Силы были, конечно же, неравные. Но немцы не знали, чем располагают русские, какие силы стоят перед ними. Когда колонна выступала из Юхнова, командиры сказали своим солдатам, что путь до Москвы свободен. Но не прошли и десяти километров, как встретили атакующие цепи и сильный артиллерийский огонь. Кроме того, и переправу, и колонну атаковали одиночные самолёты. Разведка, которая уходила вперёд, либо не возвращалась, либо приносила противоречивые данные.
5 октября начальник Генерального штаба сухопутных сил Германии генерал Гальдер сделал среди прочих такую характерную запись: «Перед войсками правого фланга танковой группы Гёпнера, за которым следует (57-й) моторизованный корпус из резерва, до сих пор не участвовавший в боях, противника больше нет». 6 октября: «4-я танковая группа, подчинённая 4-й армии, заходит главными силами на север. Войска противника, по некоторым признакам, деморализованы. Правый фланг танковой группы Гёпнера и левый фланг 2-й армии наступают на Юхнов и далее, не встречая значительных сил противника»[41].
Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок, все эти дни сосредоточенный на событиях, происходивших в районе Вязьмы, считая их наиважнейшими, о чём позже сожалел, спохватился только 9-го числа: «LVII танковый корпус (Кунтцен), который должен был наступать через Малоярославец, «застрял» из-за взорванных мостов, и через Изверь на восток практически не продвинулся»[42].
Мосты десантниками капитана Старчака и курсантами передового отряда были действительно взорваны. Но тот, кто знает отрезок этого старинного шоссе от Юхнова до Малоярославца, вспомнит, пожалуй, всего лишь два моста: через реки Угру у Юхнова и Шаню в нескольких километрах северо-восточнее станции Мятлевская. Мост через Угру должны были взорвать десантники. Капитан Старчак имел такой приказ. И они его действительно взрывали – дважды. И оба раза не совсем удачно. Повреждён был всего лишь один пролёт, который немцы тут же заделали и начали переправу войск на левый берег. Кроме того, за ночь навели понтонную переправу через Шаню.
Итак, 6 октября курсанты и десантники атаковали в направлении Юхнова и дошли до Угры. Вечером вернулись назад и окопались на р. Изверь у деревни Воронки. Утром 7 октября боевое охранение 6-й роты разгромило небольшую колонну противника, уничтожив два бронетранспортёра и несколько десятков немцев. Спустя час с небольшим до тридцати пикирующих бомбардировщиков обрабатывали оборону курсантов и десантников. Видя, что те не дрогнули, противник начал прицельный огонь из орудий и миномётов. Огневой налёт длился почти час. Как только закончился артобстрел, позиции десантников и курсантов атаковали два батальона пехоты. Чтобы отбить атаку, курсанты поднялись в штыковую. Немцы этого не ожидали. Такого упорного сопротивления они не встречали ещё нигде. Штыковая атака была короткой и стремительной. Немцы, не выдержав натиска курсантов, отошли, имея при этом значительные потери.
Первые победы окрылили курсантов. В какой-то момент они поверили в то, что остановили противника, что дальше враг не пройдёт.
Вечером 7 октября к ним подошла 2-я курсантская рота старшего лейтенанта М.Х. Максумова и усиление: батарея 222-го зенитного артполка. Ночью передовой отряд усилился ещё одним подразделением – маршевой ротой 108-го запасного стрелкового полка.
Именно в дни первых успешных боёв курсантов и десантников, перекрывших Варшавское шоссе в районе реки Извери, севернее, под Вязьмой, разыгрывалась трагедия пяти советских армий, попавших в окружение.
Утром 8 октября курсанты вновь пошли в наступление. На этот раз немцы приготовились заранее и ждали на позициях в районе деревни Пушкино на Варшавском шоссе. Бой длился четыре часа. Авангардные группы курсантов прорвались к деревне Кувшиново. Но противник усилил огонь, и на исходе дня курсанты начали отход.
Снова сосредоточились на восточном берегу Извери. Отправили в тыл раненых, похоронили убитых. В этот день был контужен командир 6-й роты старший лейтенант Мамчич.
Вечером в Воронки прибыл командир ППУ генерал-майор В.А. Смирнов, выслушал доклады командиров и отдал распоряжение: первое – все войска, находящиеся в обороне в районе Варшавского шоссе, переходят в подчинение командира 17-й танковой бригады майора Клыпина; второе – утром 9 октября повторить атаку по оси Варшавского шоссе в направлении на Юхнов при поддержке танков 17-й танковой бригады. По всей вероятности, именно накануне новой атаки курсантам наконец привезли шинели. К тому времени многие из них уже щеголяли в немецких, споров с них погоны и знаки отличия.
В 2007 году, когда я работал над романом о подвиге передового отряда подольских курсантов «Поздний листопад»[43], в Малоярославце в редакции районной газеты «Маяк» мне дали адрес одного из бывших курсантов. Ветеран жил в Тульской области, кажется, в г. Щёкино. Я написал ему. Получил ответ. Но и письмо его, и адрес впоследствии пропали вместе с частью моего архива. Письмо было большое. Курсант (не хочу называть его бывшим) вспомнил потрясающие подробности. Я их запомнил. Конечно, в общих чертах. Так вот рассказал он и о таком случае, произошедшем, как я понял, именно числа восьмого.
В деревню Воронки в штаб передового отряда со станции Мятлевская пришёл начальник продсклада и сказал, что ему приказано уничтожить продовольственный склад до подхода немцев, что медлить уже нельзя и что, если курсанты и бойцы нуждаются в продуктах, пусть берут тару и немедленно следуют с ним.
Конечно, защитники рубежа на Извери нуждались в продовольствии. Сухпаёк они получили на двое суток. Именно столько им было первоначально приказано продержаться здесь. Оборона на Угре и Извери держалась уже трое суток. Приказа на отход не поступало. Напротив, на утро 9 октября назначена новая атака.
Для похода за продуктами была назначена команда из пяти человек. Они взяли с собой рюкзаки и вещмешки. Когда курсанты пришли на склад и увидели сгущеное молоко… В расположение отряда группа прибыла нагруженной под завязку. Во всех мешках была сгущёнка. Курсанты этому неожиданному пайку несказанно обрадовались. Многие пробовали этот городской продукт впервые. Курсант писал в своём письме, что старший лейтенант Мамчич был расстроен, а рота радостно, с восторгом поглощала сгущеное молоко. Курсанты откупоривали банки немецкими штыками, густо намазывали сгущёнку на куски белого хлеба и самозабвенно ели этот деликатесный продукт. В письме курсанта были и такие строки: когда теперь случается есть сгущёнку, всякий раз живо вспоминается поздний вечер октября 41-го, окопы по краю деревни и радостные лица товарищей…
Утром 9 октября 1-й танковый батальон 17-й танковой бригады вышел на исходные. В батальоне были в основном «тридцатьчетвёрки». Командовал ими капитан Т.С. Позолотин. Бой на Извери уже шёл, когда танки подошли к Воронкам.
Действия 17-й танковой бригады майора Клыпина[44] – это тоже забытая страница забытой истории. Страница очень яркая, поистине героическая, вполне достойная отдельной книги. И когда-нибудь она будет написана. Ведь всего каких-то десять лет назад я пришёл в одно из московских издательств и сказал, что у меня есть рукопись книги о командарме М.Г. Ефремове. Мне не позволили даже вынуть рукопись из папки. «Ну что вы! – сказал человек, решавший тогда её судьбу, на расстоянии, как маг. – Какой Ефремов?! Мы ещё не обо всех маршалах написали! А Ефремова мы не продадим». Так и сказал. Делая вид, что не расслышал последней фразы, я пытался настаивать, правда, уже не по поводу своей рукописи. Бог с ней, с рукописью, подумал я, но генерал… И тут в комнату вошёл охранник и сказал моему магу что-то о ключах и дверях. И вдруг тот спросил его: а скажите, любезный, кто такой генерал Ефремов и слыхали ль вы о таком вообще? «Это тот, который под Вязьмой застрелился?» – мгновенно отреагировал охранник. Когда охранник удалился, маг сказал, что судьбу книги не должен решать охранник… И уже на улице я спохватился: а все-таки решает!
От кого мы охраняем свою историю?
Теперь о генерале М.Г. Ефремове много пишут. Созданы музеи, сняты фильмы, установлены памятники и бюсты. Величина, а точнее, величие памяти о воине измеряется не размером и количеством звёзд на петлицах или погонах, которые он выслужил при жизни, а тем, что воин совершил. Если же мы говорим о погибшем, то ничто другое, как его смерть, последние часы и мгновения жизни, не свидетельствует о сути этого человека. Командарм Ефремов не бросил своих солдат в окружении, не воспользовался возможностью вылететь из котла на самолёте, а остался с ними до конца и испил общую чашу страданий и гибели. И, будучи тяжело раненным, застрелился, чтобы не стать пленным, трофеем в руках противника. В этом его величие. В этом залог его восхождения в нашей памяти, в нашем сознании и нашей народной душе. Мы испытываем трогательную жалость к погибшему герою, духовно наполняясь при этом и испытывая чувства, которые уже не нуждаются ни в каких мотивациях. Всякие поправки, вроде «там было не совсем так», уже не столь существенны. Смерть героя покрыла всё.
В канун 70-летия битвы за Москву в журнале «Сенатор» появилась статья сотрудников Центрального музея Великой Отечественной войны Галины Грин и Владимира Чернова «Семнадцатая танковая на Варшавском шоссе». В ней авторы рассказывают об одной досадной исторической ошибке, которая много десятков лет тиражировалась с подачи маршала Г.К. Жукова, который в своих «Воспоминаниях и размышлениях» неверно назвал имя командира той самой 17-й танковой бригады.
Это тот самый довольно знаменитый эпизод воспоминаний о том, как в начале октября Жуков ездил в сторону Малоярославца и Юхнова, чтобы понять состояние войск, оставшихся вне вяземского котла, и решить, что можно предпринять для недопущения противника к столице здесь, в центре, на наикратчайших путях к Москве.