Царь персидский лишил лакедемонян и владычества над морем посредством афинянина Конона, который действовал вместе с Фарнабазом. Конон после сражения при Эгоспотамах находился в Египте не потому, что он искал безопасности, но ожидая перемены в обстоятельствах, как погоды на море. Чувствуя, что его предначертания имели нужду в силе, а царская сила имела нужду в разумном начальнике, он послал к царю письмо, в котором открывал ему намерения. Он велел подателю письма представить оное посредством критянина Зинона или Поликрата из Менды*, первый был танцовщик, а второй врач, а если их не окажется, то через врача Ктесия. Уверяют, что Ктесий, получив это письмо, вписал в него от себя, чтобы он был послан к Конону, как человек нужный в делах, имеющих быть произведенными при море. Но Ктесий говорит, что царь от себя возложил на него это препоручение.
Артаксеркс после морского сражения, выигранного при Книде Фарнабазом и Кононом, лишил лакедемонян владычества над морем; он обратил к себе всю Грецию и утвердил славный с греками мир, названный Анталкидовым. Этот Анталкид был спартанец, сын Леонта. Служа царю, он произвел то, что все греческие города и острова, прилежащие к Азии, уступлены были лакедемонянами и платили ему подать по заключении мира – если унижение и предательство Греции можно назвать миром, когда никакая война не имела для побежденных конца, столь позорного.
Артаксеркс, по уверению Диона, всегда ненавидел лакедемонян, почитая их бесстыднейшими людьми, но полюбил чрезмерно одного только Анталкида, который приехал к нему в Персию. Некогда за ужином послал Анталкиду цветочной венок в благовонном и драгоценном масле. Все удивлялись сему особенному знаку милости. Анталкид, конечно, мог быть таким образом осмеян и получить такой венок, так как посрамил в Спарте Леонида и Калликратида. Когда некто сказал при Агесилае: «Горе тебе, Греция! Уже и лакедемоняне приняли сторону мидов!», то сей государь сказал: «Неправда! Скажи лучше, что миды приняли сторону лакедемонян!» Однако эти красивые выражения не уменьшили бесчестия самого дела. Лакедемоняне погубили свое могущество, сразившись бесславно при Левктрах, но слава Спарты погибла по заключении помянутого договора. Пока спартанцы первенствовали в Греции, то царь называл Анталкида своим другом и гостем; когда же они, будучи разбиты при Левктрах и находясь в дурном положении, просили у него денег и выслали в Египет Агесилая, то Анталкид отправился к Артаксерксу и просил его оказать пособие лакедемонянам; но Артаксеркс до того им пренебрег и такое оказал к нему презрение, что Анталкид, отправившись назад, был осмеиваем своими неприятелями и, боясь эфоров, уморил себя голодом.
К царю Артаксерксу прибыли фиванец Исмений и Пелопид, одержавший победу при Левктрах; от Пелопида он не потребовал ничего неприличного; Исмений, от которого он требовал поклонения, бросил перед собою на пол свой перстень, потом нагнувшись, поднял его, и тем показал, будто бы поклонился царю. Афинянину Тимагору, который послал ему тайное через писца Белурида письмо, принесшее ему большее удовольствие, он подарил десять тысяч дариков; и когда Тимагор попросил коровьего молока по причине своей болезни, то Артаксеркс велел, чтобы за ним вели во всю дорогу восемьдесят коров для доения. Сверх того подарил ему ложе и служителей, которые бы оное стлали, как будто бы греки не умели стлать постели; он дал ему и носильщиков, которые несли его до самого моря, по причине слабости его здоровья. Когда он находился при царе, то дан был ему такой великолепный ужин, что Остан, брат царя, сказал ему: «Тимагор! Помни этот стол; не за малые услуги он предлагается тебе с таким великолепием». Этими словами он более упрекал его за предательство, нежели напоминал ему полученную милость. Впрочем, афиняне приговорили Тимагора к смерти за дароприятие.
Артаксеркс только одним поступком усладил греков за оскорбления, им нанесенные – умерщвлением ненавистнейшего им и враждебнейшего Тиссаферна. Этому содействовала Парисатида, умножившая неудовольствие к нему Артаксеркса. Впрочем, гнев царя против своей матери не был продолжителен. Он примирился с нею и отозвал ее, зная, что она имела ум и дух, соответствующие с царским достоинством; при том не было уже более повода подозревать им друг друга и причинять неудовольствия, находясь вместе. Парисатида после того, угождая во всем царю и не оказывая ни в чем противления, пользовалась великой при нем силою и получила от него все то, что желала. Она заметила, что Артаксеркс был страстно влюблен в Атоссу, одну из дочерей своих. Артаксеркс скрывал и обуздывал свою страсть наиболее из уважения к своей матери, хотя имел уже тайное свидание с Атоссой. Парисатида, подозревая это, оказывала сей девице более любви, чем прежде, хвалила Артаксерксу красоту и свойства ее, как достойные украшать царский трон. Наконец она убедила его жениться на ней и признать ее законной женой, не заботясь нимало о мнениях и законах греков; она уверила его, что он сам есть закон для персов и поставлен от бога судить то, что честно и что постыдно. Некоторые писатели, среди которых и Гераклид из Кимы, уверяют, что Артаксеркс женился не только на Атоссе, но и на другой дочери своей, Аместриде, о которой вскоре мы будем говорить. Что касается до Атоссы, то отец имел к ней такую любовь после брака, что хотя у нее была на теле проказа, он нимало не возымел к ней отвращения; он молился за нее Гере и одной ей из всех богов поклонялся, касаясь рукою земли. Сатрапы и приятели его послали к сей богине столько даров по его приказанию, что пространство в шестнадцать стадиев между храмом и царским двором было покрыто золотом, серебром и пурпуровыми коврами и конями.
Артаксеркс послал свои войска в Египет под предводительством Фарнабаза и Ификрата, но несогласие сих полководцев было причиной того, что предприятие осталось без успеха. Он пошел сам на кадусиев* с тремястами тысячами пехоты и десятью тысячами конницы. Он вступил в страну гористую, туманную и не производящую никаких плодов посредством посева, но питающую грушами, яблоками и иными подобными плодами воинственных и отважных жителей. Артаксеркс неприметно подверг свое войско великим недостаткам и опасностям: нельзя было ничего съестного ни достать на месте, ни издалека привезти. Надлежало употребить в пищу обозных животных; с трудом можно было купить за шестьдесят драхм ослиную голову; не из чего было изготовить царю ужин. Оставалось уже немного и лошадей; все другие были съедены.
В таких обстоятельствах Тирибаз, человек, который своею храбростью достигнул первых степеней, но который был часто отвергаем царем за его ветреность, и тогда находился в презрении и унижении, Тирибаз спас царя и войско. У кадусиев было два царя; каждый из них стоял с войском особо. Тирибаз пришел к Артаксерксу и объявил ему о том, что намерен был предпринять. Он отправился сам к одному из царей, а к другому послал тайно своего сына. Каждый из них обманывал одного из царей, уверяя, что другой царь посылает посольство к Артаксерксу и старается заключить с ним мир и союз один, и потому советует из благоразумия сделать предложение прежде, обещаясь при том его поддержать. Оба царя поверили ему; каждый из них думал, что другой ему завидует, один послал посланников с Тирибазом, другой с сыном Тирибаза.
Случившееся между тем замедление внушило Артаксерксу подозрение к Тирибазу и подало повод к доносам. Царь был в отчаянии, раскаивался, что поверил Тирибазу и слушал доносы его неприятелей. Когда же возвратился и Тирибаз, и сын его, ведя с собою кадусиев, и с обоими царями заключен мир и договор, то Тирибаз, будучи уже знаменит и силен, отправился назад с царем, который при этом случае доказал свету, что робость и малодушие не всегда суть порождение неги и пышности, как некоторые полагают, но низких свойств души, испорченной дурными правилами. Ни золотые украшения, ни киндий, ни убор в двенадцать тысяч талантов, всегда носимый царями, не препятствовал ему трудиться и переносить все неудовольствия и тяжести, как последний воин. Он носил на себе колчан, держал в руке пельту и шел впереди дорогами гористыми и крутыми, оставив коня своего. Войско окрылялось и укреплялось новою силою, видя его крепость и бодрость, ибо он переходил ежедневно двести стадиев дороги и более.
По прибытии своем среди зимы в царскую станицу, где были чрезвычайные и великолепные рощи и сады среди страны безлесной и голой, он велел воинам рубить дрова в садах, не щадя ни кипарисов, ни сосен. Воины на то не решались, жалея о столь красивых и больших деревьях. Артаксеркс взял секиру и сам срубил самое большое и прекрасное дерево. Воины после того стали рубить деревья, разводили много огней и провели ночь удобно.
Артаксеркс в обратном походе потерял множество людей, а лошадей почти всех. Полагая, что им пренебрегали из-за дурного окончания похода, он подозревал первейших мужей; многих умерщвлял из гнева, а еще более из страха. В тираннах робость есть свойство самое кровожадное; надеянность на себя делает человека снисходительным и кротким и освобождает от подозрений. По этой причине звери самые пугливые и робкие никогда не делаются ручными и смирными, но благородные звери имеют доверие к человеку и по причине своей бодрости не избегают его ласки.
Артаксеркс, будучи уже в летах, заметил, что его сыновья, споря о царстве, старались о приобретении себе друзей среди знатных и сильных. Благоразумнейшие из них думали, что ему надлежало оставить царство Дарию, как он сам получил его по праву первородства; но младший Ох, будучи стремительных и пылких свойств, имел в государстве немалое число приверженных и надеялся склонить в свою пользу отца своего посредством Атоссы. Он оказывал к ней внимание и обещал на ней жениться и вместе с нею царствовать по смерти отца своего. Слух носился, что он имел с нею тайную связь еще при жизни Артаксеркса, но Артаксеркс ничего о том не знал.
Царь, желая лишить Оха надежды на получение царства, дабы он не дерзнул на подобное Киру покушение и новые войны и опасности не постигнули царства, провозгласил царем Дария, которому было от роду пятьдесят лет, и позволил ему носить китару прямую. У персов был закон, чтобы провозглашенный царем просил себе подарка, а чтобы провозгласивший дал все то, что от него было бы потребовано, если это было возможно. Дарий просил у него Аспасию, которую Кир любил более всех женщин и которая тогда была царской наложницей. Она была родом из Фокеи в Ионии, происходила от благородных родителей и получила отличное воспитание. Она была привезена к Киру во время ужина вместе с другими женщинами, которые, садясь подле него, с удовольствием принимали его шутки и ласки, между тем как она стояла близ ложа в молчании. Кир звал ее, но она не повиновалась. Когда служители хотели привести к нему, то она сказала: «Горе тому, кто наложит на меня свою руку». Предстоявшим показалась она неприятной и грубой, но Киру понравилась; он рассмеялся и сказал тому, кто привел сих женщин: «Ужели не видишь, что ты привел ко мне только одну благородную и не испорченную женщину?» После того он начал оказывать ей особенное внимание, любил ее более всех и прозвал Мудрой. После смерти Кира она попала в плен, когда стан был расхищаем.