чтобы ныне ввергнуть нас в бедствия войны?!» С тех пор Парисатида возненавидела Статиру; гневливая и по-варварски злопамятная от природы, она задумала извести невестку. Динон пишет, что она исполнила свой замысел еще во время войны, но, по словам Ктесия, это случилось позднее, и мало вероятно, чтобы Ктесий, очевидец всего происходившего, не знал времени такого важного события, а с другой стороны, у него не было никакого основания нарочито изменять эту дату в своем рассказе (хотя часто его повествование уходит далеко от истины и не раз обращается в басню или же драму); поэтому об убийстве Статиры и мы расскажем в том же месте, где Ктесий.
VII. Меж тем как Кир подвигался вперед, до него доходили и слухи и надежные известия, что царь не склонен дать ему битву немедленно и вообще не торопится вступить в соприкосновение с противником, но намерен оставаться в Персиде[3346] до тех пор, пока все его войска не сойдутся к нему в эту провинцию. Он велел провести ров глубиною в десять оргий[3347] и столько же шириною, который протянулся по равнине на четыреста стадиев, но и за пределы этого рва пропустил Кира без сопротивления, так что вскорости мятежник оказался невдалеке от самого Вавилона. Наконец, как передают, Тирибаз собрался с духом и первым дерзнул заметить Артаксерксу, что не надо избегать сражения и оставлять врагу Мидию, и Вавилон, и Сузы, а самим забираться в Персиду, когда они во много раз превосходят врага числом и у царя тысячи сатрапов и полководцев и храбрее и искуснее Кира. Тогда Артаксеркс решил сразиться с братом как можно скорее. И вот с девяностотысячным, прекрасно вооруженным войском он внезапно появился перед неприятелями, которые, твердо полагаясь на свои силы и презирая врага, шагали как придется и даже без оружия, и настолько их испугал, что среди всеобщего замешательства и отчаянных криков Киру едва удалось построить своих в боевую линию. Кроме того царские воины шли вперед молча и неторопливо, и греки только дивились строгому порядку в их рядах, — ведь при таком громадном стечении варваров они не ожидали ничего иного, кроме диких воплей, судорожных скачков, страшной неразберихи и частых разрывов в боевой линии. И, наконец, Артаксеркс поступил вполне разумно, разместив самые мощные из серпоносных колесниц против греков, перед пехотным строем своих, чтобы еще до рукопашной стремительный удар колесниц разметал ряды наемников Кира.
VIII. Битва эта изображена у многих писателей, а Ксенофонт показывает ее чуть ли не воочию[3348] и силою своего описания неизменно заставляет читателя ощущать себя участником всех тревог и опасностей так, словно они принадлежат не прошедшему, но сегодняшнему дню, а потому неразумно излагать события следом за ним еще раз, и я приведу лишь те заслуживающие упоминания подробности, которые пропустил Ксенофонт.
Место, где противники выстроились для боя, называется Кунакса и отстоит от Вавилона на пятьсот стадиев. Перед самым сражением Клеарх, как сообщают, убеждал Кира оставаться позади бойцов и не подвергать себя опасности, но тот воскликнул в ответ: «Что ты говоришь, Клеарх! Я ищу царства, а ты советуешь мне показать себя недостойным царства?!» Кир совершил страшную ошибку, когда, забыв обо всем на свете, не щадя собственной жизни, ринулся в самую гущу схватки, но не меньшей, а, пожалуй, даже большей была ошибка и вина Клеарха, который отказался поставить греков против царя и, опасаясь окружения, растянул свой правый фланг вплоть до реки. Если в первую очередь ты думаешь о собственной безопасности и главную задачу свою видишь в том, чтобы избегнуть каких бы то ни было потерь, тогда уж оставайся лучше всего дома, но пройти от моря в глубь Азии десять тысяч стадиев, без всякого принуждения, единственно чтобы посадить Кира на царский престол, а потом выискивать себе место понадежнее и потише, совершенно не заботясь о спасении своего полководца и нанимателя, — эго значит во власти минутного страха забыть обо всем начинании в целом и упустить из виду истинную цель похода. И верно, из событий этого дня видно, что силы, окружавшие царя, ни в коем случае не выдержали бы натиска греков, а если бы они были выбиты со своих позиций и царь бежал вместе с ними или пал, победа доставила бы Киру не только безопасность, но и царство. Вот почему в гибели Кира и его дела повинна скорее осторожность Клеарха, чем безрассудная отвага самого Кира. Если бы даже никто иной, как царь, выбирал, где поставить греков, чтобы удар наемников оказался наименее для него чувствителен, он бы тоже поместил их как можно дальше от себя и своего окружения: ведь недобрые вести оттуда даже не достигли его слуха, а Кир был убит прежде, чем успел воспользоваться победой Клеарха. А между тем Кир отлично видел, в чем его выгода, и потому именно приказывал Клеарху стать посредине. Но Клеарх просил во всем положиться на него — и погубил все дело.
IX. Греки одержали над варварами полную победу (полнее нельзя было и желать) и, преследуя бегущих, ушли очень далеко, а тем временем на Кира, который скакал на чистокровном, но слишком горячем и порывистом коне по кличке Пасак (так сообщает Ктесий), наехал предводитель кадусиев[3349] Артагерс и громко крикнул: «Эй, ты, опозоривший самое прекрасное у персов имя — имя Кира, ты, самый бесчестный и безрассудный человек на свете, ты ведешь злодеев-греков на злодейский грабеж персидских сокровищ, да еще надеешься убить господина твоего и брата, у которого миллионы рабов лучше и храбрее тебя. Сей же час ты в этом убедишься! Ты сложишь голову, раньше чем увидишь светлый лик царя!» С этими словами он метнул в Кира копье. Панцирь выдержал, и Кир остался невредим, но едва усидел на коне — такой силы был удар. Тут Артагерс повернул, и Кир в свою очередь бросил копье, да так метко, что острие, пройдя над самой ключицей, пробило шею.
Что Артагерс погиб от руки Кира, согласно сообщают почти все писатели. Но о кончине самого Кира Ксенофонт говорит немногословно и как бы вскользь, что легко объяснимо — ведь он не был очевидцем этой кончины; а стало быть, ничто не препятствует мне изложить сначала рассказ Динона, а потом Ктесия.
X. Итак, Динон пишет, что Артагерс испустил дух, а Кир яростно налетел на царское охранение и ранил коня Артаксеркса, а сам царь свалился на землю. Тирибаз тут же подал ему другого коня и помог сесть, промолвив: «Запомни этот день, царь, его забывать не след!» Кир снова ринулся на брата и снова сшиб его, но когда он и в третий раз погнал коня, царь пришел в ярость и, крикнув окружающим: «Коли так, лучше вовсе не жить!» — сам поскакал навстречу Киру, который уже несся вперед, безрассудно подставляя грудь остриям вражеских копий. Дротик метнул и сам Артаксеркс, копье за копьем метали окружавшие его солдаты, и, в конце концов, Кир упал, сраженный то ли царем, то ли, как утверждают некоторые, каким-то карийцем[3350]. В награду за подвиг царь пожаловал его особым отличием: во всех походах этот воин должен был возглавлять строй, неся на копье золотое изображение петуха, ибо персы прозвали карийцев «петухами» — по султанам из перьев, которыми они украшали свои шлемы.
XI. Рассказ Ктесия — в сильно сокращенном виде — сводится к следующему. Умертвив Артагерса, Кир погнал коня на царя, а тот — на Кира, и оба хранили молчание. Первым метнул копье друг Кира Арией и промахнулся. Копье царя, нацеленное в Кира, тоже пролетело мимо, но угодило в Сатиферна, знатного и преданного Киру человека, и лишило его жизни. Наконец, пустил копье и сам Кир и ранил царя сквозь панцирь, так что острие вошло в грудь на два пальца[3351]. Удар сбросил Артаксеркса с лошади, и в свите его тут же началось смятение и бегство, но царь поднялся на ноги и с немногими провожатыми, среди которых был и сам Ктесий, взошел на соседний холм и там остановился. Тем временем Кира, попавшего в гущу неприятелей, горячий конь уносил все дальше. Было уже темно, и враги не узнавали его, друзья же искали повсюду, а он, гордясь своею победой, полный дерзкого пыла, скакал вперед с криком: «Прочь с дороги, оборванцы!» Много раз выкрикивал он по-персидски эти слова, и все расступались и склонялись ниц. Но внезапно с головы Кира упала тиара[3352], и тут какой-то молодой перс, по имени Митридат, подбежал сбоку и, не зная, кто перед ним, метнул дротик, который попал Киру в висок, совсем рядом с глазом. Из раны хлынула кровь, и Кир, оглушенный, упал на землю. Конь его прянул в сторону и затерялся во мгле, а залитый кровью чепрак[3353], соскользнувший со спины скакуна, подобрал слуга Митридата. Когда после долгого обморока Кир, наконец, очнулся и пришел в себя, несколько евнухов, которые оказались рядом, хотели посадить его на другого коня и увезти в безопасное место. Но он был не в силах удержаться на коне и захотел идти пешком, и евнухи повели его, поддерживая с обеих сторон. Ноги у него подкашивались, голова падала на грудь, однако он был уверен, что победил, слыша, как бегущие называют Кира царем и молят его о пощаде. Тем временем несколько кавнийцев[3354] — убогие бедняки, которые следовали за царским войском, исполняя самую черную и грязную работу, — случайно присоединились к провожатым Кира, сочтя их за своих. Но, в конце концов, они разглядели красные накидки поверх панцирей и, так как все воины царя были в белых плащах, поняли, что перед ними враги. Тогда один из них отважился метнуть сзади дротик в Кира (кто это такой, он не знал) и рассек ему жилу под коленом. Кир снова рухнул наземь, ударился раненым виском о камень и умер. Таков рассказ Ктесия, в котором он убивает Кира медленно и мучительно, словно реж