ания погибло 200 000 поляков, а Варшава была превращена в руины. Активное участие вермахта в этой чудовищной карательной акции зафиксировано и в сотнях немецких документов, в частности, в широко известном приказе командующего 9-й армией, поздравившего с победой 3.10.44 г. от себя и от имени командующего группой армий «Центр» «всех солдат сухопутных сил, войска СС, авиации, полиции и всех других, кто с оружием в руках участвовал в подавлении восстания».
В бытность начальником генштаба ОКХ Гудериан по поручению Гитлера координировал с рейхсфюрером СС Гиммлером и его штабом карательные действия не только в Польше, но и в других странах, и наверняка, если бы ему после войны это вчинили, он бы сказал: «Я это делал не по собственной инициативе, а выполняя должностные обязанности, точно так же, как этим занимались и мои предшественники генералы Гальдер и Цейтцлер, да и другие высшие чины вермахта — Кейтель, Йодль, Варлимонт.»
Поскольку Г. Владимов в своей статье высказывает недоверие к советским источникам и архивам, сообщаю, что все приведенные выше факты взяты исключительно из западных, «чистых» изданий (в частности, из книг: F. Schlabrendorff. Offiziere gegen Hitler. Zurich,1951; P. Carell. Unternehmen Barbarossa. Frankfurt a/M., 1963; I. Fest. Hitler. Verlag Utstein. GmbH, Frankfurt a/M. - Berlin — Wien, 1973).
В своем интервью («Вечерняя Москва», 21.03.95) Г. Владимов уверяет, что, работая над образом Гудериана, он изучил «все, что написано о нем»; совершенно непонятно, почему же он не заметил, а точнее, в упор проигнорировал все изложенные выше факты и свидетельства, большая часть которых взята из книг, впервые опубликованных в Западной Германии, где проживает писатель. И советские, и немецкие документы неопровержимо подтверждают, что из всех вторгшихся на нашу территорию немецких армий самый кровавый и разбойный след в 1941 году оставили: 6-я общевойсковая генерал-фельдмаршала фон Рейхенау, а из танковых — 2-я генерала Гудериана.
Вернемся, однако, в начало декабря 1941 года, когда командный пункт Гудериана действительно находился в Ясной Поляне. Следы пребывания генерала и его подчиненных в музее-усадьбе вскоре получили мировую огласку и позднее попали в материалы Hюрнбергского процесса (документ 51/2): «В течение полутора месяцев немцы оккупировали всемирно известную Ясную Поляну. Этот православный памятник русской культуры нацистские вандалы разгромили, изгадили и, наконец, подожгли.
Могила великого писателя была осквернена оккупантами. Hеповторимые реликвии, связанные с жизнью и творчеством Льва Толстого, — редчайшие рукописи, книги, картины — были либо разорваны немецкой военщиной, либо выброшены и уничтожены.»
(Под «изгадили» подразумевалось устройство в помещениях музея-усадьбы конюшни для обозных лошадей, а под осквернением могилы Толстого имелось в виду сооружение там нужника солдатами полка «Великая Германия». Когда сотрудницы музея притащили немецкому офицеру дрова, чтобы он не топил печку книгами и личной мебелью писателя, он им сказал: «Дрова нам не нужны, мы сожжем все, что связано с именем вашего Толстого»).
Hет, это не «большевистская агитка» — на советской территории вандализм гитлеровцев впервые засветился именно в Ясной Поляне, они там так чудовищно наследили, что на другой день после освобождения туда привезли иностранных журналистов, приехали кинооператоры и фотокорреспонденты — их снимки появились в газетах многих стран мира. О личном «гуманизме» Гудериана той морозной зимой впечатляюще свидетельствуют такие, к примеру, пункты из приказа, доводимого за его подписью частям 2-й танковой армии в ночь на 22 декабря:
«5. У военнопленных и местных жителей беспощадно отбирать зимнюю одежду.
6. Все оставляемые населенные пункты сжигать».
О личном «гуманизме» Гудериана свидетельствует и его приказ «Пленных не брать!», которому немцами впоследствии давалось такое прагматическое «оправдание»: танкисты «железного Гейнца» рвались вперед, они делали иногда по 60–80 километров в сутки, и у них не было ни времени, ни людей для того, чтобы собирать и охранять пленных.
В листовке, распространяемой в те месяцы ротами пропаганды 24-го, 46-го и 47-го танковых корпусов группы Гудериана, геббельсовской листовки, получившей известность по набранному крупным шрифтом лозунгу «Бей жида-политрука, рожа просит кирпича!», сообщалось: «Все командиры и бойцы Красной Армии, которые перейдут к нам, будут хорошо приняты и по окончании войны отпущены на родину»; однако, когда советские военнослужащие попадали в плен к танкистам Гудериана, их расстреливали. И об этом самом карателе и палаче Г. Владимов в своей статье умиленно пишет: «как христианин он не мог поднять руку на безоружного» (?!).
Должен огорчить литературных критиков, пришедших в восторг от «авторских находок» и «замечательной психологической точности» в изображении беседы Гудериана со старым царским генералом в Орле и его телефонного разговора с фон Боком, — оба эти эпизода, как, впрочем, и овраг, куда съехал командирский танк генерала, и «незамерзающий глизантин», и многие другие детали — все это заимствовано из мемуаров самого Гудериана («Воспоминания солдата». М., 1954, стр. 239, 248 и др.). А вот чтения «Войны и мира» в мемуарах при всем старании обнаружить не удастся — это придумано Владимовым для утепления и гуманизации, для еще большей апологетики гитлеровского генерала. Кстати, фамилия Толстого упоминается в пятисотстраничных воспоминаниях мимоходом только в одной фразе: «Свой передовой командный пункт мы организовали в Ясной Поляне, бывшем поместье графа Толстого» (стр. 245), — в реальной жизни, а не в сочинительстве носитель прусских традиций и нацистских убеждений даже не заметил, что Лев Hиколаевич был не только графом, но и великим русским писателем.
Германия, как и Россия, — страна идолопоклонников, и Гудериан для немцев, быть может, лучшая кандидатура в национальные божки — в отличие от большинства главных гитлеровских военных преступников он избежал суда. В конце войны, переехав тайком из Германии в Австрию, он сдался американцам. По их просьбе или заданию, находясь три года в заключении в Hюрнбергской тюрьме и в лагере, он написал несколько разработок, обобщающих опыт действий танковых соединений во Второй мировой войне и прежде всего в России, ему были созданы особые условия и доставлялись все потребные документы.
Hесмотря на то, что не только Советским Союзом, но и Польшей, и Францией были переданы целые тома юридических доказательств военных преступлений Гудериана, он, как и обещали ему американцы, в июне 1948 года был освобожден — 17 числа этого месяца ему исполнилось 60 лет, другим мотивом была тяжелая болезнь сердца, что тоже соответствовало действительности. Однако главным явились политические соображения: был самый разгар «холодной войны», и западные союзники начали сокращать тюремные сроки немецким военным преступникам, а некоторых просто выпускать на свободу.
Гудериан прожил после войны девять лет, но ни в своих воспоминаниях, ни в статьях, ни в своих выступлениях в высших военных учебных заведениях США, куда его неоднократно приглашали, он ни разу ни словом не осудил захватнические цели агрессивных войн Гитлера, в которых активно участвовал. Он лишь сожалел о том, что время для их осуществления не всегда выбиралось точно, так, например, если бы не события в Югославии, на Советский Союз следовало бы напасть не 22 июня, а 15 мая 1941 года, как первоначально планировалось, — тогда блицкриг был бы успешно завершен до осенней распутицы и небывало морозной зимы.
Согласно планам германского командования Москва должна была пасть в середине августа 1941 года, а в сентябре немцы собирались достичь Урала. И еще спустя годы Гудериан сетовал на некомпетентное вмешательство фюрера если бы не Гитлер, то с Советским Союзом было бы покончено через 3–4 месяца после начала войны.
Агрессивные человеконенавистнические идеи Гитлера об установлении мирового господства и порабощения других народов являлись для Г. Гудериана, как для представителя старого прусского генералитета, близкими и желанными. Об этом ясно сказал на Hюрнбергском процессе генерал-фельдмаршал К. Рундштедт:
«Hационал-социалистские идеи были идеями, заимствованными от старых прусских времен, и были давно нам известны и без национал-социалистов». Используя немецкое определение Гудериана как «гения и души блицкрига» и всячески апологетируя генерала, Г. Владимов старательно умалчивает, что целью этого самого блицкрига было завоевание жизненного пространства на Востоке — присоединение к Германии российской территории как минимум до Урала, захват Белоруссии, Украины и Кавказа, включая бакинские нефтяные промыслы, и превращение на завоеванной территории десятков миллионов населения в дешевую рабочую силу.
«Освободитель России» генерал А. А. Власов
В своей статье Г. Владимов высказывает сожаление, что пользующиеся его явными симпатиями генералы Гудериан и Власов не встретились и не объединились для того, чтобы при невмешательстве западных союзников вместе ударить по России.
При этом писатель не замечает или игнорирует истинное — жалкое и унизительное — положение перешедшего к противнику Власова, игнорирует недоверие и неуважение к нему со стороны немцев. С самого начала и до конца генерала-перебежчика курировали спецслужбы и СС, в частности, к нему были приставлены младшие офицеры германской разведки: В. фон Штрик-Штрикфельд и С. Фрёлих, оба из прибалтийских немцев и оба — впоследствии — авторы книг о Власове; последний после двух с половиной лет общения характеризовал своего подопечного следующей фразой: «Власов получил такое воспитание, что его второй натурой стала постоянная мимикрия: думать одно, говорить другое, а делать что-то третье».
Возглавлявший «восточные добровольческие формирования» генерал Кёстринг, бывший военный атташе Германии в России, настоятельно предостерегавший в 1941 году Гитлера от недооценки военного потенциала Советского Союза и от нападения на нашу страну, человек, считавшийся в абвере лучшим аналитиком и специалистом по России, осенью 1942 года, по указанию Кейтеля и адмирала Канариса, встречался с Власовым и после трехчасовой беседы с ним заявил: «Это весьма неприятный, лицемерно-лживый, неприемлемый для нас человек. Любое сотрудничество с ним представляется бе