образом это место, он не мог скрыть своего удовольствия, но пил и шутил прямо на улицах и площадях, и сей старый человек, претерпевший столько превратностей в жизни своей, теперь сопровождаемый флейтистами с венками на голове, предаваясь веселью, брал всех за руки и приветствовал. Вот так радость, не умеряемая рассудком, более печали и страха потрясает душу, выводит человека из себя самого.
Антигон, завладев Акрокоринфом, как сказано, стерег его теми воинами, на которых он более полагался, и назначил им начальником философа Персея. Арат предпринял завладеть крепостью еще при жизни Александра, но так как ахейцы заключили с ним союз, то Арат тогда отказался от этих мыслей. Впоследствии подало ему повод к нападению на крепость следующее происшествие. В Коринфе было четверо братьев, родом сирийцы. Один из них, по имени Диокл, находился в крепости в числе наемных воинов. Другие трое братьев, украв царское золото, пришли в Сикион к Эгию, одному меняле, которого Арат употреблял в делах, касавшихся до его промысла. Часть золота они продали тотчас, а другую часть один из них, по имени Эргин, менял постепенно, приходя к Эгию. Таким образом он коротко познакомился с Эгием, который завел с ним разговор об охранном войске крепости. Эргин сказал ему, что идучи к брату в крепость, увидел на скалистой стороне отлогую расселину, ведущую к той стороне, где стена крепости самая низкая. Эгий сказал ему в шутку: «Приятель! За малое количество золота вы расстраиваете доходы царские, когда можете один час продать за великое множество денег? Разве ворам, когда они будут пойманы, не предстоит однажды умереть так же, как и изменникам?» Эргин засмеялся и обещал Эгию испытать Диокла, ибо на других братьев своих не весьма полагался. По прошествии немногих дней он возвратился к Эгию, обещая привести Арата к той части стены, где высота ее не более пятнадцати футов, и что во всем ему будет содействовать вместе с Диоклом.
Арат обязался заплатить им шестьдесят талантов, если дело кончено будет благополучно; в противном случае, если только с ними спасется, дать каждому дом и талант денег. Надлежало оставить в залоге у Эгия шестьдесят талантов для Эргина и братьев его. Арат не имел их, а занять не хотел, дабы через то не подать подозрения в своем предприятии. Он взял большую часть своих чаш и золотые уборы своей жены и заложил у Эгия вместо денег. Арат имел столь возвышенные чувства и такую страсть к похвальным деяниям, что хотя знал, что Фокион и Эпаминонд почитались справедливейшими и добродетельнейшими людьми единственно потому, что отказались от больших даров и предпочли добродетель деньгам, однако ж он соглашался издерживать тайно свое имение, приносить его в жертву в таких предприятиях, в которых надлежало подвергнуться опасности ему одному за всех своих сограждан, которые даже не знали того, что происходило. Кто не удивился бы ему, кто и ныне не принял бы участия в великодушии этого мужа, который покупал за деньги столь великую опасность, который закладывал вещи, почитаемые драгоценнейшими, дабы ночью быть введенным в гущу неприятелей, где жизнь его находилась в опасности, принял от них в залог одну надежду на совершение славного дела и более ничего!
Дело само по себе было опасное, но оно сделалось опаснейшим из-за недоразумения, которое произошло с самого начала по неведению. Служитель Арата, по имени Технон, был послан вместе с Диоклом для обозрения стены. Он никогда не видел прежде Диокла в лицо, но думал, что узнает его по описанию Эргина, который говорил, что брат его кудряв, черноват и без бороды. Придя на условленное место за городом, – место называлось Петух, – он ожидал, что Эргина придет вместе с Диоклом. Между тем старший брат Эргина и Диокла, по имени Дионисий, который не знал того, что происходило, и не имел участия в этом предприятии, но был похож на Диокла, пришел случайно к тому месту. Технон, обманутый сходством описанных ему признаков лица, спросил его, имеет ли какое-либо с Эргином дело? Дионисий отвечал, что он брат Эргина, и Технон совершенно уже удостоверился, что говорит с Диоклом. Не спрося его имени, не дождавшись другого какого-либо от него знака, он подает ему руку и начинает говорить об условиях с Эргином и расспрашивает его о том. Дионисий, приняв ошибку его с хитростью, оказывал во всем согласие и, поворотивши в город, вел его мало-помалу далее, разговаривая с ним и не подавая никакого подозрения. Уже был он близко от города и почти хотел его схватить, как, к счастью, встретил их Эргин. Он понял ошибку и опасность, дал знак Технону, чтобы он убежал, оба пустились бежать и пришли к Арату. Однако Арат не потерял надежды. Он послал немедленно Эргина с деньгами к Дионисию, дабы просить его никому о том не говорить. Эргин то исполнил; он возвратился к Арату и привел с собою брата своего Дионисия. Как скоро сей попался им в руки, то они уже не выпустили, но связали его и держали взаперти, между тем сами готовились к приступу.
Все было уже готово; Арат велел своим воинам провести ночь в вооружении и, взяв четыреста отборнейших воинов, из которых, однако, немногие знали то, что происходило, вел их к воротам Коринфа, что обращены к Герею. Тогда была самая средина лета; луна была во всей полноте, ночь безоблачная и ясная, они боялись, чтобы их оружия, отражая свет луны, не были замечены стражами; уже передовые были близко от города, как с моря поднялись облака, покрыли город и окрестные места, и наступала темнота. Здесь воины сели и снимали обуви, дабы ступая голыми ногами на лестницы, не производили стука и не скользили. Эргин, взяв семь молодых людей, одетых по-дорожному, тайно приблизились к воротам; они убили начальника стражи и стрегущих вместе с ним воинов. В то же время приставлены были лестницы; Арат поспешно заставил сто человек влезть, а другим велел следовать за собою, сколько могли скорее. Он схватил лестницы и через город с сотней человек шел к крепости, исполненный радости, что не был замечен, и надеясь, что его предприятие увенчается успехом. Идучи далее, встретили они с огнем стражу, состоящую из четырех человек, которая не видала их, ибо они были еще в тени, бросаемой луною, но между тем они видели тех, кто шел к ним навстречу. Арат велел своим прижаться к стенам и развалившимся зданиям и составил засаду на идущих. Троих они поймали и умертвили, четвертый, пораженный в голову мечом, убежал, крича, что неприятели в городе. Вмиг затрубили трубы, жители все воспрянули от сна; улицы наполнились бегающими взад и вперед людьми; огни блистали со всех сторон; иные внизу в городе, другие в крепости; глухой крик раздавался всюду.
Между тем Арат продолжал всюду дорогу к крутизнам с великим усердием и соревнованием. Сперва он шел медлительно и с великим трудом, ибо заблудился, не находя тропинки, которая скрывалась между скалами и крутизнами и оканчивалась у стены многими извилинами. Но к удивлению всех, луна проглянула сквозь облака, блеснула и осветила им самую трудную часть дороги, пока достигли той части стены, которой они искали. Здесь облака опять сошлись, луна скрылась, и сделалось темно.
Оставшиеся за воротами невдалеке от Герея Аратовы воины, в числе трехсот человек, ворвавшись наконец в город, в котором происходил страшный шум и горели всюду огни, не могли попасть на дорогу, по которой шел Арат, и найти следов его; будучи устрашены, они все вместе прижались к некоему осененному месту скалы и пребывали тут в большом беспокойстве и нетерпении. Когда же воины с крепости ударили на Арата и сражались с ним, то шум и восклицания раненых простирались до низу, и крик, невнятный и глухой, отзывался в горах – не было известно, откуда он происходил. Они были в недоумении и не знали, в которую сторону обратиться, как Архелай, предводитель царского войска, с многими ратниками шел в гору на Арата с восклицаниями и при звуке труб. Он прошел мимо трехсот воинов, которые поднявшись вдруг, как бы из засады, напали на него и умертвили первых из них. Они ввергли в страх Архелая и его воинов, разбили их и преследовали до тех пор, пока те не разбежались и не рассеялись по городу. Едва они разбили это войско, как Эргин пришел к ним со стороны тех, кто сражался наверху, с известием, что Арат вступил в сражение с неприятелями, которые обороняются упорно, что у стен происходит жаркая битва и что нужно ему быстрое пособление. Воины требовали, чтобы их повели к Арату; всходя на гору, они голосом давали знать о себе и ободряли своих. Уже луна в полноте своей отражалась в доспехах их, которые являлись неприятелям в большом множестве по причине дальности места. Свойство ночи, повторяя звуки, производило то, что восклицания, казалось, происходили от большого числа людей, нежели сколько в самом деле было. Наконец, соединенными силами они отразили неприятелей, взошли на вершину и заняли крепость. Уже и день рассветал, и солнце освещало их подвиг. Остальная сила пришла из Сикиона к Арату. Коринфяне встречали ее с радостью у ворот и ловили царских ратников.
Когда уже все опасности миновались, то Арат сошел из крепости в театр, куда собрался многочисленный народ, желая видеть его лицо и слышать то, что он хотел говорить коринфянам. Арат, поставя у входа по обеим сторонам ахейцев, выступил сам на сцену, одетый в броню. Труды и ночное бдение изменили его лицо так, что радость души и гордость духа были угнетены тяжестью и слабостью телесною. Как скоро он показался, то чувства народа к нему обнаружились разными ласками. Он взял в правую руку копье и оперся на него, наклонив несколько колено и тело свое, и стоял долгое время в сем положении, принимая с молчанием рукоплескания и восклицания граждан, которые превозносили похвалами его доблесть и благословляли его счастье. Когда они перестали и успокоились, то Арат, собравшись с силами, говорил им в пользу ахейцев речь, приличную сему делу. Он убедил коринфян пристать к Ахейскому союзу, возвратил им от городских ворот ключи, которые со времен Филиппа тогда в первый раз были в руках их. Он отпустил взятого в плен Антигонова полководца Архелая, но умертвил Феофраста, ибо тот не хотел выйти из города. Что касается до Персея, то по взятии крепости он бежал в Кенхреи. Говорят, что впоследствии, когда во время ученого прения некто сказал, что один мудрый кажется ему полководцем, то он отвечал: «Клянусь богами! Это правило Зенона некогда и мне чрезвычайно нравилось! Но ныне наставленный сикионским юношей, я переменил мысли». Многие писатели упоминают об этих словах Персея.