Впереди открывался Малоярославец. Малоярославец – город вроде и небольшой. Но слава у него великая. Город-воин. В 1812 году в ходе Малоярославецкого сражения русской армии с французами несколько раз переходил из рук в руки. И вот спустя много лет здесь снова суждено было пролиться русской крови в битве с иноземными захватчиками.
Стоит напомнить читателю, что Великая армия Наполеона, в 1812 году вторгнувшаяся в пределы России, только наполовину была французской. Другую половину составляли немцы, поляки, испанцы, итальянцы, австрийцы и прочие. Особенно много было немцев – из Пруссии, Баварии, Саксонии, Вюрмберга, а также австрийцев. Против 43-й армии в числе других стояли 19-я танковая Нижне-саксонская и 98-я Франконско-Судетская пехотная дивизии. Так что эти парни шли по следам своих дедов. Вот такая история. И неслучайно то, что она для них жестоко повторилась.
Рота уже второй раз поднималась в атаку и второй раз не могла преодолеть этих ста шагов открытого пространства, которое отделяло лес от крайних дворов деревни.
Ротный Авдеев, раненный в самом начале боя осколком мины и наспех перевязанный санинструктором, бывшим ветеринаром Кутовым, путаясь в полах шинели, бултыхался в глубоком снегу, перебегал от взвода к взводу и материл своих лейтенантов и залёгших бойцов.
– Что ж вы меня позорите, сук-кины дети! – хрипел он, посвечивая в темноте свежей повязкой. – Там же два сраных фрица на всю деревню! И вы, туда-то вашу растуда-то!..
– Товарищ старший лейтенант, – окликнул его санинструктор, – погоди.
Они стояли за деревьями и вели вот какой разговор.
– Дайте мне троих ребят с гранатами. Мы обойдём деревню с другой стороны. Днём я видел – там есть лощинка. И уделаем этих пулемётчиков за милую душу, товарищ старший лейтенант, – уговаривал ротного санинструктор.
– Да ты что, Иван Савельич? Ты ж… сколько тебе годов?
– Сорок восемь.
– Ну вот. А там по снегу надо ползти…
– Да меня молодые не догонят, товарищ старший лейтенант!
Бывший колхозный ветеринар Кутов попал в полк из расформированной ополченческой дивизии, растрёпанной ещё в октябре прошлого года под Спас-Деменском. Дело своё знал хорошо. Таскал на себе раненых, перевязывал, отправлял на лазарет. Никто никогда не видел у него оружия. Санитарная сумка с красным крестом – вот и весь его арсенал. И теперь ротный, глядя на мешковатого дядьку, которого всегда называл по имени и отчеству, потому что тот был вдвое старше его по годам, не знал, как поступить. То ли послать его куда подальше, чтобы впредь не совался не в своё дело, то ли действительно выделить ребят помоложе и попроворней и послать их в обход опорного пункта.
Немцы, по всей вероятности, из деревни уже ушли, но оставили два пулемёта. И теперь те резали его роту как хотели. Батальон давно ушёл вперёд. Комбат прислал связного и записку с приказом: если деревню через полчаса не возмёшь, пеняй, мол, на себя…
Деревню он пока взять не мог. Пробовал и охватом. Вон они, лежат на снегу бугорки, шестеро, с пулемётом. Посылал их зайти и ударить с тыла. Ударили…
– Давайте, товарищ старший лейтенант, решайтесь скорей, а то светать станет. Тогда не пройдём. – В голосе санинструктора чувствовалась решимость. Такой тон подчинённых всегда внушал ротному уважение и надежду на то, что задача будет действительно выполнена.
Он позвал троих бойцов. Собрали гранаты. Винтовки поменяли на автоматы. Кутов автомата не взял. Засунул в санитарную сумку несколько гранат и сказал:
– Ну, пошли, что ли? Пока темно.
Группа скрылась в березняке. Началась позёмка. Может, потому рассвет и не торопился. Остатки ночи гуще всего держались в лесу и в овражках.
Спустя несколько минут Авдеев увидел, как от опушки отделились сизые тени и, сливаясь с окрестными снегами, заскользили к деревне. Вскоре они исчезли в лощинке, потом опять появились, замелькали среди кустов, но уже совсем близко к домам. Немецкий пулемёт, тот, что был установлен правее, в крайнем доме, полыхнул несколькими короткими очередями. Затих. Что это было? Стрельба для острастки? Или немцы обнаружили группу Кутова и расстреляли её в упор? Оставалось ждать.
Кутов загребал снег голыми руками, но руки не мёрзли. Следом и немного правее похрустывал снег под телами других бойцов. До крайней избы, откуда только что стрелял немецкий пулемёт, оставалось совсем немного, шагов двадцать.
Пулемёт бил из дыры, проделанной в фундаменте дома. Значит, сверху всё завалено замлёй. Расчёт сидит на метровой глубине, как в блиндаже, и взять его гранатой невозможно. Кутов видел такие огневые точки немцев в захваченных деревнях. Земля под полом выбрана в человеческий рост и насыпана сверху, до оконных проёмов и выше. В фундаменте несколько амбразур. Ни из орудия, ни из миномёта такую огневую точку не возьмёшь.
Часового возле дома не было. И это их спасло. Они перебрались через изгородь, огородами пробрались к надворным постройкам и замерли. Послышался хруст снега по мёрзлым доскам. В дверном проёме появился немец в шинели, с винтовкой. Это, по всей вероятности, и был часовой, охранявший вход в блиндаж.
– Погоди-ка, летинар, это уже наше дело, – прошептал Кутову один из бойцов, которых ему в помощь выделил ротный. Кутов знал его – разведчик, сержант из первого взвода.
Разведчик переполз за сарай, исчез за углом. Через минуту там завозились, как будто в углу ловили кого-то, поймали, но не могли придавить как следут и пойманный вот-вот мог вырваться.
– От Ростовского не уйдёшь, – прошептал другой боец, успокаивая Кутова.
Затихло. Но уже через мгновение послышался приглушеннй кашель.
– Пошли, – скомандовал Кутов.
Это был условный знак. Они протиснулись в узкий проём, облицованный досками. Лаз вёл вниз. Гранаты держали в руках наготове.
Вскоре стало светать – в конце зала мерцал желтоватый свет. Видимо, горела керосиновая лампа. Пахло пороховой гарью. Послышались голоса.
– Бросай! – крикнул Кутов и швырнул свою гранату на свет. Туда же полетели ещё несколько чугунных ребристых шариков. Загрохотало. Затрещали над головой доски. Посыпалась холодная земля. Свет погас.
Второй пулемётный расчёт они встретили наверху. Немцы уходили к лесу, прикрываясь редким огнём из винтовок. За ними организовал погоню первый взвод.
Дело было сделано. Прибежал ротный и обнял Кутова.
– Ну, Иван Савельич! Ну, герой! На взвод тебя, что ль, поставить?
– Зачем на взвод? – насторожился санинструктор.
– Лейтенанта Фролова ранило. Ребята в тыл понесли. В грудь навылет.
Фролов был земляком Кутова, и призывались они в один день.
– Кто ж его перевязывал?
– Да перевязали. Как смогли.
Вот беда, думал Кутов. И зачем он напросился идти в деревню? Фролова бы он сам перевязал хорошо, как следует, и в лазарет бы отправил на подводе, чтобы поскорей до места доставить.
– Сильно ж его?
– Сильно. Не жилец. – И ротный снова похлопал его по плечу. – К медали буду представлять. Всю группу.
Кутов махнул рукой. В глазах стоял лейтенант Фролов. Мальчишка совсем, двадцать лет. С его матерью, Галиной, Кутов вместе ходил в школу, а потом как-то раза два-три даже провожал после танцев до дома…
Атака на Малоярославец
«На залитых кровью улицах разгораются жаркие бои…»
Кому брать Малоярославец? Фон Клюге перебирается в Юхнов. Дивизии 43-й армии всё упорнее атакуют противника. Освобождение Белоусова, Угодского Завода и Маклина. Блокада Малоярославца. Уличные бои в Малоярославце. Трофеи и потери. Полк капитана Гусака. Изумление генерала Наумова. Ильинский рубеж противника: в бывших курсантских дотах теперь сидели немецкие пулемётчики и артиллеристы. Подвижной отряд решает исход боёв на Ильинском рубеже. Путь на Медынь открыт
Ещё 26 декабря, когда началось преследование отходящего противника, было неясно, кому предстоит атаковать Малоярославец. Вначале штаб фронта на город нацеливал 49-ю армию. Потом Малоярославец оказался на разгранлинии 49-й и 43-й армий. Но вскоре малоярославецкое направлени стало для армии генерала Голубева основным. Зимой 42-го подобная ситуация в полосе Западного фронта возникнет при подходе к Юхнову. Казалось бы, небольшие города, провинциальные райцентры – песчинки на карте Подмосковья… А тогда, зимой 1941/42 года, – мощнейшие укрепрайоны с цепью опорных пунктов, соединённых хорошо продуманной и так же чётко работающей системой перекрёстного огня.
25 декабря 1941 года штаб командующего 4-й полевой армией фон Клюге из Малоярославца был срочно перемещён в Юхнов. Оба города стоят на Варшавском шоссе. Их отделяют сорок шесть километров. Полчаса на машине. Для танков – чуть больше. Сейчас, проежая по Варшавскому шоссе от Малоярославца до Юхнова через Медынь и Мятлево, трудно представить, какая упорнейшая и кровопролитная битва здесь происходила в те дни. Она началась к октябрю 41-го и не утихала до весны 42-го, а потом продолжалась до конца лета 43-го, лишь немного сместившись на запад, к Зайцевой Горе и Спас-Деменску. На этом сорокакилометровом участке и в его окрестностях сгорали целые дивизии, полки и батальоны. Тысячи, десятки и сотни тысяч судеб столкнулись здесь в кровавой схватке. Десятки языков. В рядах вермахта, как известно, воевали не только немцы и австрийцы. Местные жители и архивные документы свидетельствуют о том, что в дивизиях 4-й полевой армии служили финны, поляки, итальянцы, венгры (самые верные союзники Гитлера), чехи, словаки, французы, испанцы. Все промелькнули перед нами, все побывали тут… В Красной армии, сроднённые бедой и общей волей к победе, сражались рядом с русскими, украинцами и белорусами татары, казахи, мордва, башкиры, якуты, латыши, узбеки, азербайджанцы, грузины, армяне, осетины, молдаване, евреи, киргизы. Пройдут годы войны, советские фронты, тесня врага, подойдут к границам СССР и западных стран, начнётся освободительный поход, и все эти народы и народности, одетые в красноармейские шинели и телогрейки, будут с гордостью именовать друг друга одним общим словом –