12 августа 2014 года. Сауровка.
Лещишин Орест, бывший «афганец», затем бизнесмен, а ныне ополченец
В просторном зале сельского клуба, превращенного «навозовцами» в штаб, было накрыто несколько столов. Тут были и закуска, и выпивка. Со стороны гостеприимных хозяев присутствовало человек двадцать, из чего я сделал вывод, что бандеровцы, хотя и любили гульнуть, но все же обеспокоились насчет безопасности и выставили посты вокруг штаба. Какая-то часть здешнего гарнизона находилась в резерве. Кроме того, рядом со зданием штаба я заметил внешне вполне исправный БМП-2Д. Штука серьезная – если она откроет огонь из своей тридцатимиллиметровой автоматической пушки, то мало не покажется. Кроме того, на башне «бээмпэшки» стоял ПТРС «Конкурс». Тоже вещь весьма полезная – довелось мне иметь дело с ней в Афгане. Ну, а сама БМП была доработана с учетом опыта применения таких машин «за речкой». На ней стояла усиленная броня, установлены стальные экраны на корпусе и броневая плита под сиденьями командира и механика-водителя.
Видимо, на БМП с намалеванным на ней трезубом обратил внимание и Боря Монастырский. Он внимательно осмотрел машину, ласково погладил ее по броне и поднял вверх большой палец, выразив тем самым свое восхищение.
– Что, файная тачка? – спросил один из «азовцев», по всей видимости, командир или мехвод БМП. – Хорошо на такой на гражданке рассекать – ни один мент на тебя свой поганый хвост не задерет. А задерет – его сразу на гусеницы намотаешь…
– Это да, – кивнул Боря. – Вот побьем «ватников», и ты на ней до хаты вернешься. Будешь за горилкой ездить…
Именно он и подкинул идею захватить «бээмпэшку» и на ней уйти к своим. Конечно, народу в нее набьется, как в рейсовый автобус в час пик, но зато можно будет отмахнуться в случае чего от преследователей, да и под броней все же чувствуешь себя более уютно. У нас с Каретником были на сей счет несколько иные планы, но ведь никогда не поздно переиграть любой план. К тому же неизвестно – на ходу ли машина, если ли в ней горючка и боезапас.
Выяснить это я поручил Боре Монастырскому, который, как оказалось, в армии служил мехводом на такой же тачке. А два «мазутчика» всегда найдут общий язык. Тем более под ядреную горилку, которой наш хозяин не пожалел. Да, похоже, он сам был не прочь выпить. Вон как он поглядывает на налитый до краев граненый стакан. Прямо как алкаш, которого мучает похмелье. Пендосик, который так любил задавать каверзные вопросы, тоже явно был настроен на выпивку. Конечно, здешняя «буряковка» – не импортный «бурбон». Бутылки с нею можно использовать как «коктейль Молотова» – крепкая зараза и шибает сивухой так, что хоть нос зажимай. Но Поттер, похоже, вполне акклиматизировался в здешних широтах и тоже вожделенно поглядывал на свой стакан.
– Ну что, добродии, – сказал сотник, готовясь провозгласить тост, – давайте выпьем за нашу Незалэжную Украину, и за то, чтобы все москали и жиды, – тут сотник покосился на американца, – подохли, как собаки шелудивые.
Все дружно выпили. Только мои ребята незаметно отплеснули большую часть содержимого своих стаканов под стол. Вроде никто ничего не заметил. Сотник Березнюк от удовольствия прижмурился, а янки горилка прошибла на слезу. Прочим же «навозовцам» было все равно – они алчно поглядывали на богатую закусь и, едва «буряковка» перелилась в их глотки, шустро похватали с глиняных тарелок шматы сала и домашней колбасы.
Чавканье и урчание продолжалось минут пять. Потом, набив зоб, «навозовцы» как по команде достали сигареты и задымили так, что им позавидовали бы даже ямайкские растаманы. А Поттер, отдышавшись и прожевав изрядный кусок сала, вдруг снова решил проявить бдительность и принялся расспрашивать меня о целях нашего вояжа и обстоятельствах получения мною ранения. Мне это не понравилось. Проколоться я не боялся – легенду мы все выучили твердо. А вот занудливая любознательность американца меня уже порядком достала.
Неожиданно на помощь мне пришел Березнюк. Он стал вспоминать своих знакомых со Станиславщины и в числе прочих упомянул имя двоюродного деда моей матери. Надо сказать, что дедуля был редкой сволочью – в молодости он путался с бандеровцами, даже был булавным[65] в одной из банд. Потом его арестовали, вкатили «десять рокив дальних таборив», и дед Панас укатил в «солнечную страну Коми». Оттуда он вернулся вместе с остальной амнистированной Никиткой-Кукурузником бандеровской мразью и до поры до времени сидел тихо, как мышь под веником.
Но тут началась не к ночи будет помянутая перестройка, и все недобитые твари повылезали наружу. Они дурили молодежи головы, рассказывая сопливым юнцам о своих подвигах. И родственничек мой оказался в числе самых рьяных «старых борцов».
Как-то раз он завалился ко мне и завел свою «песню о главном». Дескать, есть серьезные люди, которые загодя подбирают офицерские кадры в новую украинскую армию. А так как я все же ему не чужой, то он готов замолвить за меня перед этими людьми словечко.
– Пойми, – шептал он мне, почему-то оглядываясь по сторонам, – ты башковитый человек, знаешь, что почем. Мы тут с тобой такими делами будем ворочать. Ведь гроши на новую армию Нэзалэжной будут выделены огромные. И ты будешь их пачками считать. Да пачками не карбованцев, а долларов.
При этом родственничек мой закатывал глаза, словно у него наступал затяжной оргазм, и вожделенно потирал руки.
Он был очень удивлен, узнав, что я не срываюсь с места, словно бегун на короткие дистанции, и не спешу записаться в неведомую мне «новую армию». Но и с дедом ругаться мне тоже не хотелось. Поэтому расстались мы с ним вполне мирно. Я сослался на свои ранения, попросил время подумать, а потом вообще уехал в другой город, не оставив своего адреса отставному булавному УПА.
А вот теперь в беседе с сотником Березнюком всплыли имя и фамилия моего родственничка. Я сказал нашему гостеприимному хозяину, что этот самый «герой борьбы с москалями» Панас Федорук – мой дед, не стал упоминать, впрочем, что двоюродный. Тот, услышав это, пришел в восторг и на радостях хлопнул полный стакан горилки. К тому времени почти все присутствующие «навозовцы» успели изрядно набраться и были, как любил говорить Грек, в состоянии «полухлама». Американец же давно уже лежал мордой в тарелке, и мне показалось, что в таком виде его точно бы не пустили даже на порог Хогвартса.
Надо было заканчивать веселье и приступать к делу, ради которого мы, собственно, сюда и прибыли. Я подмигнул задумчиво наблюдавшего за всем происходящим Каретнику, потом сделал знак рукой Боре Монастырскому. Тот, как мы с ним и договаривались, плеснул в стакан своего нового приятеля, мехвода БМП, горилку, после чего затянул развеселую народную песню:
Ой у полi криниченька,
Там холодна водиченька.
Ой там Роман воли пасе,
Катерина воду несе…
Березнюк неожиданно подхватил песню и стал подтягивать Боре:
Роман воли покидае,
Катерину переймае.
Ой став Роман жартувати
З вiдер воду виливати.
– Ой Романе, Романочку,
Не лий воду на сорочку.
Бо це вода не лiтняя…
В мене мати не рiдная.
Бо це вода iз Дунаю,
Буде бити, добре знаю.
Буде бити ще й лаяти,
Ще й Романом докоряти.
Боря, незаметно подтянул к себе поближе «ксюху»[66] и допел последние куплеты этой песни:
– Де ж ти, доню, барилася,
Що й вечерять спiзнилася?
– Налетiли гусi з броду,
Сколотили менi воду.
А я стала-постояла,
Доки вода устояла.
– Брешеш, доню, вбрехалася,
Ти з Романом кохалася.
«Баста, карапузики, кончилися танцы», – подумал я, расстегивая кобуру моего «вальтера».
Вслед за мной Каретник достал из деревянной кобуры «стечкина».
«Сейчас здесь будет дымно и шумно, – мелькнуло у меня в голове. – Ну ничего, мы к таким вещам привычные».
12 августа 2014 года. Вечер. Первомайское у Снежного, спортивный зал школы.
Старший лейтенант Фольмер Андрей Иванович, перед боем
Я с удивлением осмотрел зал, куда нас привели. Были, конечно, кое-какие гимнастические снаряды, но их было намного меньше, чем в школах моего детства. Зато почти весь зал занимала площадка со странными металлическими кольцами на щитах, с которых свешивалась сетка. Я спросил у своего соседа с погонами подпоручика – здесь это называется лейтенантом, что это за вид спорта, и тот посмотрел на меня с удивлением:
– Тю-ю! Так это же баскетбол. Я в него еще пару лет назад за команду киевского политеха играл…
Что-то я про него слышал, подумал я, но вживую ни разу не видел. Там вроде нужно через эти кольца мяч бросать. Интересно бы посмотреть – а то и самому попробовать… Но сначала нужно выполнить боевое задание – это проблема куда более насущная, а если мы при этом погибнем… Как говорит наш командир роты, капитан Халилов, «умри, но сделай, и сделай на совесть».
А вот и он… Невысокий, с типично башкирскими скулами, немолодой – давно за пятьдесят, так мне кажется. Он еще говорил, что, как только увидит, что его «пацаны» всему научились, то вернется домой, к семье и к недавно родившейся внучке.
– Значит, так. Все получили оружие и два боекомплекта? Никто не забыл сдать документы и мобильные телефоны?
– Так точно! Получили и не забыли! – прозвучал дружный хор.
– Задача у нас сегодня очень простая, но в то же время сложная. Прямо сейчас выдвигаемся на Саур-Могилу. Товарищ сержант, – Халилов показал на стоявшего рядом с ним невысокого человека, с разлапистыми ладонями и ногтями, под которыми траурной каймой навсегда въелась угольная пыль, – здешний, хорошо знает эти места, и приведет нас в место в лесополосе, откуда до вершины всего ничего. Всего один рывок, правда на третьей скорости. Диспозицию знают ваши офицеры. Хотя, конечно, у нас тут не «эрсте колонне марширт, цвайте колонне марширт». Кто помнит «Войну и мир» из школьной программы? А что так мало?