Когда мы приехали, я распрощался со своими спутниками – моя работа только начиналась, пусть я и не особенно-то и выспался. Сдать привезенное оружие – и объяснить, как им пользоваться. Хотя, если честно, со многими образцами я и сам познакомился только в Донецке. Затем пришло время отправиться с докладом к майору Мельникову. И наконец, пришло время главной моей добычи в этой поездке – самой настоящей гаубицы Д-1 времен Великой Отечественной войны, той самой, которая началась через двадцать один год после моего расстрела.
С нами приехали трое, которые в армии служили в артиллерии. Я вообще-то понадеялся, что они справятся и без меня, но меня зачем-то попросили помочь разобраться – ведь все трое служили на значительно более продвинутых орудиях под названием «Мста» – по их словам, точно таких же, которыми сегодня воюют укропы. Нам придали еще семерых – двоих водителей, один вез гаубицу на буксире, один управлял автомобилем, именуемым «газелью», с боеприпасами, коих нам выделили аж два десятка – и пятерых новичков. Что обрадовало – двое шахтеров фигурой напоминали кумира моего детства, Ивана Поддубного, а снаряды у Д-1 по сорок кило штука – на полигоне при пристрелке я поднял выделенный мне снаряд и чуть не надорвался. Эти же носили их без особых трудностей.
Меня не радовало, что одного снаряда для пристрелки слишком мало. Мне хотелось, чтобы наличие этого орудия стало неожиданностью для наших врагов. У них, конечно, всего больше, но именно такой вот сюрприз иногда бывает решающим. Мы замаскировали гаубицу в сумерках в небольшой рощице. До этого я буквально «обшарил» склон горы через бинокль и нашел две гаубицы противника более современного вида – вероятно, это были те самые «Мсты». Да петлюровцы – пардон, бандеровцы – и не прятались особо, в полной уверенности, что мы все равно ничего поделать с ними не сможем.
Я ради интереса навел «дуру», как ребята прозвали Д-1, на место расположения этой батареи. Было понятно, что необходимо будет пристреляться и что первые пара-тройка снарядов пойдут, как говорят люди этого времени, «в молоко». Но я всегда был сторонником порядка во всем – наверное, это мои предки-немцы постарались. Потом мы тренировались заряжать орудие и добились некой сноровки, хотя до совершенства, конечно, было еще далеко.
Снаряды мы оставили в кузове «газели», поставили пост, а чуть подальше – палатки, в одной из которых я и решил провести ночь. Было уже темно, и я попросту не знал, где именно меня поселили, а спрашивать, где такая-то улица и такой-то дом, в темноте обычно не у кого.
Разбудили меня взрывы в Снежном. Я выскочил из палатки вместе со своими соседями и увидел при свете полной луны, как из других тоже выбегали ребята. Вспышки выстрелов я увидел на той же позиции, на которой находились обе бандеровские гаубицы. Ну что ж, подумал я, никуда я, конечно, не попаду, но попробовать можно.
По моему приказу зарядили орудие – намного быстрее, обратил я внимание, чем днем, я заткнул уши, чуть подправил прицел и дернул за «колбасу», как именовалась длинная толстая веревка. Раздался выстрел – оглушительный, несмотря на специальные затычки в ушах, – и я, придя в себя за несколько секунд, открыл рот, чтобы скомандовать повторное заряжание.
И тут там, где до того то и дело виднелись вспышки выстрелов, произошел сильный взрыв. Было ли это связано с моим выстрелом или с халатностью артиллеристов, не знаю, но мне сразу стало ясно, что взорвался боезапас – и продолжал какое-то время взрываться.
– Как это у вас так получилось, товарищ старший лейтенант? – спросил один из силачей, а другие лишь почтительно покачали стрижеными головами.
– Повезло. Просто повезло. Немного удачи, и…
– Вы же сами говорили, что удачи в нашем деле не бывает.
– Здесь то самое исключение, которое подтверждает правило, – ответил я словами, которые на своем первом допросе услышал от майора Мельникова.
Ночь с 10 на 11 августа 2014 года. Снежное.
Князева Анна, хирург. И мать
Когда я пришла домой, Славка как раз готовил – не знаю уж, кто его научил, наверное, Ольга. Квартира была вымыта практически до блеска (ну, это он делал и у нас – не всегда, но бывало и так), кровати застелены, даже окна вымыты… Меня заинтересовало, что именно находилось на стенах там, где сейчас были сиротливые прямоугольнички невыцветших обоев, но я всего лишь похвалила своего младшенького:
– Эх, милый, как ты все здорово сделал. И повезет же когда-нибудь твоей жене!
А про себя добавила: нескоро это будет. Хотя, по тому, как он покраснел, у меня закрались смутные подозрения – а вдруг он уже в кого-то влюбился… Меня это, как любую мать, не обрадовало – еще бы, кем бы ни была избранница сына, понятно, что она его недостойна. И я решила об этом пока не думать – у меня и так было много забот…
До сих пор не знаю, почему, но я банально забыла рассказать Славке о самой моей большой радости – о том, что я видела Колумба и узнала от него, что Игорь мой жив. Слишком, наверное, замоталась на работе – еще бы, четыре непростые полостные операции. Я хотела было помыть посуду, когда он строго сказал мне, что я работала, а ему делать было все равно нечего, и чтобы я шла спать, а то выгляжу весьма устало.
Что я и сделала, получив от него обещание последовать моему примеру не позднее, чем через полчаса – все-таки было уже около девяти вечера. И, засыпая, подумала об Игоре и о том, что нужно было бы сообщить сынишке, что папа жив, – и решила, что сделаю это завтра.
Разбудил меня телефон – звонили из больницы, привезли двух тяжелораненых, а дежурила лишь один хирург, да и та без особого опыта. Сестра сказала, что будет звонить другим, но я живу ближе всех. Не могла бы я, в общем, подойти? Я наскоро оделась, решила не будить Славу, написала ему коротенькую записку и побежала на свое рабочее место.
Все уже было готово – ждали только меня. Пациент оказался тяжелым – проникающее ранение брюшной полости – и я поняла, что ночь мне предстоит длинная и тяжелая. Ассистентки у меня были хорошие, и я принялась за привычную мне работу, подумав, что все у меня получится, внутренний голос мой практически не ошибался – все-таки за плечами у меня немало опыта.
Где-то через полчаса я услышала серию взрывов, а затем топот ног, и кто-то крикнул:
– Анна Владимировна, бегите в убежище! Обстрел!
Даже если бы знала, где это убежище находится, понятно, что, если я уйду, пациент умрет. И я продолжила операцию – в какое убежище, подумала устало… Должна сказать, что обе ассистентки остались при мне. И – Господь миловал – в больницу не попал ни один снаряд, и операцию я закончила успешно. И когда сестра увезла молодого человека, я и пошла посмотреть, что с другим пациентом. Оказалось, что «доктор без опыта» – это была моя подопечная, Мариночка Балдан.
Как и я, она осталась на рабочем месте – и качество ее работы было выше всяких похвал, о чем я ей и сказала; мне показалось, что она даже зарделась, хотя под смуглой кожей это было не так заметно. Я вернулась в кабинет, переоделась и пошла домой. Но когда я уже подошла к регистратуре, сидевшая там девушка с заплаканным лицом мне сказала:
– Анна Владимировна, скоро привезут еще! Там дом обрушился после нескольких попаданий!
– Какой дом? – я почувствовала, что у меня все внутри холодеет.
Та назвала адрес, и я захотела побежать туда сломя голову – это был тот дом, в котором нам со Славкой дали квартиру и в котором спал сладким сном мой милый младшенький.
– Весь дом?
– Да, оба подъезда. Зачем они по нему стреляли… У меня там сестра жила, – и она зарыдала.
Мне так хотелось к ней присоединиться… Но я была на боевом посту и лишь сказала:
– Хорошо, я переодеваться и в операционную.
И только вернувшись в свой кабинет и закрыв дверь, завыла от безнадежности – мужа-то мне Господь вернул, зато теперь Славик… Потом стерла слезы и начала переоблачаться обратно, моля про себя Господа, чтобы Он спас моего сына, и пусть, если надо, Он заберет вместо него меня.
11 августа 2014 года. Донецк, больница № 15.
Гринько Ариадна Ивановна, временно работающая ассистентом хирурга
– Ну все, – сказал Сергей Иванович. – На сегодня, думаю, отбой. Шутка ли, двадцать часов подряд оперируем. И ты, Адочка, молодец – растешь, как китайский бамбук в сезон дождей. И ни одной серьезной ошибки. Ну что, остаешься у нас?
– Да нет, Сергей Иванович! Как только разрешат, снова отправлюсь в часть. А сюда Марина вернется.
– Эх, Мариночка! Что она, что ты, обе будете классными хирургами. Вот только ты, если пойдешь вновь на фронт, обязательно вернись… Я знаю, что такое фронт – сам в Афгане сколько времени оттрубил.
– А я и не знала, что вы тоже фронтовик. Воевали?
– В бою не был, врать не буду, а вот оперировать под обстрелом, знаешь, тоже иногда бывает непросто. И ранение имею. Мина взорвалась недалеко от операционной, мне в бок осколок прилетел.
– А что с пациентом?
– Ассистент меня тогда перевязал наскоро, и закончил я операцию, как же иначе. Ты к себе?
– Да нет, нужно еще обход сделать, Сергей Иванович.
– Ты б отдохнула.
– Сами знаете, что у нас не хватает врачей. А для пациентов визит медика – это хорошо. Да и мне спокойно, когда я вижу, что раненому стало легче.
Да, с тех пор как укронацики прорвались к Иловайску, стало приходить в разы больше раненых.
Я до того слыхала, что есть такой Иловайск, но никогда там не была – небольшой городок где-то, в степи, в тридцати пяти километрах от Донецка. Правда, он важен с военной точки зрения – ведь это крупная узловая станция – даже на его гербе изображены рельсы и шпалы. А теперь он у всех на слуху. Ведь если его возьмут, то Донецк попадет в окружение, а Луганскую область отрежут от Донецкой. А что будет потом, даже думать не хочется…
Ведь с тех пор, как я здесь, укропы взяли Саур-Могилу и не сегодня, так завтра ударят по Снежному. Хочется верить, что наши выстоят – и там, и в этом Иловайске. Знаю, что нашими там командует Гиви – бывший водитель погрузчика на заводе в Харцызске. Ополченцы дерутся как герои, и не отступят ни на шаг. А потом рано или поздно пойдем отбирать наши пяди и крохи.