С. И. СоболевскийПЛУТАРХ
В эпоху Плутарха Греция уже давно была римской провинцией. Еще в 146 году до н. э. римский консул Муммий по специальному приказанию сената велел сжечь Коринф, и с этих пор кончилась самостоятельная история европейских греков; она слилась с римской историей. Новое государственно-правовое положение Греции находилось в связи с организацией Македонии. Она управлялась римским претором, имевшим местопребывание в Фессалонике. Ему был поручен верховный надзор над европейскими греками. Демократия была уничтожена везде, так как бедные слои населения были лишены активного гражданского права, т. е. участия в общинных собраниях, а также активного и пассивного избирательного права на все должности. В городах власть была предоставлена совету, состоявшему из богатых граждан. Греческие общины подчинялись верховной власти правившего в Фессалонике наместника, который в вопросах администрации и юстиции представлял собой высшую инстанцию.
Все это было крайне тяжело для греков, однако римляне поступили с ними мягче, чем с другими народами. В государственно-правовом отношении греческие общины сохранили без ограничения свою земельную собственность, право самоуправления и собственного суда; они потеряли право вести самостоятельную политику, по своему произволу начинать войну или заключать мир и беспрестанно истреблять самих себя.
Афины, находившиеся с давних пор в союзе с Римом, едва ли даже могли считаться частью новой провинции Македонии. Афиняне неизменно сохраняли свои старые права, но значение аристократических элементов было расширено; решающая власть в административных и судебных делах была передана Ареопагу; среди ежегодно избираемых должностных лиц наибольшей правительственною властью был облечен первый стратег, как начальник города. Далее, было постановлено, что замещение должностей происходит не по жребию, но только по выбору, и архонтами и стратегами могли быть избираемы лишь богатые граждане.
С этого времени для греческого мира наступил длительный период внешнего спокойствия… Тем не менее население Греции убывало; благосостояние его падало. Эти бедствия начались вскоре после завоевания Греции римлянами. Полибий (XXXVII, 9) так описывает положение: «Не следует, мне кажется, привлекать божество к объяснению таких случаев, когда есть возможность разыскать, отчего или благодаря чему произошло случившееся. Я разумею, например, следующее: в наше время всю Элладу постигло бесплодие женщин и вообще убыль населения, так что города обезлюдели, пошли неурожаи, хотя мы и не имели ни войн непрерывных, ни ужасов чумы. Итак, если бы кто посоветовал нам обратиться к богам с вопросом, какие речи или действия могут сделать город наш многолюднее или счастливее, то разве подобный советник не показался бы нам глупцом, ибо причина бедствия очевидна, и устранение ее в нашей власти. Дело в том, что люди испортились, стали тщеславны, любостяжательны и изнеженны, не хотят заключать браков, а если и женятся, то не хотят вскармливать прижитых детей, разве одного-двух из числа очень многих, чтобы этим способом оставить их богатыми и воспитать в роскоши; отсюда-то в короткое время и выросло зло. Ибо ясно и неизбежно, что при одном или двух детях, если одного похитит война или болезнь, дома пустеют, и, как у пчел ульи, так точно у народов города постепенно приходят в упадок и бессилие. В этих случаях нет нужды вопрошать божество, каким способом избавиться нам от такого бедствия. Действительно, первый встречный сумеет сказать, что лучше всего нам самим исправить собственные наклонности или по меньшей мере законом обязать родителей вскармливать своих детей» (Перевод Ф. Г. Мищенко, т. III, стр. 299).
В течение слишком ста лет положение Греции не изменилось к лучшему. Географ Страбон так описывает состояние ее в 29 г. до н. э.: «Вследствие полного опустошения Аркадии много говорить о ней не приходится. Города, прежде знаменитые, исчезли с лица земли вследствие непрерывных войн; земледельцы покинули поля еще с того времени, когда большая часть городов была соединена в Мегалополь. А теперь и с самим Мегалополем случилось то, что говорит о нем комик: „Мегалополь [Великий город] — великая пустыня“» (VIII, 8). «Пустыня Этолии и Акарнании удобна для разведения лошадей не меньше, чем Фессалия» (там же). «Бóльшая часть Меосении оставлена жителями. Лаконика, по сравнению с ее древней многолюдностью, покинута населением. За исключением Спарты, в ней остальных городишек около тридцати, а в древности, говорят, ее называли стоградной» (VII, 4).
Такую же печальную картину представляла Греция и во времена Плутарха: «Общую убыль населения, произведенную во всем почти мире смутами и войнами, в очень большой степени испытала Греция: теперь она вся едва ли могла бы выставить три тысячи гоплитов, — число, которое один город Мегара выслал в сражение при Платеях» («Об исчезновении оракулов», VIII).
Когда Август сделался единовластителем, провинции римского народа были поделены между сенатом и императором (в 27 г. до н. э.). Старые внутренние провинции, в которых уже не велись войны, были предоставлены управлению сената; недавно покоренные, пограничные, не вполне умиротворенные провинции остались за императором. Греция, получившая тогда название провинции Ахайи, осталась в ведении сената, но при Тиберии стала императорской провинцией. Сенатские провинции управлялись по-прежнему бывшими консулами и преторами, получившими свое назначение по жребию, который они бросали в сенате. Они обыкновенно оставались в провинции только год и были настоящими гражданскими правителями, потому что не имели войск под своей командой. Императорские провинции управлялись легатами, т. е. наместниками императора. Они назначались на неопределенный срок непосредственно императором. Легаты были военными губернаторами, так как они в то же время командовали легионами.
В положении губернаторов республиканского и императорского периодов была громадная разница. Проконсул, командированный в провинцию республикой, в сущности не зависел ни от кого. Он не был обязан отдавать отчет в своих действиях ни провинциалам, ни самой республике. Он представлял собой настоящего царька, не знавшего ни границ, ни контроля своей власти.
Во времена империи этот порядок изменился. Деспотизм проконсулов был устранен деспотизмом императоров, так как у императора было право верховного наблюдения и над правителями сенатских провинций. В случае каких-либо притеснений со стороны правителя, провинциалы имели право жаловаться императору, и императоры, даже очень несправедливые, сурово наказывали таких правителей.
Таково было положение Греции во времена Плутарха.
О жизни Плутарха почти ничего неизвестно, кроме того, что можно извлечь из его собственных сочинений. Он родился между 46 и 51 г. н. э. в маленьком греческом городке Херонее в северо-западной части Беотии. Плутарх глубоко любил родной город. Его отец и предки были старожилами Херонеи и пользовались большим уважением. Его прадед был Никарх, живший в Херонее во время борьбы Антония с Октавием (31 г. до н. э.); его дед был Ламприй, которого он не раз выводит действующим лицом в своих сочинениях. Это был человек образованный, веселый и остроумный собеседник (особенно за вином), доживший до возмужалости Плутарха. Отец Плутарха Автобул был также человек образованный, знакомый с историей и отчасти философией, тоже принимавший участие в ученых застольных беседах. У Плутарха было два брата, Ламприй и Тимон, — тоже образованные люди.
В такой культурной среде Плутарх был воспитан. Он женился, — неизвестно в какие годы, — на Тимоксене, от которой имел четырех сыновей и одну дочь. Два сына — старший и младший — и дочь умерли в детстве. По поводу смерти дочери, случившейся в его отсутствие, он написал жене утешительное письмо, сохранившееся в его сочинениях.
Достигнув юношеского возраста, Плутарх для довершения образования поехал в Афины, которые и в то время считались центром просвещения, и изучал там философию под руководством философа перипатетической школы Аммония, которого он выводит несколько раз действующим лицом в своих сочинениях. Он находился в Афинах в 66 г., когда Нерон путешествовал по Греции. Из Афин он вернулся в Херонею, а после этого посетил много других городов Греции; ездил также в Александрию; можно предполагать, что все эти путешествия были совершены еще в молодые годы, но точных сведений о их времени и обстоятельствах у нас нет.
Кроме Аммония, у Плутарха были и другие учителя. Образование свое он дополнял чтением книг. Благодаря своей необыкновенно хорошей памяти он приобрел этим способом громадную ученость. Плутарх внимательно прочел сочинения греческих поэтов, ораторов, историков и философов и таким образом изучил историю и отечественную литературу. Он знал также изящные искусства и теорию музыки, естественные науки и медицину.
Незадолго до 90 г. Плутарх ездил в Италию и Рим; эта поездка имела большое влияние на всю его последующую жизнь. О ней он рассказывает в биографии Демосфена (гл. II). Здесь он сперва говорит, что автору, желающему написать историю на основании материалов, не находящихся у него под руками, а рассеянных по разным местам, необходимо жить в каком-нибудь исторически знаменитом, культурном и многолюдном городе, где можно иметь в изобилии книги и узнавать о таких событиях, которые неизвестны писателям, но сохранились в народной памяти. После этого он продолжает: «Что касается меня, то я живу в маленьком городе и охотно живу в нем, чтобы он не сделался еще меньше. Когда я был в Риме и в Италии, я не имел времени изучать латинский язык из-за государственных дел и из-за тех лиц, которые приходили ко мне для занятия философией. Поэтому лишь поздно, уже в пожилых годах, я стал читать латинские книги. Со мною происходило нечто удивительное, но это правда. Мне приходилось не столько из слов узнавать факты, сколько из фактов, сколько-нибудь мне известных, понимать слова. Что же касается красоты латинского языка, его быстроты, метафор, гармонии и всего, что служит украшением речи, то понимать все это я считаю интересным и приятным; но изучить это и приобрести навык нелегко: это доступно тем, у кого есть больше свободного времени и кому годы позволяют браться за такие занятия».
Это признание Плутарха показывает, что он был посредственный знаток латинского языка; доказательством этого служат также его ошибки в переводе или объяснении латинских слов. Отсюда же видно, что Плутарх приезжал в Рим по каким-то государственным делам, — вероятно, в качестве представителя своего родного города, — что он там читал лекции или вел беседы по философии, и что он пользовался своим пребыванием в Риме для того, чтобы совершать экскурсии по Италии.
Время этой поездки Плутарха в Рим определяется на основании одной заметки в трактате его «Об уме животных» (гл. XIX): там он рассказывает о замечательной сообразительности собаки, которую он видел в театре, где присутствовал старый император Веспасиан. Так как Веспасиан умер в 79 г., пребывание Плутарха в Риме должно было быть раньше. В статье «О любопытстве» (гл. XV) он сообщает, что на одной его лекции (или беседе) был Арулен Рустик, казненный императором Домицианом в 94 г.
Плутарх приезжал в Рим по крайней мере два раза; это показывают слова в одной из «Застольных бесед» (VIII, 7, I): «Когда я приехал в Рим спустя некоторое время, — говорит он, — карфагенянин Сулла устроил обед, который римляне называют приемным». В биографии Попликолы (гл. XV) он рассказывает, что видел в Афинах колонны из пентельского мрамора, предназначенные для восстановления сгоревшего после смерти Веспасиана Капитолия; по его словам, эти колонны в Риме были еще раз обтесаны и вследствие этого потеряли часть своей симметрии и красоты. Так как Капитолий был вновь отстроен Домицианом в 82 г., следовательно, Плутарх был в Афинах раньше 82 г., а вторично в Риме — после 82 г., но раньше 94 г. О пребывании в Риме есть много других заметок в разных его сочинениях.
В Риме Плутарх познакомился со многими выдающимися людьми, а также возобновил знакомство с некоторыми из римлян, которых знал в Греции.
Вторую половину жизни Плутарх провел в Херонее в кругу своей семьи, но занимал и общественные должности: смотрителя за постройками, архонта, беотарха и даже пожизненного жреца Дельфийского Аполлона. Эти обязанности не мешали ему предаваться литературным занятиям и читать лекции на философские и другие темы. Многие лекции были им потом изданы в виде отдельных трактатов: так, статью «О слушании» он начинает следующими словами: «Посылаю тебе, Никандр, в письменной форме мою лекцию „О слушании“». Почти то же говорит он и в статье «О слушании поэтов». Умер Плутарх между 120 и 130 г.
Плутарх очень много читал и делал выписки из прочтенного; в его сочинениях есть множество ссылок на разных авторов. Его сочинения по большей части до нас дошли, но некоторые утрачены, что видно из каталога, составленного, как предполагают, его сыном Ламприем. Ламприй насчитывает их 210. Но в числе сочинений, приписываемых Плутарху, есть некоторые, не принадлежащие ему.
Сочинения его разделяются на два класса: исторические и философско-литературные.
Исторические сочинения носят заглавие «Сравнительные жизнеописания». Это биографии выдающихся исторических лиц, греков и римлян, сгруппированные попарно, так что в каждой паре одна биография грека, другая — римлянина; в каждую пару выбираются такие лица, между которыми есть сходство в каком-либо отношении, после каждой пары дается маленькая статья — «Сопоставление», где и указываются их сходные черты. До нас дошло 23 пары таких биографий; в четырех из них «Сопоставлений» нет. Кроме этих 46 парных (параллельных) жизнеописаний есть еще четыре отдельные биографии. Таким образом, всего биографий 50. Некоторые биографии не сохранились до нашего времени. В наших изданиях биографии расположены по большей части (но не вполне) в хронологическом порядке греческих полководцев и государственных деятелей; но этот порядок не соответствует тому, в котором они были изданы Плутархом. Биографии эти следующие (в порядке наших изданий):
1) Тесей и Ромул, 2) Ликург и Нума, 3) Солон и Попликола, 4) Фемистокл и Камилл, 5) Перикл и Фабий Максим, 6) Гай Марций Кориолан и Алкивиад, 7) Эмилий Павел и Тимолеонт, 8) Пелопид и Марцелл, 9)Аристид и Катон Старший, 10) Филопемен и Тит Квинктий Фламинин, 11) Пирр и Марий, 12) Лисандр и Сулла, 13) Кимон и Лукулл, 14) Никий и Красс, 15) Эвмен и Серторий, 16) Агесилай и Помпей, 17) Александр и Цезарь, 18) Фокион и Катон Младший, 19–20) Агид-Клеомен и Тиберий Гракх-Гай Гракх, 21) Демосфен и Цицерон, 22) Деметрий Полиоркет и Антоний, 23) Дион и Брут. Отдельные четыре биографии — Артаксеркс, Арат, Гальба, Отон.
Эти биографии имеют огромное значение для истории: многие писатели, у которых Плутарх заимствовал сведения, не дошли до нас, так что в некоторых случаях он остается для нас единственным источником. Но у Плутарха есть много неточностей; поэтому его нельзя считать первоклассным историком. Однако и для него самого при составлении биографий главной целью была не история, а мораль: описанные им лица должны были служить иллюстрациями моральных принципов, отчасти таких, которым следует подражать, отчасти таких, которых следует избегать. Свое отношение к истории Плутарх сам определил во введении к биографии Александра: «Мы пишем не историю, а биографии, и не всегда в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-нибудь ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживает характер человека, чем сражения с десятками тысяч убитых, огромные армии и осады городов. Поэтому, как живописцы изображают сходство в лице и в чертах его, в которых выражается характер, очень мало заботясь об остальных частях тела, так и нам да будет позволено больше погружаться в проявления души и посредством их изображать жизнь каждого, предоставив другим описания великих дел и сражений». В биографии Никия (гл. I) Плутарх также указывает, что он не имеет в виду писать подробную историю: «События описанные Фукидидом и Филистом, конечно, нельзя совсем пройти молчанием, потому что они заключают в себе указания на характер и нравственный облик Никия, затемненный многими великими несчастьями; но я кратко коснусь лишь того, что безусловно необходимо, чтобы пропуск их не приписали моей небрежности и лености. А те события, которые большинству людей неизвестны, о которых у других писателей имеются лишь отрывочные сведения или которые находятся на памятниках, пожертвованных в храмы, или в постановлениях народных собраний, те события я постарался соединить вместе, так как я не собираю бесполезных исторических сведений, а передаю факты, служащие для понимания нравственной стороны человека и его характера».
И действительно, многие факты, важные в историческом отношении, Плутарх опускает или касается их бегло, а выбирает часто факты мелкие, даже приводит анекдоты, лишь бы только они содержали в себе материал, пригодный для характеристики описываемого лица. История должна иметь моральное значение, должна способствовать исправлению нравственности. Об этом он сам говорит в биографии Эмилия Павла (гл. I): «Мне случилось начать работу над этими жизнеописаниями, выполняя чужую просьбу, но продолжать ее — и притом с большой любовью — уже для себя самого: глядя в историю, словно в зеркало, я стараюсь изменить к лучшему собственную жизнь и устроить ее по примеру тех, о чьих доблестях рассказываю. Всего более это напоминает постоянное и близкое общение: благодаря истории мы точно принимаем каждого из великих людей в своем доме, узнаем, „кто он и что“ и выбираем из его подвигов самые значительные и прекрасные».
При взгляде на историю как на средство исправления нравов Плутарх, естественно, иногда идеализировал любимых им героев. В этом он чистосердечно сознается в биографии Кимона (гл. II): «Когда живописец рисует образ прекрасный, исполненный прелести, мы требуем от него, если в этом образе есть какой-нибудь мелкий недостаток, чтобы он не пропускал его совсем, но и не выражал слишком точно, потому что в последнем случае образ становится некрасивым, в первом — непохожим. Подобно этому, так как трудно, а скорее, пожалуй, даже невозможно представить человеческую жизнь, которая была бы безупречна и чиста, то в прекрасном надо изображать истину полностью, как подобие. А ошибки и недостатки, вкравшиеся в деяния человека по страсти ли какой, или по политической необходимости, надо считать скорее слабостью какой-нибудь добродетели, чем злоумышлением порочности; их не следует изображать в истории со всей охотой и подробностью, но как бы стыдясь за человеческую природу, что она не производит ничего абсолютно прекрасного, никакого характера бесспорно добродетельного».
Несмотря на некоторую идеализацию описываемых лиц, Плутарх иногда указывает и на их темные стороны; в некоторых биографиях эти стороны даже преобладают: такие лица должны служить наглядным примером дурной и достойной порицания жизни. Но и тут он иногда приводит смягчающие обстоятельства: Алкивиад будто бы был введен в заблуждение льстецами; Кориолан рано потерял отца, и потому его воспитание осталось незаконченным.
Как сказано выше, Плутарх сам не ставил себе целью писать историю; поэтому не следует искать в его биографиях больше того, что он сам хотел дать; не следует, например, вменять ему в упрек, что, говоря о таком завоевателе, как Александр, он ни слова не говорит о том состоянии, в каком остался мир после его смерти.
Вторая группа сочинений Плутарха носит общее название «Нравственные сочинения». Это название совершенно не соответствует их действительному содержанию. Это 86 самостоятельных статей небольшого размера на разные темы, по большей части философские, но также исторические и литературные. Некоторые из них считаются подложными, но, с другой стороны, очень многое из того, что было написано Плутархом на подобные темы, не дошло до нас.
Плутарх считает себя в философии последователем Платона, но в его воззрениях есть элементы, усвоенные им из учений других школ, так что, может быть, правильнее считать его эклектиком. Плутарх глубоко проникнут религиозным чувством. Он принимает два космических начала: бога, как начало всего доброго, и материю, как субстрат и условие злого. Между верховным богом и человеком есть целый ряд одушевленных существ: боги, демоны (гении), герои. Человеческая душа свободна в мышлении и воле; она может возвышаться до добродетели и божественности; в этом ей помогают боги и гении. Цель человеческой жизни — преуспевать в добродетели. Философия помогает человеку побеждать страсти. Только владея добродетелью, человек истинно здоров; пока он подвержен страстям, он более или менее болен и нуждается в лечении. Поэтому философия есть преимущественно медицина души, а философ — врач души. Так смотрит Плутарх и на себя; большая часть его философских статей посвящена вопросам этики. Но он философ не абстрактный, а практический и в своих сочинениях занят применением морали к действительной жизни, Поэтому в его рассуждениях, как и в биографиях, множество примеров, рассказов, анекдотов. Он подробно говорит о том, как устранять отдельные страсти и пороки души, — гнев, болтливость, любопытство, ложный стыд, зависть, ненависть, страсть к богатству и т. д. Дает он также положительные наставления почти о всем круге человеческих обязанностей, о семейной жизни. В его «Брачных наставлениях» выражен очень возвышенный взгляд на брак; в «Рассуждении о любви» содержится защита брака как самого священного союза между людьми. Есть у Плутарха рассуждения о братской любви, об отношении к друзьям, о способах отличать друга от льстеца, о жизни в гражданском обществе. Государственная жизнь, по Плутарху, есть область, более всех других дающая возможность выказать добродетель.
Несколько рассуждений Плутарх посвящает религиозным вопросам: он борется с суеверием; предлагает толковать мифы о богах с философской точки зрения, аллегорически; обряды советует исполнять, но держаться мнения, что для богов нет более приятной жертвы и лучшей службы, чем истинное познание их. Наиболее замечательное сочинение религиозно-философского характера — «О медленности кары со стороны богов».
Есть рассуждения, касающиеся педагогики: «О воспитании детей», «О слушании поэтов», «О слушании».
Есть рассуждения на чисто философские темы: о Платоне, против стоиков, против эпикурейцев; рассуждения на политические темы: «О монархии, демократии и олигархии», «Политические постановления», «Следует ли старику заниматься государственными делами», «О том, что философ должен разговаривать преимущественно с правителями».
Несколько рассуждений Плутарх посвящает литературе и музыке: «О злокозненности Геродота», «Сравнение Аристофана и Менандра», «Жизнеописания 10 ораторов», «О музыке».
Большой отдел его сочинений составляют «Застольные беседы» на самые разнообразные темы.
Есть несколько сочинений по «физике» (в древнем смысле): «О лице, видимом на диске луны», «Какие животные умнее, — водящиеся на земле, или в воде», «О принципе холода», «Что полезнее, — вода, или огонь» и др.
Язык и стиль Плутарха нельзя назвать образцовым. По-видимому, он и не заботился особенно об обработке его. В биографии Никия (II) он осуждает историка Тимея за его желание превзойти Фукидида и Филиста в искусстве речи и прибавляет: «А мне борьба и соперничество с другими из-за способа выражения кажутся чем-то мелочным и свойственным софисту». Во время Плутарха греческий язык значительно отличался от языка классической эпохи, т. е. от языка аттических писателей V–IV вв. до н. э. Ввиду этого многие авторы, современные Плутарху, старались писать классическим языком (так называемые «аттикисты»). О погоне за аттическим способом выражения Плутарх говорит так («О слушании», IX): «Кто обращает все внимание не на содержание, а желает, чтобы речь была аттическая и тонкая, похож на человека, не желающего пить противоядие, если чашка сделана не из аттической глины, и не желающего зимою надевать плащ, если он соткан не из аттической шерсти… Молодые люди не соблюдают ни жизни, ни образа действий философа, а восхваляют слова, способ выражения, красивую дикцию; а что произносится, — полезное ли, или бесполезное, нужное ли, или пустое и лишнее, — этого они не знают и не хотят допытываться».
Так как Плутарх не стремился быть аттикистом и в то же время черпал свой материал из самых разнообразных источников, выбор слов у него похож на мозаику, собранную из выражений разных времен и жанров. В общем, стиль Плутарха — довольно небрежный; часто встречаются анаколуфы (когда конец предложения не соответствует началу); построение периодов — тяжелое, прерываемое разными вставками. Понимание текста затрудняется еще множеством отвлеченных слов с довольно неопределенным значением. К тому же Плутарх любит одно и то же понятие выражать двумя соединенными синонимами (вроде нашего сочетания; «не хочу и не желаю»), причем трудно уловить разницу в смысле между ними; да, вероятно, по крайней мере во многих случаях, он и не имел в виду придавать значение этой разнице, а делал это только ради риторического эффекта. Поэтому такие скопления синонимов нередко приходится переводить лишь одним словом. Речь Плутарха захватывает на пути все, хоть немного соприкасающееся с предметом, постоянно пересыпается метафорами, сравнениями и анекдотами из истории и жизни животных, изречениями знаменитых людей, цитатами из поэтов. Особенно велики отступления от предмета в сочинениях, изложенных в диалогической форме. Мысль автора иногда так расплывается, что трудно уловить его основные положения.
Забота о форме словесного выражения проявляется у Плутарха наиболее заметным образом в том, что он избегает «зияния», т. е. не ставит рядом таких слов, из которых первое кончается на гласную, а второе начинается с гласной. На этом основании некоторые критики считали не принадлежащими Плутарху те сочинения, в которых допускается зияние. Однако и в некоторых сочинениях, считающихся подлинными, зияние допускается; может быть, это зависело от большей или меньшей степени обработанности сочинения.
Если оставить в стороне чисто формальную сторону изложения Плутарха и иметь в виду только его содержание, то рассказ его почти всегда интересен. Многие описания его превосходны по своей картинности и в трагических случаях патетичны. К числу таких блестящих мест принадлежат, например, следующие: прощание Брута с его женой Порцией («Брут», XIII), триумфальный въезд в Рим Эмилия Павла (гл. XXXII–XXXIV), плавание Клеопатры по реке Кидну («Антоний», XXVI), рассказ о том, как Клеопатра поднимает в окно башни, где она заперлась, умирающего Антония и прощается с ним («Антоний», XXVII), смерть Филопемена и перенесение его праха из Мессены в Мегалополь («Филопемен», XIX–XXI).
Интересны также многие рассказы Плутарха анекдотического свойства. Таковы, например, рассказы о том, как Семь мудрецов передавали один другому треножник, так как каждый считал другого мудрее себя («Солон», IV); рассказ о том, как Фалес доказывал Солону, что безбрачная жизнь приятнее семейной («Солон», VI); рассказ об отношении Солона к драматическим представлениям («Солон», XXIX).
А вот несколько рассказов из трактата «О болтливости», — одного из остроумнейших сочинений Плутарха. «О великом несчастии афинян в Сицилии[890] принес известие цирюльник. Он первый узнал об этом в Пирее от одного раба, бежавшего оттуда. Цирюльник, оставив свою мастерскую, бросился бежать в город, чтобы никто не перехватил у него славу, принеся это известие в город, а ему не прийти вторым. Естественно, поднялась суматоха. Народ собрался и стал разыскивать источник этой молвы. Привели цирюльника и стали допрашивать. Но он не знал даже имени того, кто рассказал ему, а ссылался, как на источник на лицо безымянное и неизвестное. Народ пришел в ярость; раздались крики: „Пытать, колесовать злодея! Он это сочинил, выдумал! Кто другой слышал? Кто поверил?“ Принесли колесо; растянули на нем цирюльника. В это время явились люди, спасшиеся с поля битвы и сообщили о поражении. Все разошлись оплакивать свои несчастия, оставив бедного цирюльника привязанным к колесу. Поздно, уже к вечеру, его отвязали, а цирюльник спросил палача, нет ли слуха и про стратега Никия, как он погиб» (гл. XIII).
Другое происшествие хотя не так забавно, но развязка его поучительна. «В Спарте был ограблен храм Афины; там лежал пустой кувшин от вина. Сбежался народ и не понимал, что это значит. Тогда один из присутствующих говорит: „Если хотите, я скажу вам, что мне пришло в голову насчет этого кувшина. Я думаю, святотатцы перед тем, как идти на такое опасное дело, выпили яду и принесли вина, чтобы, если им удастся остаться не замеченными, выпить несмешанного вина, этим потушить и парализовать действие яда и уйти подобру-поздорову; а если попадутся, — то чтоб раньше пытки умереть от яда легко и без боли“. Это объяснение, такое сложное и требующее размышления, как показалось, не мог дать человек по догадке, а мог дать лишь знающий дело. Его окружили и со всех сторон стали допрашивать: „Кто ты? Кто тебя знает? Откуда тебе это известно?“ В конце концов, под влиянием такого допроса, он сознался, что он — один из святотатцев» (гл. XIV).
Показав примеры необузданной разговорчивости, Плутарх приводит в этом трактате также смешной пример строгой молчаливости. «Оратор Пупий Писон, чтобы ему не надоедали слуги, приказал им только отвечать на вопросы и, ничего более. Желая приветствовать Клодия, занимавшего тогда государственную должность, он велел пригласить его; как полагается, приготовили роскошный пир. Настал назначенный час; все гости явились; ждали Клодия. Писон несколько раз посылал слугу, обычно приглашавшего гостей, посмотреть, не идет ли Клодий. Наступил вечер; уже перестали надеяться на его приход. Писон спросил слугу: „Что же? пригласил ли ты его?“ — „Да“, — отвечает слуга. „Почему же он не пришел?“ — „Потому что он отказался“, — говорит тот. „Как же ты не сказал этого тогда же?“ — „Потому что ты меня об этом не спрашивал“» (гл. XVIII).
А вот рассказ, из которого явствует, что преступника рано или поздно постигает наказание. «Бесс убил отца, и преступление его долгое время оставалось нераскрытым. Однажды, идя в гости на обед, он ударил копьем ласточкино гнездо, сшиб его на землю и перебил птенцов. Бывшие при этом, конечно, стали говорить „Почему ты совершил такое ужасное дело?“ — „Да разве вы не слышите, что они уж давно лжесвидетельствуют против меня и кричат, будто я убил отца?“ Присутствовавшие подивились его словам; донесли царю; преступление было раскрыто, и Бесс понес наказание» («О медленности кары со стороны богов», VIII).
Последующие времена неизменно высоко ценили и охотно читали Плутарха. Его творчество, не преданное забвению даже в средние века, было дорого всем гуманистам — от Эразма Роттердамского до Рабле. Плутархом восхищались и деятели Реформации, и Монтень, и философы французского Просвещения. Его преклонение перед гражданскими доблестями снискало ему любовь идеологов молодой буржуазии накануне буржуазных революций. Сюжетами, заимствованными у Плутарха, пользовались Шекспир, Корнель, Расин, им восхищались Белинский и Гейне. Интерес и любовь к Плутарху постольку неугасимы, поскольку неистребимо тяготение человечества к добру и вера в победу его над злом.
ПРИМЕЧАНИЯСоставлены С. И. Соболевским и С. П. Маркишем
Переводы, выполненные С. П. Маркишем, сделаны по выходящему ныне в Лейпциге изданию К. Циглера (Plutarchi Vitae Parallelae. Recognoverunt Cl. Lindskog et K. Ziegler. Iterum recensuit K. Ziegler. Vol. I. fasc. 1. 2. Lipsiae, 1957–1959). В распоряжении переводчика были два выпуска первого тома этого издания, остальные биографии, в издании Циглера еще не вышедшие, переведены по изданию К. Линдскога и К. Циглера (Plutarchi Vitae Parallelae, Recognoverunt Cl. Lindskog et K. Ziegler. Lipsiae, 1914–1939, 4 v).
Переводы С. И. Соболевского сделаны в основном по изданию К. Синтениса (Plutarchi Vitae Parallelae. Iterum recognovit Carolus Sintenis… Lipsiae, 1881–1902, 5 v).
Из иноязычных переводов главным образом принимался во внимание немецкий перевод К. Циглера (Plutarch. Große Griechen und Römer. Eingeleitet und übersetzt von Konrat Ziegler. Stuttgart-Zürich, 1954, 6 v). Порядок расположения биографий принят традиционный, так как новый, следующий рукописному преданию, существенными преимуществами не обладает.
Примечания к первым семи жизнеописаниям, а также к «Периклу» составлены С. И. Соболевским, к остальным жизнеописаниям и ко всем «Сопоставлениям» — С. П. Маркишем. В примечаниях сообщаются лишь самые необходимые и в то же время наименее доступные русскому читателю сведения (толкования редких имен и терминов, раскрытие затемняющих смысл целого намеков, ссылки — кроме ссылок на фрагменты, нужных лишь специалисту, и т. п.). Мифологические имена (имена богов римского пантеона, так же как термины римской политической жизни, переведенные Плутархом на греческий язык, последовательно даются в их латинском звучании) и названия местностей, как правило, вообще не комментируются. В примечания не включены также имена лиц, о которых никаких достоверных сведений не сохранилось и которые упомянуты лишь в данном сочинении.
Информация об издании
-