Но до сих пор советским войскам еще не удалось прорваться в район Тиргартена. Унтер-офицер Райнварт и ефрейтор Рамлау добрались до зенитной башни в зоопарке без соприкосновения с противником. Здесь они отыскали командные пункты 18-й моторизованной дивизии и 1-й зенитной дивизии и передали свои записки. Затем они снова прошли контрольные посты полевой жандармерии и теперь пытались вернуться назад на Ноллендорфплац.
Тем временем наступила ночь. Оба бойца шли, спотыкаясь, по засыпанной мусором и битым кирпичом Курфюрстендамм, пробирались сквозь руины до поминальной церкви кайзера Вильгельма. Здесь поработала советская артиллерия; люди – в основном женщины и дети – лежали грудами друг на друге в том положении, в каком были застигнуты артиллерийскими снарядами и залпами «сталинских органов». Неописуемая вонь отравляла воздух. Райнварт и Рамлау, прижимая к лицу носовые платки, побежали дальше, едва сдерживая рвоту. Совсем рядом трещали пулеметные очереди.
Они прыгали и карабкались, ползли по-пластунски и снова бежали со всех ног. Над их головами со свистом проносились снаряды русских гаубиц, ревели снаряды немецких зениток, которые с зенитной башни в зоопарке все еще держали под обстрелом весь район Тиргартена. Райнварт остановился и показал рукой вперед. Рамлау тоже замедлил шаг. Этим поздним вечером 29 апреля 1945 года их взору открылась ужасная и прекрасная картина, которая привела бы в восторг даже Нерона.
Деревянная колокольня церкви кайзера Фридриха ярко пылала. Языки пламени лизали вершину колокольни, разрастались и поднимались все выше и выше. Колокольня не сгорала быстро. Она полыхала, как факел, который горел спокойным пламенем, медленно, сверху вниз. Сверкающий свет среди мрачных руин.
– Дружище, – удивился Рамлау, – выглядит так, словно все небо охвачено пламенем!
Райнварт протестующе мотнул головой:
– Нет, дорогой, это не небо, это ад, который посылает на землю потоки своего огня!
Глава 8Конец рейхсканцелярии
Стрелки часов показывали 22.00, когда дверь кабинета Гитлера распахнулась, чтобы впустить политических и военных деятелей на последнее обсуждение положения на фронте, которое проводилось в бункере под рейхсканцелярией. Лица генералов, министров, статс-секретарей и политических деятелей были серьезны и замкнуты. Теперь уже никто не обманывался относительно серьезности ситуации. Тем не менее все они еще надеялись на внезапный счастливый поворот судьбы, на развал коалиции между западными державами и Советским Союзом, на то, что подошедшая к Потсдаму 12-я армия Венка все-таки сможет собраться с силами и прорваться к Берлину, чтобы деблокировать город и принести спасение.
Генерал Вейдлинг выглядел бледным, изнуренным и обессиленным. За последние часы ему пришлось выдержать такое физическое и психическое напряжение, что он чувствовал себя усталым и изможденным, раздраженным и нервным. Наряду с чрезмерными физическими нагрузками последних часов особенно тяжелы были последние страшные известия, поступившие на командный пункт в Бендлерблоке. Теперь генерал был абсолютно уверен, что все пропало.
Советские танки находились уже у вокзала Анхальтер Банхоф. Русские стрелковые соединения вышли к Потсдамерплац и держали под пулеметным обстрелом улицу Герман – Герингштрассе. Кольцо вокруг района Тиргартен и находящихся там зенитных башен сузилось. Только совсем узкий проход оставался между центром города и боевыми группами, сражавшимися в западных районах Берлина и в Штеглице, в комплексе зданий Биркбушхаус. Ближе к вечеру Верховное командование вермахта сообщило:
«День и ночь бушевали уличные бои за центр Берлина. Отважный гарнизон защищался в тяжелом сражении против непрерывно атаковавших большевистских полчищ. Тем не менее не удалось предотвратить дальнейшее продвижение противника в отдельных районах города. Вдоль Потсдамерштрассе и на Белль-Альянсплац продолжаются упорные уличные бои. От озера Плётцензе противнику удалось продвинуться до Шпре».
Хотя формулировки сводки вермахта лишь намекали на размер катастрофы, но названия улиц и площадей говорили о том, что советским штурмовым отрядам удалось разгромить немецкие оборонительные рубежи. Между тем в бункере фюрера под рейхсканцелярией разыгрывались сцены, которые показывали, что и здесь наконец осознали безвыходность положения.
Гитлер, который чувствовал себя преданным своими ближайшими соратниками, прошлой ночью женился на своей давней подруге Еве Браун, бывшей ассистентке личного фотографа фюрера, профессора Генриха Гофмана. После жутковатой церемонии бракосочетания Гитлер решал вместе со своей женой уйти из жизни. Он продиктовал свое личное и политическое завещание и приказал адъютантам вывезти его из Берлина утром 29 апреля в трех копиях.
Своего свояка, кавалера мечей к Рыцарскому кресту, группенфюрера СС Германа Фёгелейна – он был женат на сестре Евы Браун – Гитлер приказал расстрелять в саду рейхсканцелярии по приговору военно-полевого суда. Фёгелейн, переодевшись в гражданскую одежду, пытался пешком бежать из Берлина, но был схвачен.
В бункере фюрера под рейхсканцелярией многих охватывала паника. Шла раздача ампул с ядом. У многих возникали мысли о самоубийстве. Они уже ни на что больше не надеялись…
Когда вечером 29 апреля генерал Вейдлинг собирался выступить со своим докладом о положении в Берлине, он ничего не знал обо всех этих обстоятельствах, ему также не было известно, что Гитлер решился на самоубийство. Генерал все еще верил в возможность прекращения битвы за Берлин, чтобы избавить население и войска от дальнейших потерь.
Генерал Вейдлинг доложил о расположении немецких и советских войск. Затем он коснулся тягот этих боев и психического напряжения, которое эти сражения вызывали у солдат и мирного населения. Он сообщил, что снабжение войск просто катастрофическое.
– Последние сбросы с самолетов грузовых контейнеров над городом составили не более шести тонн грузов, то есть почти ничего! Я позволю себе обратить ваше внимание на то, что в этих контейнерах находилось только от пятнадцати до двадцати фаустпатронов. Этот вид оружия является решающим в уличных боях, и только с этим оружием в руках мы можем эффективно бороться с вражескими танками. Положение безнадежное! Я знаю, – генерал повысил голос, когда заметил недружелюбное выражение на лице Гитлера, – что солдаты сражаются самоотверженно. Однако, к сожалению, – и при этом Вейдлинг посмотрел в сторону Геббельса, – эта храбрость подкреплена надеждами, которые не могут быть реализованы. При этом речь идет о сообщениях в последних ежедневных газетах и о комментарии в газете «Дер панцербэр». То, что написано там, просто ложь…
Генерал не смог продолжить свой доклад, поскольку Геббельс взвился со своего места. В последние минуты министр едва сдерживал себя. Теперь он подскочил к генералу:
– Ложь! Ложь! Вы говорите о лжи! То, что я пишу, или то, что написано от моего имени, всегда верно, всегда по-немецки и всегда правда! Мое слово изменило Германию. Оно сохранится в веках, когда вас, герр генерал, уже давно не будет…
Министр собирался продолжить свою речь. Однако на этот раз его остановил Борман. Неотесанный рейхсляйтер грубо схватил Геббельса за руку и оттащил его от генерала. Вейдлинг побледнел. Но на этот раз он сдержался. Генерал сделал шаг в сторону стола Гитлера и, не отвечая на язвительные замечания министра, произнес громким, теперь всем хорошо слышным голосом:
– Мой фюрер! Позвольте в заключение моего доклада добавить, что со всей вероятностью битва за Берлин завтра закончится. Опыт последней ночи и последних часов свидетельствует о том, что мы не можем больше рассчитывать на снабжение по воздуху. А если у нас не останется больше боеприпасов, то битва все равно закончится!
Последние слова генерал почти выкрикнул. Никто из присутствующих не проронил ни слова. Даже Гитлер и бровью не повел. Наконец, он обратился усталым голосом к бригадефюреру Монке, выясняя его мнение. Генерал войск СС смог лишь подтвердить слова командующего обороной Берлина.
– Позвольте мне, – снова взял слово Вейдлинг, – еще раз вернуться к моему предложению о прорыве в сторону Потсдама. Это последняя возможность, которая у нас остается. Судя по общему расположению советских войск, такой прорыв все еще может быть успешным.
Гитлер отверг это предложение одним движением руки. Он указал на карту с нанесенной обстановкой:
– Я не имею ни малейшего представления, где находятся мои войска. То, что мы нанесли здесь на карту, это сообщения иностранных радиостанций. Мои армии не докладывают больше о своем местонахождении. Только совершенно случайно мы узнали, что командующий группой армий «Висла», генерал-полковник Хейнрици, смещен со своего поста фельдмаршалом Кейтелем. Может быть, и меня уже кто-то сместил. Никто уже не слушается моих приказов. Нет, я остаюсь!
С большим усилием Гитлер попытался привстать со своего кресла. Он подал генералу Вейдлингу руку. Однако генерал все еще не собирается сдаваться.
– Мой фюрер, – продолжил Вейдлинг. – Вы обязаны отдать приказ берлинскому гарнизону. Позвольте нам в этот час принять решение на тот случай, если завтра закончатся боеприпасы. Мои солдаты еще исполняют те приказы, которые я отдаю. Я еще держу войска в руках. Решайте!
Гитлер буквально упал в свое кресло. Он кивком подозвал Кребса. Начальник Генерального штаба поспешно наклонился к Гитлеру, выслушал его тихую речь, наконец что-то сам сказал Гитлеру. В конце концов тот кивнул:
– Прорыв должны осуществлять только те боевые группы, у которых не останется боеприпасов. Все остальные должны сражаться до последнего патрона. Я отклоняю капитуляцию! – Неожиданно Гитлер обратился к генералу Вейдлингу: – Я благодарю вас, герр генерал.
Комендант берлинского гарнизона почувствовал в своей руке вялую, потную руку Гитлера. Ему разрешили уйти. Генерал еще раз посмотрел на Кребса, ожидая от него разъяснений. Однако начальник Генерального штаба повернулся к Борману и о чем-то шептался с ним. Никто больше не обращал внимания на Вейдлинга. И только Аксман, рейхсюгендфюрер немецкой молодежной организации, единственный, кто с самого начала энергично поддерживал план прорыва, предложенный Вейдлингом, покинул кабинет фюрера вместе с генералом. В коридоре бункера он неожиданно остановился: