Грузовик оказался самосвалом – и мне повезло, раньше я был под несколькими рядами тел, теперь оказался сверху – те, кто был подо мной, откатились в сторону. Когда я услышал, что грузовик отъехал, я осторожно попробовал пошевелить затекшими ногами. Они слушались плохо, и я пополз на одних руках. Медленно, медленно, потом потихоньку, подключив задние конечности, встал на четвереньки, а затем и на ноги, опираясь на стволы деревьев. При свете убывающей, но все еще яркой луны можно было разглядеть кресты и памятники на могилах. Я понял, что оказался на кладбище.
Куда я брел – не помню, но вскоре выбрался на дорожку, а по ней вышел к открытым воротам. Ночью на кладбищах их обычно запирают. Но сейчас они были нараспашку – судя по всему, чтобы не мешать «азовцам» завозить новые партии трупов. Я на всякий случай спрятался в кустах – и, действительно, через три минуты послышался звук автомобильного мотора, показались фары, и въехал, практически не снижая скорости, небольшой самосвал – тот же или другой, не знаю. Я чуть подождал и тихо выбрался из ворот. На них висела табличка «Новотрощьке кладовище» – Новотроицкое кладбище.
Так вот, оказывается, куда меня занесло… Находилось оно на северо-восточной окраине города, чуть ли не за его чертой – где-то здесь кончается город и начинается Калиновка. Значит, я на улице Шоссейной… Чуть дальше начинается частный сектор, маленькие домишки, какая-то часть из них после «евроремонта», большинство в первозданном виде. И, что немаловажно, в одном из них живет мой старинный приятель и сослуживец по Афгану, Орест Лещишин.
Квартиру он после расставания с очередной супругой каждый раз оставлял новой бывшей и переселялся в этот домик. По его словам, он два раза уже зарекался жениться на галичанке – и два раза наступал на те же грабли, что и в первый раз. Домик этот – ничего особенного, хотя деньги у Ореста имелись. Но у жилища Ореста имелось еще одно немаловажное преимущество – к калитке в сад можно подойти и по полю, минуя улицы, где меня кто-нибудь мог увидеть. И если учесть, что я голый и, скорее всего, весь в синяках, мне не стоило привлекать внимания. А на Ореста я мог положиться, как на самого себя.
Позывной у него был «Колумб» – «я из Коломыи, так что подходит». Кто ж знал, что через несколько лет эта версия какого-то свидомого придурка – что Колумб, мол, был из Коломыи – войдет в украинские учебники истории… Вообще, конечно, западенцы разные бывают, но Орест оказался классным мужиком. В Афгане я его два раза выносил из-под огня. В первый раз он вернулся в строй, во второй, аккурат перед дембелем, ранение оказалось более серьезным, и, когда я его тащил, прилетело и мне – именно с тех пор я и хромаю. Потом мы с ним переписывались, и вдруг звонок в дверь, и на пороге стоит Колумб собственной персоной. Мол, решил посмотреть, как тут люди живут. Прожил у меня месяц, вернулся домой, а еще через некоторое время приехал вновь – уже насовсем, добавив: «Всего месяц жил у вас, а этих хохлов уже видеть не могу». Продал квартиру в Коломые и купил себе что-то в Марике, открыл бизнес, развернулся… Увы, он поддержал первый майдан, ездил в Киев, а потом плевался во время правления Ющенко, как больной верблюд. В конце тринадцатого отправился на второй майдан, но вернулся уже в середине января, бросив лишь: «С теми, кто кидается коктейлями Молотова в ребят, которые всего лишь стоят в оцеплении, мне не по пути».
Кое-где лаяли собаки, но так, лениво – все же я был в некотором отдалении. Я постучал в дверь веранды, через пару минут ее открыл Колумб с травматом «Хауда» в рука. Впечатляющая штука – действительно, внешне он напоминал обрез, с которым наводил шорох на питерских бандюков Данила Багров из «Брата». С дистанции десяти шагов его пуля пробивала доску. Увидев мою голую тушку, он выругался, затащил меня в дом, включил свет и внимательно осмотрел, покачал головой и сказал:
– Тю-ю! Кто ж тебя так отделал?! Краше в гроб кладут. Пойдем вот сюда – там никто не увидит. Ложись, кому говорю. – И он осмотрел меня – медиком он не был, но «за речкой» одно время исполнял обязанности санинструктора и кое-что, похоже, помнил.
– Гематомы, ожоги, но вроде ничего не поломано. Расскажи, как ты дошел до жизни такой.
Я и рассказал. Он лишь выдал свое очередное любимое «тю-ю!» и сказал:
– Значит, так. Отлежишься у меня – тебе сейчас нужно хотя бы немного подлечиться. А потом посмотрим.
– Хотелось бы узнать, что с моими.
– Завтра и узнаем. Им звонить сейчас ни в коем случае нельзя. Один из главных «днепровцев» – Артем, Женька Артеменко, наш с тобой сослуживец. Он заходил вчера, рассказал про массовые аресты – и про то, что теперь все телефоны задержанных на контроле. Американцы какую-то технику привезли, и сами же на ней сидят, а заодно и «навозов» натаскивают.
– «Навозов»?
– Так теперь в народе «азовцев» именуют – даже Артем их так назвал. Так вот, если тебя взяли, то все телефоны, которые были у тебя в контактах, на прослушке. Ничего, я в твоем доме кое-кого знаю, так что позвоню им завтра с утра. С домашнего – вряд ли он у тебя был записан.
– Я его просто не знал…
Но на следующее утро мне стало весьма хреново. В тот же день заехал его знакомый врач, осмотрел меня и сказал, что у меня воспаление легких и вообще-то мне надо в больницу. «Но, я так понимаю, сие на данный момент нежелательно. Так что давай ему вот эти таблетки, и, если станет хуже, звякни еще раз. Да, и полный покой».
В тот же вечер он все-таки дозвонился до своей «агентессы» – это оказалась мать одного из его приятелей, жившая этажом ниже нас. Она слышала Анин разговор с «навозами» – а потом увидела, как супруга со Славкой садятся в нашу старенькую машину и уезжают в неизвестном направлении.
– Куда! – сказал он мне, когда я попытался привстать. – Главное, они вовремя смотались. А то даже Артем говорит, что сейчас в городе начался террор.
Его слова – «я на это не подписывался». А тебе лучше пока оставаться здесь. Подлечишься, попробую тебя переправить либо в Россию – но это сейчас сложно, либо хотя бы к донецким.
Через какое-то время я выздоровел, но на фронте было все хуже – украинская армия с тербатами продвинулась очень уж далеко, и было непонятно, как и где меня переправлять на ту сторону. Но мой приятель не терял времени – надыбал мне кое-какую одежку, включая охотничий камуфляж (габариты у меня всяко больше, чем у него, его шмотки мне бы не подошли), и подготовил все к возможному отходу.
А позавчера он ворвался в комнатушку, где я обитал – выбрана она была так, чтобы не просматриваться с улицы – и объявил:
– Выходим через десять минут. Все готово. Облачайся!
И протянул мне камуфляж и горные ботинки.
– А что случилось-то?
– У меня радио есть, прослушиваю разговоры «навозов». Как раз объявили, что по моему адресу прячут сепара. Кто донес, непонятно, но нашелся иуда, так что тебе надо срочно отсюда линять. Через полчаса они будут здесь.
– А ты?
– Я с тобой. «Схид и захид разом»[55], блин. Понял я теперь, что зря на те майданы мотался… Попробую искупить свою вину в ополчении. Вот только не знаю, куда нам с тобой идти.
– Пойдем в Первомайское у Снежного – там на хуторе живет Оля с семьей. А там посмотрим.
– Добро. Вот только машину придется бросить где-нибудь на полпути. На Саур-Могиле сейчас такое…
И вот мы здесь, на гребне Донецкого кряжа. Обидно было бы попасться в руки этих ублюдков, когда до цели оставалась пара-тройка километров. Мы как можно тише направились вдоль склона, подальше от «навозов», когда, как часто бывает в таких случаях, сработал закон подлости.
Когда-то давно я прочитал, что Марк Твен издевался над книгами Фенимора Купера, обозвав их вместо «серии про Кожаного Чулка» «серией про сломанную ветку» – во всех в них враги замечают героев, когда кто-нибудь из последних наступает на сухую ветку. Представляю себе, как этот пиндос начал бы хохотать над нами, если бы он услышал, как такая же сухая ветка хрустнула под моей ногой. И, как у Купера, «навозы» это услышали – и начали палить в нашем направлении.
Я разрядил сначала один, потом второй ствол своего «карамультука» – калибр дроби был весьма несерьезным, но один из супостатов заорал, схватившись за лицо, и принялся кататься по земле – наверное, дробь угодила ему в глаз. Но рядом я услышал падение тела – и, обернувшись, разглядел Колумба, валяющегося на земле. В отличие от «кизяка», он не издал ни звука. Я подскочил к нему, бросив ставшую бесполезной двустволку. Он лишь прошептал:
– Беги, я попробую их остановить.
Но я схватил «сайгу» и сделал несколько выстрелов – уж не знаю, было ли это простым везением или Божьим провидением, но все четверо валялись без движения. Я повесил «сайгу» на ветку, подхватил Ореста, посадил его себе на спину и, как мог, быстро захромал вниз по склону, прочь от этого поганого места.
Метров через триста меня вдруг повалили, скрутили, залепили рот клейкой лентой и куда-то повели.
– Друга моего возьмите! – тихо попросил я. Если это наши, то возьмут, подумал я, а если не наши, то хуже не будет.
Глаза мне не заклеивали и не завязывали, и при свете луны я увидел, что одеты были те, кто нас повязал, разномастно – кто в охотничьем, как и мы, а кто и просто в гражданском.
Меня подвели к человеку, который показался мне смутно знакомым. Тот спросил:
– Кто такие и откуда?
– Из Марика, – устало ответил я и только хотел назвать свое имя, как голос моего оппонента неожиданно подобрел:
– Не может быть! Грек? – назвал он меня по моему армейскому позывному. – Аня же сказала, что тебя «навозы» замели. А потом ей сообщили, что ты умер. Я с тех пор каждый вечер молюсь за упокой твоей души.
– А я, видишь ли, живой. Но в аду я побывал – у «навозов» в гостях, в «библиотеке».
– Весело живешь… А кого это ты нес?
– Того же, кого и в первые два раза, – послышался слабый голос Ореста. – Зд