Я села на пол напротив Анаис.
— Спасибо, — искренне поблагодарила я. Она нахмурилась. — За травы. За то, что я не умер этой ночью.
— Пустое, — без тени улыбки отозвалась Анаис. — Ты делаешь больше для нас для всех.
— Могу сделать еще кое-что, — осторожно, но с энтузиазмом начала я, — чтобы согреть женщин и детей. Ару натягивает веревку, на нее можно будет повесить пеленки. — Анаис оторвалась от своего занятия и посмотрела на меня с интересом. — Будет недолго, но тепло. И мне понадобится твое кресало. И твои помощники. А тебе помогут Мишель и Симон.
Глава восемнадцать
— Хочешь сжечь эту парочку? — хохотнула Анаис. — Хорошее дело, но орать они будут — куда там канварам. А ну тихо! — И Мижану достался подзатыльник. — Никто тебя, немочь, жечь не станет. А что у нас жечь?
Я выразительно потыкала пальцем в направлении сортира.
— Можно сложить как раз вон там, — палец переместился в сторону ниши: рядом нечто вроде углубления, в котором можно соорудить импровизированный камин. — И поджечь. А помощники твои мне нужны для того, чтобы перенести топливо из выгребной ямы…
Я ожидала чего угодно: плюхи, воплей, сомнений в моих умственных способностях и категоричное «нет» использованию вечного кресала. Вопли Анаис действительно мгновенно заткнула плюхой, только вот не мои. Мижану свалился набок, хватаясь за пострадавшую щеку, и я предполагала, что он местами лишился зубов. Доктор был умнее, орать не стал и заранее увернулся, но ему все равно досталось за компанию.
— А кресало тебе зачем?
— Я не уверен, что дерьмо так легко загорится, — призналась я. — Но кресало подожжет его точно.
Анаис сдвинула брови. Я приготовилась все свое красноречие положить на этот алтарь.
— Ладно, — сказала она, — это дорого, но я отрежу тебе немного фитиля и брошу на, ха-ха, это же надо такое придумать! Ха-ха-ха, да простят меня Молчащие, но они и верно ведут вас, монахов! Ха-ха-ха-ха!
Веселящаяся Анаис собрала вокруг нас всех, за исключением Фредо и старухи. Вышли даже Жизель и Люсьена, и взгляды их были полны укора: сейчас детей разбудишь! Анаис поняла без слов, хохотать перестала и отлично действующими пинками согнала с мест Мижану и доктора.
— Марш носить что велено!
— Вот этими вот руками?! — доктор выпучил глаза — мимика у него была обезьянья. — Да что ты, сдурела, баба?
Напрасная попытка оказать сопротивление женщине, которая держала в страхе и повиновении каждого, кто переступал порог ее неблагочестивого заведения.
— Можешь в камзол навалить, — разрешила Анаис, — но я бы на твоем месте носила руками. Они у тебя в таком дерьме, что хуже уже не будет.
— Потом пойдете в подземелье и вымоете руки, — прибавила я. Заодно и проверим, я права в своей оценке опасности пути к источнику или Анаис.
Да, вонь стояла неимоверная. Я даже сбегала к окну проверить — не засуетились ли матросы. Но они если и нашли повод, чтобы собраться, то им была явно не наша задумка, а что-то творящееся на море: смотрели они туда и махали руками в сторону горизонта. Канвары мерзли, зато звери плескались у берега: огромные туши и тушки поменьше мелькали в волнах.
Скандал не подняли ни доктор, ни Мижану. Я вся извертелась, ожидая взрыва, но нет. Это было и странно, и закономерно одновременно, но странно больше, и я была настороже. Ветер вскоре выгнал вонь, и Ару с криком опередил обоих дерьмоносителей, чтобы они не хватались руками за люк.
— Тряпку, тряпку им дайте, они же сейчас за лестницу возьмутся! — спохватилась я. — Ару, не пускай их пока, пусть ждут!
На мгновение я поймала взгляд доктора: не к добру, и когда он вернется, надо удвоить бдительность, иначе ночью мне перережут горло. Анаис, которая как раз закончила развешивать пеленки, подергала одну и обернулась к столу.
— Эй, Фуко, ты куда нож дел? Ты сегодня хлеб и мясо делил! А… — Фуко пожимал плечами, и я, конечно, догадывалась, что это значит: не было у него ножа, но почему у Анаис такие интонации, раздраженные, искренние, из всех реакций на пропажу самые естественные, и самые сложные для имитации реакции на пропажу, которой не было. — Ну что стоишь? Где нож? А хлеб где? Почему только две буханки?..
Фуко попятился и развел руками. Анаис, ворча себе под нос, оторвала от пеленки кусок, разорвала его на три части, скомкала и перебросила Ару, и тот уже выделил по тряпке Мижану и доктору, третий оставил на потом, когда руки у обоих будут уже относительно чистые.
— Дай еще тряпку, — попросил он Анаис. — Они ее намочат и на обратном пути протрут ступени лестницы.
Умно. Пока Анаис, бормоча ругательства, возилась с тряпками, а Ару заставлял Мижану и доктора бросить использованную ткань на кучу дерьма, я оценивала новое происшествие.
У нас не должно остаться так мало еды. И если к ножу у меня нет вопросов, я прекрасно знаю, где нож, то где хлеб?
— Может, они сожрали? — Фуко показал сперва на Мишель и Симона, а затем — на доктора и Мижану. Я повернулась — Ару как раз засовывал Мижану в карман чистую тряпку и давал наставления. — А нож… не видел я его. Я своим мясо резал.
В подтверждение он показал нам ножик — больше похожий на перочинный. Много таким не нарежешь, но все не руками рвать. Я нахмурилась: что-то сверкнуло на миг и навело на тут же пропавшую мысль. Что именно? Пойму, ухвачу разгадку целиком.
— Дай посмотреть, — предложила я, и Фуко без возражений отдал ножик.
Рукоятка помещается мне в руку, лезвие длиной сантиметров пять-шесть. Я с предосторожностями потрогала лезвие: тупое. Убить можно, резать затруднительно. Но Бриана убили не этим ножом.
Анаис обернулась, протянув мне руку.
— Дай-ка, — потребовала она. — Мне нужно кусочек фитиля горящего отрезать. Не совать же мне кресало в кучу дерьма.
Ару выпихнул доктора и Мижану в лаз.
— Я болен! — завопил Мижану из бездны. — Я себе все переломаю!
— Вот доктор тебя там и вылечит, — утешил его Ару. — А ну пошел!
Анаис ругалась уже в полный голос: кресало она зажгла, но отрезать горящий фитилек ей никак не удавалось. Нож был слишком тупым, он даже не рвал фитиль, а оставлял на нем заломы — и только. Перед моими глазами мелькали кусочки пазла, которые я никак не могла сложить в нужном порядке. У меня ведь есть готовая картинка, так что не так? Что я упускаю?
Анаис плюнула, сообщила мне, что за результат не ручается, оторвала руками который уже по счету кусочек с пеленки, в которую заворачивать теперь можно было разве что хомячка, подожгла его и бросила на кучу. Тряпка тлела, дерьмо и не думало заниматься.
— Ну, я предупреждала, — разочарованно протянула Анаис. — И эти двое уже ушли, а кроме них руки в дерьмо совать никому не стоит.
Тряпка вспыхнула вдруг, обдав пламенем кучу, у меня заслезились глаза от резкой вони, Мишель громко крикнула «фу-у!», Анаис замахала руками, а я, избавленная от резкости восприятия, сложила пазл за доли секунды.
Хлеб. Я приблизилась к столу, утерла рукавом слезы.
— Верни нож?
Если мой следственный эксперимент удастся, все поймут все без слов. Я надавила лезвием на целую еще буханку, толстая корка не поддавалась, я нажала сильнее, короткими движениями, с усилием, начала резать, сыпались крошки, срез получался неаккуратный. Точно такой же, как на буханке, в которой уже не хватало порядочных размеров куска.
Когда ты учишься — ты боишься. Все знаешь, но применять знания страшно. Рука становится крепче, глаз вернее, и каждый успех ты празднуешь как второе рождение. Эйфория от понимания, что все вышло как надо и даже лучше, застит взгляд, взрывает мозг и трясет уставшее тело. Мир кажется ярким и прекрасным, жизнь удивительной, свершения становятся по плечу, и тем сильнее бьет последующая неудача.
С опытом эмоции пропадают. Вышло — прекрасно, не вышло — попробуем как-то иначе. И потому я не испытывала ничего, кроме удовлетворения и скрытой гордости. Хотя бы этими чувствами надо питать свое эго, чтобы быть и дальше готовым покорять Эверест.
Я подняла голову и посмотрела на Фуко. Как там сказал Рош в первые минуты нашего с ним знакомства?.. «Смотрите, чтобы Фуко не протянул свои руки дважды».
— Я не могу! — взвизгнул Фуко, опять начиная пятиться. — Я не могу ничего с этим сделать! Я голоден! Я постоянно хочу есть!
Нет ничего опаснее, чем признаться, что ты только что предал всех, кто с тобой в одной лодке. И не те времена, чтобы тебя внесли в черный список, удалили из «друзей» и запретили переступать порог. Беги, глупец, у тебя есть целых три шанса: через окна ты не пролезешь, ножа у нас нет и Ару не станет тратить на тебя пулю.
— Он болен, — негромко, но веско заметила я. Чем? Да чем угодно от глистной инвазии до гипертиреоза. Придет клистир, напугаю его этими терминами. — Вернется доктор, у него и спросим чем.
— Я болен, да, болен, — быстро, на коротком дыхании, признавался Фуко. — Мне все время хочется есть.
Люсьена сочувственно кивала головой. Анаис ее сострадания не разделяла.
— А нам что теперь есть? — угрожающе спросила она металлическим голосом. — Тебя, болезный? Тебя нам надолго хватит.
— Никакого каннибализма! — объявила я во весь голос. Непонятное слово, не страшно, переживут. — И… разошлись все, все работаем. Кому нечего делать — я вас займу.
— Иди к дерьму сядь поближе, — Анаис грубо толкнула Фуко в плечо, и тот съежился. — Аромат его хорошо от обжорства лечит.
Я вернулась на пост возле окна. Ветер гонял по крепости ошметки краденого барахла и птичьи перья, крепчал, выл, и матросы забились в скалы, а звери покинули разволновавшееся море. Пенились белые буруны, воюя с ливнем, растекались по камням плевками, с шипением сворачивались, как змея перед броском.
Я ждала настоящую бурю. По всем предвестникам — скоро грянет.
Возникла проблема новая: у нас недостаток еды. Да, нас стало меньше, но не настолько, чтобы оставшийся хлеб и нога… чья нога? Я не привыкла есть то, чему не знаю названия и к чему не приложили заявленный, как минимум, состав, но кто меня сейчас спрашивает? Чтобы остатки еды помогли нам продержаться до прихода помощи. Если эта помощь придет, если они вообще свернут в крепость. Надежда была на то, что канвары уберутся, завидев…