведет свою историю нынешний Донецк.
О британском подданном мистере Джоне Джеймсе Хьюзе можно рассказывать еще много. Он прожил бурную жизнь, и умер в 17(29) июня 1889 года в номере санкт-петербургской гостинице «Англетер» (даже место его смерти было связано со столь любимой Англией). Он был похоронен в Лондоне. Семья же Юза в 1903 году покинула Россию, и имуществом промышленника на Донбассе управляли назначаемые из Англии лица.
Юзовка же продолжала развиваться, вокруг нее строили новые шахты и заводы. В мае 1917 года она получила статус города. После Октябрьской революции Юзовка территориально вошла в состав Донецко-Криворожской советской республики, просуществовавшей до февраля 1919 года. Большевики, желая «укрепить пролетарскую составляющую братской Украины», добились передачи территории Донецко-Криворожской советской республики в состав УССР. Произошла эта передача в декабре 1919 года.
В 1924 году Юзовку переименовали в город Сталин. Букву «о» к своему названию бывшая Юзовка получила в 1929 году, когда на Украине началась активная работа по «украинизации» территорий, переданных из состава чисто русских областей России в состав УССР.
В 1932 году Сталино стал областным центром. Население его быстро росло, развивалась металлургическая и химическая промышленность. К началу Великой Отечественной войны оно достигло полумиллиона.
В годы войны город был сильно разрушен, а его население уменьшилось до 175 тысяч человек. Оккупация Сталино длилась 700 дней. Немцам так и не удалось наладить добычу «черного золота» из шахт Донбасса, и для того, чтобы обеспечить необходимым количеством угля металлургические предприятия Сталино, его приходилось привозить эшелонами из Верхней Силезии.
От оккупантов город был освобожден 8 сентября 1943 года. Восстанавливала Донбасс вся страна. В 1947 году была даже учреждена медаль «За восстановление угольных шахт Донбасса». Ею наградили 46 тысяч человек. Ее носили на колодке с георгиевской лентой, столь нелюбимой потомками Бандеры и Шухевича. В 1961 году, в самый разгар борьбы «с культом личности», Сталино переименовали в Донецк. Город быстро рос и развивался. Население его достигло 1 160 700 человек (по данным на 1989 год).
А потом началась перестройка. В 2014 году, после госпереворота в Киеве и прихода к власти откровенных укронацистов, народ Донбасса решил отделиться от свихнувшейся от ненависти к москалям и «ватникам» Нэзалэжной. В ответ полетели бомбы и снаряды. Донецк стал центром русского сопротивления и городом, вполне заслужившим звание города-героя.
Поздний вечер 7 августа 2014 года. Донецк.
Старший лейтенант Фольмер Андрей Иванович, бригада «Восток»
Алексей Иванович – ни фамилии, ни звания мне не сообщили – не был похож не только на своего коллегу майора Мельникова, но и на офицера вообще. Этакий добродушный увалень, вылитый плюшевый мишка Тедди, которые во времена моего детства прибыли из Америки и обрели необыкновенную популярность и у нас в России. Вот только глаза его выдавали жесткого профессионала.
– Ну что ж, шер ами, – устало улыбнулся тот после того, как Моравецкого и Михайлюту куда-то увели. – Благодарю вас. Надеюсь, что ваша поездка оказалась не слишком утомительной.
– Все было нормально, Алексей Иванович, – кивнул я. – Тогда я к вам зайду перед отъездом – если меня ничто не задержит, завтра вечером.
– Заходите, шер ами. Получите кое-что для нашего общего друга. А, если хотите, можете и пообщаться с вашими попутчиками – надеюсь, что к тому времени они будут ох как разговорчивы.
– Благодарю вас. Тогда до завтра, Алексей Иванович?
– До завтра, товарищ старший лейтенант.
Заночевал я у Михаила Андреевича Варенчука – тот пригласил меня еще по дороге в столицу Донецкой Народной Республики, присовокупив, что супруга и дети его уехали в Россию, и что места у него в квартире более чем достаточно. Хоть было и поздно, но мы вкусно поели – Миша, как оказалось, неплохо готовил – и выпили по небольшой рюмочке – больше не нужно было ни мне, ни ему, ведь завтра ночью нам предстояло вернуться в Снежное.
Добрались мы за четыре с половиной часа. Вообще-то дорога от Снежного до Юзовки – так в мое время именовался Донецк – заняла бы на автомобиле в довоенное время примерно столько же. Конечно, некоторые машины – особенно американского господина Форда – могли развивать скорость чуть ли не в шестьдесят верст в час, но дороги в этой части России – да и, наверное, везде, кроме городов – не позволяли подобных скоростей. А тут вначале Миша (так он просил его называть) разогнался, по его словам, до восьмидесяти километров в час. Я ему возразил, что километр не верста, он же ответил с улыбкой, что особой разницы нет*.
Но Миша очень скоро встал на тормоз – по его словам, нам предстояли сплошные блокпосты (так здесь именовались заставы), так что ехать придется «медленно и печально». Первый находился на выезде из Снежного – точнее, там, где этот городок переходит в следующий, со странным названием Торез. Как мне объяснил Миша, ранее он назывался Чистяково, и переименовали его в честь какого-то французского коммуниста. Когда я возмутился этим фактом, он добавил, что мы все это время едем по улице Ленина.
– Но давай пока оставим эту тему. Надо приготовиться к проверке.
Впрочем, увидев нашу машину, на блокпосте лишь махнули рукой – мол, проезжайте. Миша потом еще долго ругался – мол, даже документов не проверили. А если бы мы были диверсантами?
На двух блокпостах нас все-таки остановили и потребовали документы, но этим проверка и ограничилась. Скорость каждый раз приходилось снижать, и продвигались мы весьма медленно.
Одна верста – 1,068 километра.
И наконец, на закате мы подъехали к выезду из городка с не менее странным названием Зугрэс.
Здесь, посмотрев документы, проверяющий, направив автомат в нашу сторону, бросил:
– А теперь мы, с вашего позволения, бросим взгляд на то, что у вас под тентом.
Миша протянул ему еще одну бумагу. Тот, посмотрев на нее, даже присвистнул:
– Вот, значит, как… А ты Лешку Вампилова знаешь? Из твоего же ведомства.
– Нет у нас никакого Вампилова.
– А Женьку Ивченко?
– Погиб Женька еще в Славянске, если ты, конечно, про него.
– Похоже, ты и правда тот, за кого себя выдаешь. Только вот какое дело, ребята. Какие-то сволочи шалят в последнее время между Зугрэсом и Харцызском. Если увидите блокпост – не останавливайтесь, нет их там, хотя надо бы поставить таковой хотя бы на повороте к Золотаревке. Да людей не хватает. Вот только лучше вам бы заночевать здесь, в Зугрэсе. Помещение найдем, накормим и все такое, а завтра на рассвете отправитесь дальше.
– Благодарю за предложение, но нам кровь из носа нужно доехать в Донецк уже сегодня.
– Понятно… Ну что ж, ребята, счастливого пути. И… это… пока еще хоть немного светло, фары не включайте.
– Не учи ученого, – усмехнулся Мишка. – А за заботу – спасибо! Счастливо оставаться!
– С Богом, – сказал тот и перекрестил нас.
И, действительно, где-то через пару километров, несмотря на сумерки, мы разглядели классическую заставу – палатку у дороги, троих в камуфляже с карабинами, именуемыми здесь автоматами. Даже шлагбаум присутствовал. Но выглядело это несколько театрально – да и вели они себя не так, как ополченцы на настоящих блокпостах.
Мишка неожиданно резко вырулил на обочину, объехал шлагбаум, и, виляя, поспешил отъехать от «блокпоста», откуда по нам уже стреляли. Две пули, судя по звуку, пробили тент, но никаких стонов я не услышал. Похоже, наш «груз» они не задели, хотя, конечно, у меня закралось сомнение, что их могло и убить. Я приоткрыл окно и выстрелил по бандитам, ничуть не надеясь попасть – и, к своему изумлению, услыхал истошный вопль с той стороны, и стрельба по нам прекратилась.
– Ну ты и снайпер, – восхитился Мишка, а на все мои заверения, что просто повезло, сказал лишь: – Конечно, конечно.
Через три-четыре минуты Мишка остановился, и я вылез и проверил сохранность «груза». Оба наших «пассажира» благоухали, особенно поляк. Я на секунду снял у него ленту со рта, чтобы спросить, все ли в порядке, но он лишь бесконечно повторял: «Мо́гли мне за́бич»[48]. Я ответил ему на том же языке: «Вуасно»[49], и вновь залепил ему рот.
– Все нормально. Вот только, чувствую, запах от этих «храбрецов» скоро доберется до кабины.
– Ничего, – усмехнулся Мишка. – Я целлофан подстелил. А им полезно полежать в собственных выделениях – будут более сговорчивыми. А целлофан, – добавил он, догадавшись, что для меня это новинка, – это такая прозрачная пленка.
Далее все прошло в общем-то штатно – въезд в Харцызск, немного открытого пространства после него, и затем Макеевка, плавно перешедшая в Донецк, где нас почти сразу остановил полицейский (которого Миша назвал почему-то «милиционером») за превышение скорости. Но, увидев Мишину «грозную бумагу», отпустил, пожелав счастливого пути и выразив надежду, что правила мы все-таки будем соблюдать.