Спустя некоторое время Диний и диалектик Аристотель устроили заговор против Абантида, который имел привычку находиться при ученых их беседах на площади и спорить с ними; в разгар одного из таких споров умертвили его. Пасей, отец Абантида, присвоил себе верховную власть, но Никокл коварно умертвил его и объявил себя верховным правителем. Говорят, что сей Никокл был весьма похож лицом на Периандра, сына Кипсела, как перс Оронт на Алкмеона*, сына Амфиарая, и один молодой лакедемонянин – на Гектора. По уверению Миртила, сей лакедемонянин был растоптан множеством людей, которые стекались смотреть на него, когда узнали об этом сходстве.
Никокл правил уже четыре месяца, в которые причинил гражданам много зла и был в опасности лишиться города, против которого этолийцы злоумышляли. Арат был еще отроком, пользовался великим уважением, по причине своего благородства и великого духа, который не оставался в бездействии, но исполнен был огня и не по летам его умеряем основательным рассуждением. По этой причине изгнанники обращали на него особенное внимание; Никокл не оставил этого без замечания: он тайно наблюдал за Аратом и его движениями. Он не боялся, чтобы Арат приступил к какому-либо делу, соединенному с великими опасностями, но только подозревал, что он имел сношения с царями, которые были связаны узами дружбы и гостеприимства с отцом его. Арат в самом деле предпринял идти той же дорогою, но Антигон*, при всех своих обещаниях, не радел и длил время; надежда же на Египет и Птолемея* была дальняя, и Арат решился собственными силами низложить тиранна.
Он сообщил свое намерение прежде всех Аристомаху и Экделу; один был изгнанник из Сикиона, а другой – аркадянин из Мегалополя, человек любомудрый и опытный в делах, был прежде в Афинах учеником академика Аркесилая. Они приняли охотно предложение Арата. Он говорил о том с другими изгнанниками, из которых немногие, стыдясь отказаться от столь похвального предприятия, приняли в нем участие, но большая часть из них старались удерживать Арата, полагая, что его смелость была произведением неопытности.
Арат помышлял уже о занятии в сикионской области некоторого места, откуда можно будет нападать на тиранна и воевать с ним, как прибыл в Аргос один сикионянин, убежавший из темницы. Он был братом Ксенокла, одного из изгнанников; будучи представлен им Арату, он донес ему, что стена на том месте, которое он перескочил и убежал, внутри почти вровень с землей, примыкая к местам каменистым и возвышенным, и снаружи не совсем неприступна, если приставлены будут лестницы. Арат, услыша это, послал Ксенокла с двумя служителями своими, Севтом и Техноном, для обозрения стены. Он имел намерение, если только окажется возможным, тайно и одним ударом решиться на все, чем вести долговременную войну с тиранном, оставаясь частным лицом. Ксенокл возвратился к Арату, измерив высоту места, и говорил ему касательно этого положения, что оно не есть неприступно и непроходимо, но что трудно приблизиться незаметно: мешают собаки одного огородника, хоть и маленькие, но сердитые и производящие такой шум, что ничем не возможно их унять. Арат после того приступил немедленно к делу.
Запасаться оружием было тогда делом обыкновенным, ибо почти все в те времена делали друг на друга набеги и употребляли засады. Плотник Эвфранор построил совершенно явно лестницы; ремесло его уничтожило всякое подозрение, хотя он был из числа изгнанников. Каждый из друзей Арата в Аргосе дал ему из малого числа своих людей по десяти человек; сам он вооружил тридцать своих служителей, а посредством Ксенофила, первого из разбойничьих предводителей, нанял также немного воинов; им было сказано, что учиняется набег на царских лошадей в сикионской области. Большая часть из них посланы были вперед порознь к башне Полигнота, с приказанием им там оставаться. Послан вперед и Кафисий с четырьмя спутниками в легком вооружении. Им было предписано прийти к огороднику ночной порою, сказать ему, что они путешественники, остаться у него на ночь и запереть его вместе с собаками, ибо не было другой дороги к стене. Лестницы были складные, их положили в корзинки, покрыли и отправили вперед на возах.
Между тем в Аргосе показались некоторые лазутчики Никокла, о которых говорили, что они ходят по городу тайно и наблюдают за Аратом. Арат поутру рано вышел на площадь и при всем народе проводил время со своими приятелями; потом намазался маслом в гимнасии, взял из палестры несколько из тех молодых людей, с которыми он обыкновенно пил и веселился, и возвратился домой. После некоторого времени явились на площади и его служители; один нес венки, другой покупал факелы, иной говорил с женщинами, которые за пиршеством обыкновенно играют и поют. Лазутчики были этим введены в заблуждение и, смеясь, говорили друг другу: «Нет ничего малодушнее тиранна! Никокл, обладая столь большим городом и такою силою, страшился молодого человека, который расточает в ежедневных забавах и попойках все то, что служит к содержанию его в изгнании».
Таким образом они были обмануты и оставили Аргос. Арат после завтрака выступил и соединился при башне Полигнота с воинами. Он вел их в Немею, где объявил им свое предприятие. Он ободрял многими обещаниями и, дав им пароль «Аполлон Победоносец», повел их к городу. Он шел то поспешно, соображаясь с вращением луны, то останавливал свое движение, дабы дорогою пользоваться ее светом, а на закате луны как раз подойти к городу близ стены. Здесь встретил его Кафисий; он не завладел собаками, которые успели убежать, но запер огородника. Это известие ввергло в уныние воинов; они хотели воротиться, но Арат их убедил, обещая, что поведет их сразу назад, если собаки подымут громкий лай. Он послал вперед с лестницами людей, которыми предводительствовали Экдел и Мнасифей, а сам следовал за ними медленно. Собаки начинали уже лаять громко и бегали за Экделом, который, однако, дошел до стены и благополучно приставил лестницы. Между тем, как они входили на стену, то сдающий утреннюю стражу* прошел дозором с колокольчиком, сопровождаемый многими огнями и с великим шумом. Аратовы воины притаились под лестницами, как могли, им не стоило большого труда скрыться, но находились уже в крайней опасности, когда другая стража шла навстречу первой с противоположной стороны. Когда и эта прошла мимо, не заметя их, то Мнасифей и Экдел взошли немедленно на стену прежде всех. Они заняли подходы по обеим сторонам стены и послали Технона к Арату, советуя ему, чтобы он шел немедленно.
Невелико было расстояние от огорода до стены и башни, где караулил большой сторожевой пес. Он не почувствовал приближения их, или потому, что от природы был ленив, или от того, что устал днем от беганья; однако маленькие собаки огородника снизу разбудили его; он сперва ворчал и лаял незначительно и лениво, но когда они шли мимо, то начал лаять уже громче. Около места этого раздавался сильный лай, так что страж, бывший на противоположной стороне, спрашивал с громким криком псаря, на кого собаки так жестоко лают и нет ли тут чего нового. Псарь с башни отвечал также громко, что нет никакой опасности, но что собака озлилась от света стенохранителей и звона колокольчика. Эти слова ободрили Аратовых воинов, они подумали, что псарь участвует в их предприятии, что скрывает их и что в городе многие другие граждане им содействуют. Приблизившись к стене, они находились в новой опасности; восход по лестницам был продолжителен; они шатались, когда не всходили тихо и поодиночке; время понуждало, ибо петухи уже пели, и почти начинали показываться те, кто с полей вез на продажу в город разные вещи. По этой причине Арат взошел с поспешностью, хотя только сорок человек взошли перед ним. Он принял еще несколько человек снизу и пошел прямо в дом тиранна и правительства. Здесь наемные воины ночевали. Арат вдруг напал на них, схватил всех и никого не умертвил. После того немедленно послал к приятелям своим и каждого из них звал из дома. Они стекались со всех сторон; день уже рассветал; театр наполнился народом; граждане были в беспокойстве при неверном еще слухе и не знали ясно того, что происходило. Наконец, глашатай предстал и объявил народу, что Арат, сын Клиния, призывает граждан к свободе.
Тогда-то они, поверив тому, чего издавна ожидали, устремились все вкупе к дверям тиранна с огнем. Они зажгли дом, пламя поднялось столь высокое, что было видимо в Коринфе, жители которого, приведенные в удивление этим явлением, едва не поспешили на помощь городу. Что касается до Никокла, то он успел выйти из города подземным ходом и убежать. Воины вместе с сикионянами потушили пожар и грабили дом. Арат тому не препятствовал, он отдал сверх того гражданам и все прочие имения тираннов. Ни один человек не был убит или ранен ни со стороны нападающих, ни со стороны противников. Судьба сохранила подвиг сей чистым и не оскверненным кровью единоплеменною.
Арат позволил возвратиться в город восьмидесяти гражданам, изгнанным Никоклом, а равно и изгнанным прежними тираннами, их было не менее пятисот человек; скитание их продолжалось до пятидесяти лет. Они были большей частью бедны и, возвращаясь, заявляли притязания на то, чем прежде обладали. Они занимали свои поместья и дома, приводя в великое недоумение Арата, который видел, что Антигон извне злоумышлял против города и завидовал ему, по причине его свободы; внутри граждане были в беспокойстве и междоусобии.
По этой причине в настоящем положении он принял разумнейший совет присоединить Сикион к Ахейскому союзу. Хотя сикионяне были дорийцами по происхождению, однако приняли добровольно и имя, и правление ахейцев*, которые тогда не были еще ни знамениты, ни могущественны. Большей частью, города их были немноголюдны; они не обладали ни достаточною, ни плодовитою землей; они населяли приморскую страну, которая не имела пристаней; море омывало берега крутые и скалистые. При всем том они доказали, что сила Греции непреоборима всякий раз, когда она устроена хорошо, соединена единоначалием и имеет разумного предводителя. Они не составляли и малейшей части Греции во время цветущего ее состояния; в ту пору все вместе не имели сил и одного значащего города, но благоразумием, единодушием, покорностью, повиновением без зависти тому, кто был выше всех добродетелью, не только себя сохранили свободными среди сильных республик и владетелей, но старались о защите и возвращении независимости большей части других греков.