– Слыхал я об этом, у нас в армии Нестора Ивановича тоже были греки из Мариуполя. Неплохо воевали, ничего о них не могу сказать плохого.
– Теперь будем драться вместе, думаю, что вы, Семен Никитич, не пожалеете об этом.
– Боюсь, что вам будет трудно с нами воевать, – с сомнением произнес Каретник. – Вы уже люди старые, раненные несколько раз. Может быть, вам в штабе найдется работа?
– Зря ты так, Семен Никитич, – вмешался я. – Ты бы знал, что эти «старички» вытворяли в Афгане… Я думаю, они и сейчас получше многих будут, да и у твоих ребят есть чему у них поучиться.
– Именно так, Семен, – Колумб, видимо, решил с ходу перейти с Каретником на ты. – Полагаю, что в деле мы молодым дадим сто очков форы. Грек – хоть прямо сейчас, а я, если не выпишут к завтрему, сбегу, и прямо к вам.
– От тильки цього нэ трэба, – покачал головой Каретник. – Вы, уважаемый Колумб, выйдете из сего богоугодного заведения честь по чести, с согласия уважаемых дохтуров. Мы вас будем ждать. А вас, уважаемый Грек, милости прошу к нашему шалашу. У нас в отряде сейчас как раз обед будет. Сядем за столом рядком, поговорим ладком. Думаю, о чем побалакать, у нас найдется…
8 августа 2014 года. Донецк, больница № 15.
Анджела Нур Кассим, стюардесса
– Здравствуйте, – сказал новый посетитель с очень правильным британским акцентом, то ли оксфордским, то ли кембриджским. Как в старых английских фильмах, подумала я. Сейчас так никто уже не говорит – по крайней мере, когда я летала в Лондон, ничего похожего не слышала.
– Вы из… КГБ, или как оно у вас называется? – спросила я, хотя что-то мне говорило, что этот мужчина с ними не связан. Уж очень он был… странным, но в хорошем значении этого слова. И красивым – мне редко нравились белые мужчины, но этот был как раз таким.
– Да нет, мисс Кассим – так вас, кажется, зовут? Мы же не представились. Меня зовут старший лейтенант Андрей Фольмер.
– А меня Анджела Нур Кассим, но вы это уже, кажется, знаете, – улыбнулась я и добавила весьма по-старомодному: – Хау ду ю ду[58].
– Хау ду ю ду, – склонил он голову. – Я, знаете ли, в некоторой мере ваш товарищ по несчастью, мисс Кассим.
«Мисс», – подумала я. Никто уже так не говорит – американские феминистки добились в семидесятых, что всех женщин теперь именуют «миз» – «Ms.». А мне нравится, хотя в данном случае эта форма обращения чересчур уж формальная…
– Зовите меня Анджела, так мне привычнее.
– А вы меня тогда Эндрю.
– Эндрю, так вы тоже летели на том самолете?
– Не совсем. Меня расстреляли в тысяча девятьсот двадцатом году. И я, вместо того чтобы умереть, как полагается в таких случаях, неожиданно оказался недалеко от того места, где нашли вас, причем в августе две тысячи четырнадцатого года. И ни одной раны на мне не было.
– Как на мне, пока я не упала… А за что вас расстреляли?
– У нас была Гражданская война. И когда Белая гвардия – так называлась наша армия – окончательно проиграла большевикам, они предложили всем офицерам, которые добровольно пришли на регистрацию, полную амнистию. А вместо этого расстреляли.
– Всех?!
– Наверное, всех или почти всех. Но точно я знаю лишь про себя и тех, кто пришел в то же место, что и я – нас сразу же поставили к стенке, на которой виднелись выбоины от пуль и кровавые пятна.
– И что теперь?
– Смерти я теперь не боюсь – один раз уже умирал. А вот других спасти надо. Поэтому я вновь в военной форме.
– Вы знаете, Андрей, я вам даже завидую. Вы сделали свой выбор. И ваш дальнейший путь, в общем, ясен. А вот мне непонятно, что делать. Разве что бороться за то, чтобы вернуть свое честное имя.
– Надеюсь, что ваши родственники вас опознают. Конечно, непросто будет объяснить, как вы выжили, да и вы должны быть готовы к тому, что вам не будут верить.
– Марина мне сказала, что неплохо бы мне все рассказать кому-нибудь из… русских спецслужб. Чтобы они знали, как все произошло.
– Видите ли, Анджела… это может быть опасно. Мне давали почитать, что об этом пишут в Англии, Америке и Германии – везде обвиняют русских. И наказывают именно их – ввели против России, уже не помню, как они называются…
– Санкции, – подсказала Марина.
– Да, именно их. В мое время такого слова даже не было. Так что, если вы расскажете о том, что вы знаете, будьте готовы к тому, что вас назовут лгуньей. И в Европу и Америку вам полеты будут закрыты.
– Но вы же… пошли снова воевать?
– Я солдат, Анджела, и я воюю за свою землю и своих людей. А вы… вы – молодая и очень красивая девушка, у вас вся жизнь впереди. А в будущем – семья, дети…
– Так уж и красивая, – покачала я головой. Видит Аллах, я себя таковой не ощущала – а тем более сейчас, когда лицо мое не только было ненакрашенным, но и распухло на больничной койке.
Я про себя подумала, что, если он начнет меня уверять, что я красавица, то это будет не более чем пустым комплиментом. Но он сказал вполне серьезно:
– Вы очень похожи на мою невесту – она была из казаков-калмыков.
– А что с ней случилось? – спросила я, подумав запоздало, что зря я так – скорее всего, вышла замуж в его прошлом после того, как его не стало. Но он лишь покачал головой:
– Она была сестрой милосердия в нашей армии. Однажды, петлюровцы просочились в тыл и захватили лазарет, где она служила. Раненых они перебили, а над обеими женщинами сначала… поиздевались вдоволь, а потом перерезали им горло. Петлюровцы, – продолжил он, увидев мое недоумение, – это украинские националисты, примерно такие же, как те, с кем мы сейчас воюем.
После этих слов мне стало мучительно стыдно.
– Вы правы, конечно, если я не буду молчать, то мне, наверное, будет хуже. Но я тогда полностью потеряю к себе уважение. И те, кто сбил наш самолет, смогут и дальше убивать людей – и валить все на русских.
Андрей неожиданно взял мою руку и поцеловал ее, и в глазах его я отчетливо увидела восхищение – а может, и больше. Краем глаза я увидела, что Марина нахмурилась – интересно, почему?
Подумав немного, Энди (так я начала называть его про себя) добавил:
– Давайте я познакомлю вас с одним человеком. Он имеет некоторое отношение к спецслужбам – не знаю, какое именно – и вы ему все расскажете. И, если вы захотите, он может и не афишировать, от кого он получил эту информацию.
– Нет уж. Как говорится, делай, что должно, и будь, что будет.
– Тогда мы зайдем к вам сегодня вечером, если нас к вам пустят, или завтра.
– Буду вас ждать!
Андрей посмотрел на Марину, затем поцеловал еще раз мою руку, и они вышли. А я попыталась разобраться со смятеньем чувств. Нет, я не собиралась передумывать насчет разговора с русским «джеймсом бондом». Я поняла другое – я встретила человека, с которым с удовольствием провела бы всю свою жизнь. Как он и сказал – семья, дети… Тогда пусть меня не пускают в Лондон и обзывают врушкой – все это меня уже не будет волновать.
Вот только такое впечатление, что он нравится и Марине. А она такая красивая – куда мне до нее… Впрочем, посмотрим, кто кого.
8 августа 2014 года. Донецк.
Степаненко Алексей Иванович, пенсионер ФСБ, а ныне начальник одного из отделов Службы Безопасности ДНР
Ко мне в кабинет старший лейтенант Фольмер явился ровно в назначенное время, как и полагается офицеру Российской империи – ведь я просил передать ему, чтобы он приехал примерно в шесть вечера. А он прибыл ровно в шесть – ни минутой раньше и ни минутой позже.
– Господин… товарищ… старший офицер, старший лейтенант Фольмер по вашему приказанию прибыл!
– Вольно, товарищ старший лейтенант, – усмехнулся я. – Разговор у нас будет неформальный, без чинов, поэтому давайте без казенщины. Зовите меня просто Алексей Иванович, а я вас будут величать Андреем Ивановичем – так вроде, мон шер?
– Именно так, Алексей Иванович.
– Тем более если захотите поговорить с нашими друзьями, то чем меньше они будут о нас знать – тем лучше. Потому как если Михайлюте светит долгий и довольно однообразный труд в казенном доме где-нибудь в Заполярье, то Моравецкого рано или поздно придется отпустить. Хотя… Ну, пока не будем об этом. Если же такое произойдет, то тогда его уже свои будут тщательно расспрашивать. Понятно, что он им выложит все, что знает и чего не знает. Посему им лучше не знать даже наших имен.
– Хорошо, Алексей Иванович.
– Оба они были весьма разговорчивы и запели, как токующие глухари. Так что у меня для вас есть кое-какой набор сведений, который заинтересует и… – я чуть было не сказал «подполковника Ефремова», но вовремя опомнился и без запинки продолжил: – Майора Мельникова. Потому для начала ознакомьтесь вот с этим документом, тут выжимка из протокола допроса обоих наших друзей. А вот это передадите майору Мельникову, – и я выдал Фольмеру конверт с зашифрованной флешкой, пароль от которой был знаком нам с Пашей, а больше никому. Точнее, третий пароль из десятка – что можно было понять по цифре 3, написанной на конверте.
Фольмер прочитал то, что я ему дал, нахмурился и сказал:
– Вот же мерзавец этот Михайлюта…
– А у вас не было агентов у красных?
– Были, конечно. И у красных, и у махновцев, и даже у петлюровцев. Да и мы время от времени ловили их людей. Но вряд ли они делали это за деньги. Ведь большинство и красных, и белых, и махновцев воевали за идею. Особенно наши – ведь уже в девятнадцатом году было ясно, что наши шансы на победу тают с каждым днем.
– Вы знаете, работа с массами – это отдельная наука. Особенно в ней преуспели американцы с англичанами. Причем что в бизнесе, что в политике, нужно убедить народ в некой идее – будь то светлое будущее, всеобщее обогащение, избиение неверных либо смываемая втулка для туалетной бумаги.
Он посмотрел на меня с удивлением, и я добавил:
– Не обращайте внимания, это абсолютно бесполезное новшество вовсю рекламируют по телевизору. Но работа с индивидуальными агентами – совсем другой коленкор. Некоторые помогают врагу из-за денег. Некоторые – из-за власти; вспомните убийство императора Павла I людьми из его ближайшего окружения. Некоторые – потому, что боятся за свою жизнь или жизнь родных и близких. Но надавить можно если не на всех, то на очень многих.