Я спокойно отвела его руку. Важно мешок не уронить, иначе ножи Роша доконают.
— Был бы полный, я бы не вернулся. Место, где мы сможем укрыться, есть. Большой дом, хорошие засовы, только окна надо заставить изнутри мебелью. Есть вода, с едой скверно, — быстро говорила я, и вокруг меня собирались люди. Кто это был, я рассмотреть не могла, потому что дерьмом несло так, что у меня на глаза навернулись слезы. Я только почувствовала, как Мишель, растолкав прочих, подбежала ко мне и вцепилась в руку. — Днем идти безопасно, если идти без вещей. Кто хочет… — я утерла рукавом слезы. — Женщины, дети, раненые. Женщины с детьми. Кто хочет, может пойти со мной.
По темноте с редкими пятнами света пошел шепоток. Кто-то зашевелился, но никто ничего не сказал. Ждали, что решит Рош.
— Без вещей, — протянул тот. — Вот ты ловкий. Сам голодранец, так и другие чтобы нищими стали?
— Пусть нищими, но живыми, — пожала я плечами. — Мишель, Фредо пойдет с нами? Фредо!
— Не ори! — рявкнул Рош, но мы с Мишель уже пробирались к раненому.
Ему стало хуже — я слышала по дыханию. Он вряд ли сможет дойти. Но надо убедить его, потому что здесь нет никаких шансов, что он доживет до утра. В доме Лазаря, может, тоже, но травы, которые можно собрать — если кто-то в них понимает, возможно, они смогут помочь.
— Кто пойдет со мной, бросьте вещи, — негромко скомандовала я, — и помогите Фредо подняться.
Я, то и дело промокая глаза, всматривалась в лица. Ничего не разглядеть, ни решимости, ни испуга, только бледные проплешины во тьме с тремя дрожащими огоньками.
— Милосерден ты, брат, — проговорил Фредо с трудом и наконец открыл глаза.
Я замотала головой. Молчи и оставь душещипательные речи. То, что я собираюсь тащить тебя, и так противоречит всем правилам выживания.
— Найди большой мешок, а лучше два, — сказала я Мишель. — Мы положим Фредо на них и так дойдем. Тут недалеко.
Вранье, конечно. Но я всегда могу объяснить, что понятие расстояния субъективно.
Мишель скакнула в сторону, поднялась какая-то женщина, пошла сперва к двери, потом направилась к нам. По дороге она пнула сидящую на мешке старуху, схватила мешок, вытряхнула из него барахло и перебросила мешок мне. Старуха опомнилась и подняла вой, тут же схлопотав оплеуху от Роша. Он возвышался над всеми нами как судия.
Ничего хорошего я от него не ждала.
Но люди засуетились. В основном женщины — здоровые, крепкие, и два мужика, к несчастью, более хлипкие. Но все вместе они в состоянии донести Фредо, если что, поменяются. Он только стонал, пока его клали на импровизированные носилки, а я смотрела, где кормящая женщина. Та, которая мне была нужна больше всех, сидела и не двигалась. Ребенок спал.
— Ты, — окликнула я, — как тебя зовут? Пойдем с нами. Подумай о ребенке. Подумай о себе.
Как в эту эпоху женщины заводят детей? Как получится. Может, ей плевать на младенца. Только мне не плевать. И что делать?
— Идите, — разлепил губы Рош. — Идите на смерть. Коли жизнь не мила, так идите.
Я начала пробираться к матери. Вонь меня убивала, но приходилось терпеть. Судя по запаху, все было хуже, чем я думала, кто-то болен чем-то — и хорошо, если не инфекционным…
— Пойдем, — сказала я, нависнув над женщиной. — Поднимайся и пойдем. Смотри, нас много, нас никто не тронет. Им неинтересны люди, идущие просто так.
— Верь ему, — услышала я и оглянулась. Кажется, та самая решительная женщина, которая стряхнула старуху с мешка. — С ним говорят Молчащие. Я ему верю. Открывай дверь, Рош, мы идем, и ты, Жизель, не будь дурой, а ты, Меме, уберись с моей дороги, а то я припомню тебе еще раз, как ты не платил моим девочкам.
Ого. Эту даму и впрямь тяжело напугать, она видела многое.
Фредо подняли слишком резко, он не удержался от стона, а я, потеряв терпение, рванула на себя женщину с ребенком за плечо. Рош коротко расхохотался, сунул свечу кому-то стоящему рядом, в ее свете я увидела, как что-то сверкнуло в его руке, и обернулась, и только после сообразила, что где-то выронила мешок.
Рош тоже увидел мои ножи, и я была уверена, что его это не удивило.
— Ну давай, святоша, покажи, как ты управляешься с ними, — добродушно предложил он. — Я за каждого из этих людей перережу тебе твою поганую глотку, помяни слово мясника.
Я пожала плечами. Возможно, здесь принято рвать рубаху на груди, в мире, где за косой взгляд стреляются на дуэли, а если после этого и выживают, гостят лет двадцать в королевской тюрьме.
— Я не собираюсь драться с тобой, — пояснила я, а Рош уже наливался кровью. Нет, дружище, я дитя совершенно другого времени. Умей ждать, оскорбляйся, когда хочешь быть оскорбленным. — Ты не хозяин им всем, они сами решат, куда им идти и что им лучше.
— Слабак, — зашипел Рош. Дворянином он не был, но кому когда мешало подражать аристократии, причем ладно бы в чем-то дельном. — И еще хочешь вести за собой? — Он сплюнул.
Я опять пожала плечами. Отличный жест.
— Разве я кого-то веду? — и удивление у меня вышло безупречно. — Я предлагаю. Хотят…
— Что ты заладил? — подскочила к Рошу мадам. Никогда бы не подумала, что проникнусь к человеку ее профессии симпатией, может, конечно, и преждевременной. — Хочешь тут в дерьме по уши плавать — плавай! Жизель, отрывай задницу, а-а, ты всегда была трудна на подъем, но Молчащие свидетели, не для того я выкручивала из тебя твоего заморыша, чтобы ты сейчас протянула ноги. А ну пошла!
Она повернулась ко мне и утерла выступивший на лбу пот. Солнце шпарило, в убежище было жарко.
— Прости, брат святой, я баба простая. Анаис Парре меня зовут. Подохнуть вот так — нет, благодарю, — она мотнула головой. — Сочтут Молчащие наши грехи да и выпустят нас на волю. А там, по милости их… — она не договорила, отмахнулась от меня, повернулась к мужикам и женщинам, стоявшим возле Фредо: — Поднимайте его, ну! Вот деревянные! Правда, кто в борделе не гость, тот и жизни не рад.
Я не удержалась от усмешки, но согласилась с Анаис. Логика в ее словах и правда была. Поднялась Жизель, прижимая к себе ребенка, зашевелились люди, давая пройти процессии, которую я с тяжелым сердцем сравнила с похоронной. Вот черт, это скверное, совсем не нужное мне сравнение, но что делать.
— Постой, — я схватила Анаис за руку. — Ты умеешь… принимать роды? Так?
— А что, кто опростаться готов?
— Нет. Но ты немного понимаешь в целительстве?
— Немного? — Анаис фыркнула. — Да ты, брат… а, какой с тебя спрос, с вашим-то целибатом. Да у меня бы девочки помирали как мыши в засуху, кабы я не умела работать ножом… Рош, уйди с моей дороги. Я тебе не монашек. Ты меня плохо знаешь.
Нет, это иллюзорно — что все с шутками и легко. Рош не подумал посторониться, а Анаис, за чьей спиной стояли два мужика и две женщины, держащие пустые мешки, на которых лежал Фредо, не думала отступать. И пока я перешагивала через тюк, на мгновение потеряв бдительность, ситуация накалилась.
— Я тебе не мальчик наивный, — бросила Анаис без какой-либо злобы, просто констатируя факт. Они стояли друг напротив друга — мясник с ножом и хозяйка борделя с острым кинжалом. — Он ведь прав, — она еле заметно кивнула в мою сторону, — никто никого не насильничает. Хотят — идут. Не хотят — не идут. Да? — она повысила голос, но не повернула головы. Поразительно, хотя и закономерно: с кем имела дела эта женщина? Да со всеми, кто сейчас готов нас убить. С матросами, с крестьянами, с такими, как Рош. Она бесценна.
Одна из женщин опустила свой край мешка, и Фредо болезненно вскрикнул. Я закусила губу, в один миг перемахнула преграды из барахла, отпихнула женщину, вцепилась в мешок, и на моей свободной руке повисла Мишель.
Анаис легонько толкнула Роша, он пошатнулся, но не упал. К лучшему, как знать, что бы здесь началось, если бы он от злости спровоцировал людей бездумным приказом. Анаис, даже не проверив, что творится на улице, отодвинула засов, толкнула дверь, и тесное, вонючее убежище залило ярким светом. Я ослепла на мгновение, но рванула мешок, и люди пошли, те, кто и так собирался. Спотыкаясь, чувствуя страх и ненавидящие нас взгляды, мы пробирались к выходу: я, Фредо, Мишель, двое мужчин, женщина слева от меня. Мы шли, смаргивая слезы, держа в поле зрения крепкую фигуру Анаис. В свете дня она была похожа на посланца свыше.
Я услышала возню. Мне оставалась пара шагов до двери, до свободы или же до смерти, но, может, смерть подкрадывалась со спины? Оглянуться я не могла, да и толку: я смотрела на свет, позади была темнота. Люди, несущие Фредо, сбились с шага, Мишель ойкнула и выпустила мою руку. Спасибо, девочка, мне еще не хватало тебя пестовать, с облегчением подумала я.
Анаис обернулась.
— Ты, — велела она Мишель, — возьми младенца. Учись, учись, лет через шесть своих будешь нянчить. А ты, Жизель, не прикидывайся лядащей, возьми вон край, смени брата.
Я разжала руку. Как бы то ни было, крепкая… бывшая сотрудница дома терпимости более вынослива, чем хрупкая аристократочка, переодетая монашком. Героизм хорош там, где не остается иного выхода.
За нами закрылась дверь, и в последнюю секунду протиснулась в щель худая изможденная женщина. Я не видела ее раньше, вероятно, она скрывалась где-то в тенях.
Десять человек вместе со мной, плюс Люсьена и младенец в доме. Много? Спасенных — да, но речь о том, сколько из нас останутся живы… Я ведь этого и добивалась? Спасти как можно больше людей, выйти из города.
Плохая компания: женщины, раненый, дети. Для нападения — очень хорошая. Я просчиталась, но большего, наверное, сделать и не могла, и помощь Анаис — очередная удача. Огромная, я и рассчитывать на подобное не могла.
Мы шли молча. Кто-то думал, что он совершил большую ошибку. Я — что мне нечем такую ораву кормить. Я шла впереди, показывая дорогу, и дай мне памяти не заплутать, хотя дом Лазаря должен быть всем известен. Анаис немного отстала, остальные плелись за нами, толкаясь с носилками в невозможной тесноте проулка, беднягу Фредо шпыняли, и он изо всех сил старался не стонать в голос. Мишель вдруг встрепенулась и протиснулась мимо меня, прижимая к себе ребенка, кинулась вперед, звонко стуча по мостовой деревянными туфельками.