Я слышу, как отвечаю: «Да, сэр», «Я согласен» и «Мне жаль, сэр» – пока кровь шумит в ушах и я пытаюсь подавить ярость.
Мое домашнее порно облетело все СМИ, было выложено на всех порностраницах, во всех хоккейных блогах и сайтах, сплетничающих о знаменитостях. Мне плевать, что люди смотрят на меня. Больше всего меня выбешивает то, что они видят Сару. Я поклялся защищать ее, поклялся, что видео останется конфиденциальным, и подвел ее самым эффектным из возможных способов.
– Я хочу, чтобы ты залег на дно на следующую пару недель. Не общайся с прессой. Держись подальше от социальных сетей. Никаких походов в бары, никаких пьяных ошибок. Я хочу, чтобы ты ни во что не совался и не думал ни о чем, кроме хоккея. Это ясно? – спрашивает тренер Брайант. Его кустистые седые брови сходятся в жесткую линию.
– Да, сэр, тут я с вами совершенно согласен.
Он кивает:
– Рад слышать.
Я медлю, вцепившись в ручки кресла, прежде чем встать.
– Что-то еще? – спрашивает он.
Я откашливаюсь.
– Э-эм, просто интересно, буду ли я продолжать играть?
Он ничем не показывает, к какому решению склоняется, просто наблюдает за мной с нейтральным выражением лица поверх оправы низко надвинутых на переносицу очков.
– Чувствуешь себя в силах?
– Абсолютно. – Я понятия не имею, станут ли болельщики поддерживать меня или насмехаться, учитывая взорвавшую СМИ новость, но завтра домашняя игра. Мне отчасти интересно, наденут ли фанаты футболки Кинга. Черт, может, они запретят носить их своим детям. Я действительно не представляю, будут ли все смеяться или поносить меня, и останутся ли у меня фанаты на трибунах.
– Отлично. Тогда увидимся завтра.
Я киваю и выдыхаю, даже не осознав, что сдерживал дыхание:
– Увидимся завтра, тренер.
Когда я с комом в горле выхожу в холл, я понимаю, что наша встреча прошла лучше, чем я мог ожидать. Конечно, предложение Денверского клуба аннулировано, что не удивительно, но тренер не отправил меня на скамейку запасных и мои спонсорские договоры пока не расторгнуты.
Но что действительно слегка облегчает тяжесть в груди, так это то, что Сару на видео не опознали, и есть надежда, что не опознают никогда. Это под большим сомнением, но пока она в безопасности.
С того момента, как появилась новость, она из кожи вон лезла, чтобы меньше чем за шесть часов удалить видео из свободного доступа – основываясь на законе о компромате из мести или что-то вроде того. Я не уверен в деталях, но знаю, что Сара работала не покладая рук, пока я был занят выслушиванием нотаций. Конечно, у меня не было иного выбора, кроме как принять случившееся, извиняясь при каждом удобном случае и моля бога о том, чтобы это не стало концом моей карьеры.
Выйдя из кабинета, я звоню Саре, и она берет трубку после первого же гудка.
– Привет, – мрачно говорю я, направляясь к выходу.
– От старых штиблет. – Ее голос звучит бодрее, чем мое настроение. Я надеюсь, ее жизнерадостность передастся и мне.
– Как ты держишься? – спрашиваю я.
– Я? Я в порядке. Пока все под контролем. Как прошла твоя встреча с тренером?
«Жестко».
– Нормально, – отвечаю я с судорожным вздохом.
Она медлит, взвешивая мои слова.
– Ну, это хорошо. Проблем с командой не будет?
– Тренер сказал, я все еще играю, так что, полагаю, нет. Хочешь составлю тебе компанию?
– Конечно, – отвечает она без промедления. – Приходи.
Закончив разговор, я направляюсь к ее дому, ненадолго останавливаясь, чтобы купить кофе и рогалики. Я не осмеливаюсь зайти в кафе – не хочу показываться на публике. Вместо этого я, как последний трус, протискиваюсь к окошку обслуживания авто.
Когда я прибываю с двумя большими стаканчиками кофе и бумажным пакетом, Сара впускает меня с улыбкой. Я этого не заслуживаю. Я только что чертовски усложнил ей жизнь, но тихий голос внутри шепчет: «Она знала, на что идет, когда согласилась на это».
За кофе с рогаликами я слушаю, как она рассказывает о своем утре, о телефонных звонках, которые сделала, и о требованиях удалить видео. Я чувствую себя странно и как-то отстраненно, когда она описывает свои действия в роли моего адвоката… не любовницы и не одной из звезд домашнего порно.
– Мне жаль, что тебе пришлось работать все утро, – говорю я, замечая ее ноут на диване, а рядом с ним – стопку юридических подшивок.
Думаю, где-то в глубине души я знал, что лишь усложню ей жизнь, когда вернусь в нее. Но я не могу заставить себя пожалеть об этом. Не считая последних часов, эти несколько недель с ней были невероятными.
– Все в порядке. Не расстраивайся. Но, прошу, расскажи мне правду о вашей встрече, – говорит она, не донеся стаканчика кофе до губ и пристально взглянув на меня. – Было ужасно?
Я пихаю остаток недоеденного рогалика в пакет. Сегодня у меня нет аппетита.
– Денвер отозвал свое предложение, – кисло отвечаю я. Я так разочарован, потому что просрал свой шанс быть ближе к дедушке.
Сара склоняется ближе и кладет ладонь мне на бедро:
– О, Тедди. Мне так жаль.
Я пожимаю плечами:
– Я ему еще не звонил. Отчасти мне даже не хочется.
– Почему бы ему не переехать сюда. В Сиэтл?
Я поднимаю взгляд на нее и вижу в ее глазах смесь сочувствия и замешательства.
– Да, я хотел бы. Только надо уговорить его сначала. Когда я заговорил об этом в прошлом году, он довольно быстро отказался от этой идеи.
– Я тут, чтобы помочь, чем только смогу. Мы вместе в этом кошмаре.
Я этого не заслуживаю, но верю всему, что она сказала, и вцепляюсь в ее слова, как в спасательный круг.
Хотя в итоге я остаюсь на ночь, мы не занимаемся сексом. Мы вместе смотрим фильм, съедаем кучу всего на вынос и просто расслабляемся. Засыпая в ее постели, я впервые с начала последних событий чувствую умиротворение.
И все это благодаря ей.
Двенадцать минут самого разочаровывающего матча, в какой я когда-либо играл, и мои мысли сосредоточены на чем угодно, только не на льду. Я облажался на сбрасывании, и «Монреаль» завладел шайбой, в результате чего я несусь по льду. Ловлю взгляд Оуэна, он смотрит на меня вопросительно.
«Да, я знаю, чувак. Я сегодня не в форме».
Я делаю глубокий выдох и возвращаюсь к работе, отчаянно желая что-нибудь придумать до конца игры.
Я опускаю голову и играю изо всех сил. Сосредоточенность на игре – единственное, что заставляет меня чувствовать себя хоть отчасти нормально, когда на меня с трибун смотрит многотысячная толпа. Если я позволю себе думать о том, что эти люди, вероятно, видели меня голым, закончится тем, что я спрячусь в раздевалке.
Но я рад видеть, что мои товарищи по команде полны энергии. Перед игрой в раздевалке царило напряжение, как будто никто не знал, что мне сказать. Ну, был один комментарий, и, конечно же, от Ашера.
– Привет, кинозвезда, – бросил он, когда я вошел.
– Отвали, Ашер, – прорычал я.
– Кто снимался с тобой? – он лыбился, будто гордился мной или типа того.
– Не твое собачье дело, – рыкнул я, посмотрев ему прямо в глаза, провоцируя на дельнейшие подколки. – Хочешь еще что-то сказать?
Застигнутый врасплох Ашер поднял руки, сдаваясь:
– Понял. Остынь, чувак.
После этого наш капитан Грант оттащил меня в сторонку, взяв за плечо, и заверил, что это все скоро закончится и мне нужно просто сосредоточиться на игре.
Я кивнул, хмыкнул и принялся готовиться к игре, заклеивая клюшку скотчем, надевая защиту и делая все то дерьмо, которое, как я надеялся, заставит меня снова почувствовать себя нормальным членом команды. Я не хотел быть интернет-сенсацией. Я никогда не стремился к этому. Я хотел, чтобы меня знали благодаря моему мастерству на льду, а не мастерству в спальне.
То, что Ашер спрашивал о моей партнерше, вывело меня из себя. Никого это не касается, и до сих пор общественность не догадалась. Суть в том, что в нашем дебютном фильме тело Сары по большей части было скрыто моим, и хотя я ни в коем случае не эксгибиционист, если так я защитил ее, то я только за. Мне плевать, кто там видит мою задницу, если он не видит лица Сары.
Если отбросить драму в раздевалке, то, как только мы оказались на льду, играть стало так же естественно, как дышать. Теперь в круге сбрасывания я стою напротив парня по имени Сандерсон. Он ухмыляется мне, и я жду какого-нибудь идиотского комментария.
– Какое чудо, что ты тут этим вечером. Полмира видело этот жалкий отросток, который ты называешь членом.
Я не свожу глаз со льда, ожидая падения шайбы:
– Это твоя мама так сказала прошлой ночью?
Когда шайба падает, я беру контроль и ввожу ее в игру до того, как ее перехватят. Подвожу к сетке и бью, чертыхаясь, когда она летит мимо. Сандерсон пристально смотрит на меня, через прозрачное забрало, но молчит. После этой перепалки все идет наперекосяк.
Когда Сандерсон наносит удар Оуэну, я сильно бью его под ребра, просто чтоб гарантировать, что он так больше не поступит. Когда раздается свисток, я продолжаю толкаться, возвращаясь за добавкой.
В конце концов судья разнимает нас, и я хмуро откатываюсь в сторону, все еще чувствуя бурлящий адреналин.
К началу третьего периода игра идет вничью: один-один. Когда мы выходим на лед после второго перерыва, все понимают, что весь третий период будет напряженным.
Лучший бомбардир их команды посылает шайбу в ворота, но Оуэн ловит ее перчаткой. В следующем поединке я ищу возмездия, готовый на все, лишь бы найти его. Прокладываю себе путь вперед и ухожу в отрыв. Посылаю шайбу Джастину, который летит к сетке. Мы невероятно хорошо работаем вместе, пользуясь любой предоставленной возможностью.
Их вратарь отбивает шайбу. До конца периода остается десять минут.
Я качусь к скамейке запасных, наша вторая линия готова принять смену. Я беру бутылку воды и наблюдаю, как команда соперника бьет с дальней дистанции.
Оуэн блокирует удар так, будто от этого зависит его карьера. И так оно и есть. Затем он теряет клюшку, но Лэндон возвращает ее, у ворот происходит небольшой затор.