Ребята у меня были хорошо натренированы, и я лишь сообщил им, что действовать придется по плану «Б». Джонсон – наш штатный сапер – ловко прикрепил к створкам ворот подрывной заряд, после чего подорвал их. Еще не успела осесть пыль, поднятая взрывом, как мои ребята рванули внутрь. Следующей Джонсон должен был взорвать входную дверь, а дальше нужно было бы всех нейтрализовать. Нам вполне хватило бы одного или двух «языков». Они нам скажут, куда эти мерзавцы дели Моравецкого и где его следует искать. Остальные нам не нужны. На все про все по нормативу нам должно было потребоваться не более семи минут…
То, что все пошло не по плану, я понял, когда в лицо моим парням ударили лучи прожекторов. Почти сразу же за ними заработали пулеметы. Первые же «котики», успевшие выскочить во двор, были щедро нашпигованы пулями. Несколько человек, те, кто поопытней, залегли и попытались открыть ответный огонь. Но против гранат у них не было никаких шансов уцелеть. И вся моя группа – профессионалы высочайшего класса, на чье обучение были потрачены миллионы долларов американских налогоплательщиков – совершенно бездарно полегла в этом проклятом дворе. А те, кто из них выживет, угодит в москальские застенки, где живые позавидуют мертвым.
Тут во мне неожиданно вскипела нешуточная злость – не иначе нас всех подставил этот гребаный Кононов – кто же еще… Прежде чем уйти, я выстрелил в него из своей «беретты» с глушителем – не хватало еще, чтобы враг понял, где именно я нахожусь, и что вообще кто-то из нас остался в живых. Эх, жаль, что я не успел сделать контрольный выстрел – у меня просто не было на это времени. Но я не зря считаюсь одним из лучших стрелков среди «котиков», и потому этот предатель наверняка отправился в ад – именно там место для таких, как он.
Отойдя на несколько сотен метров от места засады, я достал рацию и вызвал этого скота Васюру.
Дорогу назад я помнил плохо, а попадаться в лапы кацапов мне совсем не хотелось. К моему облегчению, этот идиот ответил мне практически сразу, и я ему как мог объяснил, где именно нахожусь. Может быть, зря я ему доверился, но мне нужны были люди, которые помогли бы мне выбраться отсюда и добраться до своих.
– Мы в десяти минутах. Ждите, – ответил тот, естественно, на украинской мове. Голос был явно Васюры, и я чуть расслабился. Найдя укромное место под развесистым кустом, я стал ждать своих спасителей. Что-то меня тревожило, но я никак не мог понять, что именно.
То, что случилось потом, напоминало кошмарный сон. Куст, под которым я лежал, неожиданно подпрыгнул и превратился в человека. Я даже не успел выстрелить – чьи-то сильные руки перехватили мою глотку, да так, что я даже не смог пискнуть. Потом мои руки и ноги стянули пластиковым жгутом, а рот заклеили скотчем. Человек, внешне похожий на Васюру – но, как я понял, не мой знакомый – приказал кому-то, причем голос его был практически таким же, как у того Васюры:
– Увести.
И тут я наконец-то понял, что меня все время беспокоило. Голос этого человека был примерно таким же, но мова его была всяко получше, чем у настоящего Васюры. И я так бездарно попался… Ничего, я был уверен, что мне ничего не грозит – при первой возможности меня обменяют, и я тогда отомщу кацапам за гибель моей группы и за то, что испытал такое унижение. Ще не вмерла Украйины ни слава, ни воля!
Ночь с 7 на 8 августа 2014 года.
Первомайское у Снежного.
Подполковник Ефремов Павел Федорович, он же майор ополчения ДНР Мельников Павел Сергеевич, позывной «Каскадер»
– Ну что, Шурик, – усмехнулся я, рассматривая фото восьмерых жмуров и троих пленных. – Что мы имеем в сухом остатке? Леньку Кононова и десяток диверсантов, якобы украинских.
– Рожи почти у них у всех скорее западные, – кивнул Жарков. – Да и можно себе представить, чтобы из десятка украинцев было трое рыжих, четверо блондинов и двое латиносов? Конечно, последние двое теоретически могли быть цыганами или там румынами, но сам понимаешь…
– Я думаю, что это те самые котики, про которых мы слышали. Вот только странно, что среди них нет ни одного негра. А то знаешь анекдот: «и целуешься как русский, но не русский же!»
– Я тебе его в свое время и рассказал. Тебе, кстати, и Лене Кононову – мы с Таней тогда праздновали новоселье. Эх, кто мог тогда подумать, что он станет сбушной нелюдью… А насчет диверсантов – полагаю, что они решили косить под хохлов, не зря на них бандеровские шевроны.
– Только сам камуфляж ох какой дорогой – такой даже у «навозов» не всегда найдется.
– Мне тоже так почему-то кажется. Ладно, постреляли, отдохнули, теперь давай займемся делом. Будем ковать железо, пока горячо. Предлагаю такой вариант – тебе оба пиндоса – или кто они там, – а мне Кононов.
– Ты ж с ним дружил… Я-то его знал шапочно, не более того. По всем неписаным правилам нельзя тебе его допрашивать.
– Видишь ли… люди, конечно, меняются, но я попробую склонить его к сотрудничеству. Тем более что есть некоторая вероятность, что его сюда прислали потому же, почему и меня. И очень интересно было бы узнать, что сбушникам известно – а что нет.
– Скажи сразу, тебе не улыбается допрашивать их по-английски…
– И это тоже. Подзабыл я его. А ты вроде обменивался опытом с нашими гвинейскими, тьфу ты, английскими и американскими «друзьями» в начале девяностых… И даже провел какое-то время в Америке.
– Было дело… Ну ладно, попробую вспомнить их мову.
На том мы и порешили. Подумав, я решил начать с рыжего, который единственный выжил во дворе КПЗ. Когда наши ребята швырнули туда по гранате – уже после того, как пулеметы сделали свое дело – я обратил внимание, что этот прикрылся телом соседа, а потом сдался в плен без всяких фокусов. Жить ему захотелось, такое у меня возникло впечатление… Вот от этого и станем танцевать.
– Имя, звание, личный номер! – потребовал я, зная, что американцев приучают на случай попадания в плен выдавать именно эту информацию и никакую другую. И правильно – именно такой перечень указан в Женевской конвенции.
Похож он был на жителя самостийной Украины примерно настолько же, насколько я на йеменита. Ежели что, знаю я, как эти самые йемениты выглядят, провел там некоторое время в восьмидесятых, но рассказывать о своих похождениях в стране верблюдов и фиников, а также великолепных древних городов, не имею права, уж простите.
Тот с готовностью ответил, причем тон его был скорее заискивающим:
– Майкл МакМертри Иннис, младший лейтенант[50], «тюлени» Военно-морских сил США, номер социального страхования[51] такой-то.
Я подождал, пока сержант Лапочкин запишет эту информацию, но не успел задать свой первый вопрос, как Иннис неожиданно взмолился:
– Не надо меня пытать, я все расскажу! Все, что знаю!
– А кто вам сказал, что вас будут пытать?
– Командер-лейтенант Фрэнк. Он сказал, что русские – звери, и что лучше застрелиться, чем попасть к вам в плен.
– Интересно. А где этот командер сейчас?
– Он не входил с нами во двор, сэр. Он ждал вместе с украинским майором снаружи.
– Опишите его.
– Примерно шесть футов[52], черные волосы, смугловатая кожа, карие глаза, длинный нос. Родинка, похожая на бородавку, на верхней губе.
Я улыбнулся про себя – это описание как нельзя лучше подходило к захваченному группой Остапа пиндосу.
– А вы не знаете его полного имени?
– Питер Тарас Фрэнк, сэр. Позывной странный – Байда. Почти как наш вице-президент[53].
Интересно, подумал я. Байда – это запорожский казак из легенды, обычно отождествляется с князем Дмитрием Вишневецким, основателем Запорожской Сечи, казненным в Стамбуле в 1563 году. Но, как бы то ни было, похоже, что наш Фрэнк – хохол. Или его предки…
– И что же вам этот ваш Байда рассказал?
– Что русские – палачи по жизни. И что первым делом нас начнут страшно мучить, так, что даже индейцы-ирокезы с их «столбами пыток» будут выглядеть адептами матери Терезы.
Похоже, что Фрэнк надеялся, что его люди застрелятся, прежде чем сдаваться русским – или донецким. Но что получилось, то получилось. Меня подмывало, конечно, сказать, что мы такими вещами не занимаемся, в отличие от Гуантанамо, но я решил, что рассказанное «байдой» послужит стимулом для откровенности. И действительно, младший лейтенант поторопился как можно скорее выдать нам всю известную ему информацию.
От него я узнал, что часть их была расквартирована в немецком городке Бёблинген, что под Штутгартом. И что его и других лично отобрал Фрэнк – и брал он только белых, чтобы они в случае чего могли сойти за украинцев. Я мысленно снял шляпу перед Шуриком – мой друг вновь оказался прав.
Иннис рассказал нам и о том, что штаб «Азова» перенесли из Петровского в какую-то деревушку на горе, и что вышли они именно оттуда. А я вспомнил, что в тех местах, действительно, есть некая Сауровка – практически единственная, находящаяся в этой части кряжа, если не считать пары хуторов. Но больше мне Иннис ничего путного сказать не смог – кроме того, конечно, что им было поручено освобождение Моравецкого и ликвидация не только охраны КПЗ, но и Михайлюты. Так что я приказал его пока убрать с глаз долой и привести ко мне Фрэнка.
На мой вопрос об имени, звании и личном номере – его я задал на английском – «байда» ответил на украинском с еле заметным американским акцентом. Впрочем… выговор был почти правильным – так, наверное, разговаривали галичане, когда Львов был польским, – но интонации были скорее американскими.
– Сержант Мищенко, личного нумеру не маю.
– Кончай ломать комедию, Фрэнк! – я устало посмотрел на америкоса. – На простого вуйка[54] ты совсем не похож.
– Ну, если вы знаете, как меня зовут, – нагло усмехнулся тот, перейдя на английский, – то требую, чтобы меня содержали согласно Женевской конвенции.