Критика
Сицилийская кампания не имела определенной цели, и солдаты, которые сражались за Сицилию, и сами союзники страдали от этого.
Говорят, Наполеон как – то сказал: «Дайте мне союзников, чтобы сражаться с ними». Сицилия продемонстрировала смысл этого афоризма. Различные цели союзников поставили Сицилию на первое место. «Что – то нужно было делать». Но что конкретно, кроме завоевания победы на острове, и к чему это все приведет – никогда не было понятно. Черчилль знал, куда он хотел идти – на Балканы [111]; его цель была стратегической в самом широком смысле слова, поскольку имела послевоенную цель: формирование сильного западного влияния в Восточной Европе. Но он не мог убедить своего союзника – Соединенные Штаты, а, как младший партнер, Англия не заказывала музыку.
То, чем завершилась Сицилийская кампания, было так же бесцельно, как и ее начало. Салерно и вторжение в саму Италию не привели к формальной капитуляции страны; к этому привела Сицилия. Маршал Бадольо подписал перемирие 3 сентября, в день, когда 8–я армия Монтгомери начала пересекать Мессинский пролив – за шесть дней до высадки в Салерно. Таким образом, была достигнута главная цель – выбить Италию из войны, но к этому добавилась другая, неясная, – превратить южные итальянские аэродромы вокруг Фоджии в базы для бомбардировщиков союзнических сил в войне против Германии [112]. Эта цель, которая никогда не была важной и, как показали события, имела относительно малое значение при стратегических наступательных бомбардировках, также объясняется неким подспудным стремлением захватить Рим.
Это стало навязчивой идеей. Все дороги вели в Рим, но Рим не вел никуда в стратегическом плане.
Короче говоря, он стал трагедией, а также дорого доставшейся славой в Итальянской кампании, Сицилийской кампании и во всех боевых действиях союзнических сил в области Центрального Средиземноморья. Разногласия между союзниками привели к неопределенности в выборе цели; США и Великобритания нарушили принцип войны и не имели четкой стратегической цели.
Таким образом, союзники делали один за другим шаги в разные стороны: на Сицилию, через итальянский сапог, в Салерно, на аэродромы и в Неаполь, в Анцио и Рим, вверх на каменную спину Апеннинского полуострова и до По к концу войны. Но никогда они не шли по той единственной дороге, которая могла бы в стратегическом плане оправдать этот печальный путь, – через Адриатическое море на Австрийскую равнину и в центр Балкан.
Италия, как говорилось, оправдала себя благодаря давлению, оказанному на немецкие сухопутные силы. Она отвлекла солдат, самолеты, дивизии от русского фронта и от Западной Европы, где еще не прошла высадка в Нормандию [113]. Возможно, что такое суждение вполне разумно, однако в действительности сложно определить, кто кого отвлек. Участие американцев с 227 000 солдатами в Тунисской кампании (в конце декабря 1942 года) возросло к концу 1943 года до 597 000 на всем Средиземноморском театре военных действий и достигло пика в 742 000 человек (в августе 1944 года) в Средиземном море. Еще сотни тысяч солдат направили Англия, Франция, десяток других стран. Италия и средиземноморские экспедиции, не важно, с какой точки зрения их рассматривать, явились дорогим отвлекающим маневром – для союзников даже в большей степени, чем для Германии.
И это была операция, которая стоила союзникам намного больше, чем это должно было быть, поскольку их стратегия на Сицилии и в Италии оказалась не только бесцельной в широком смысле этого слова, но и была лишена перспективы. Будучи слишком осторожной, она не позволила использовать бесценное преимущество союзников – контроль на море.
Первоначальный план вторжения на Сицилию, от которого отказались благодаря настойчивости Монтгомери, предусматривал использование гибкости военно – морских сил в большей степени, чем это произошло при простой фронтальной атаке на юго – восточную часть острова. План предусматривал последовательные высадки десанта далеко друг от друга в восточной и западной частях Сицилии от Авалы до Палермо. Он также основывался на использовании морской мобильности и доставке солдат на берег на фланге и в тылу обороны стран «Оси» в южной и юго – западной части острова, что должно было привести к сильному рассеянию оборонной силы противника. Первоначальный план, частично основанный на быстром захвате порта (Палермо), а не на доставке 7–й армии через открытые берега, как это произошло в действительности (раньше никогда не предпринималась попытка выполнить такую большую задачу), нашел сильную поддержку военно – морских сил США и Англии, адмирала Каннингхэма и генерала Паттона. Но Монти, которого поддерживал Александер, имел достаточное влияние, чтобы изменить план; высадка солдат стала компромиссом, но с большим креном в сторону взглядов Монти, достаточно разумных с учетом новой десантной техники и имеющегося в наличии оружия, но, конечно, не рискованных и безынициативных.
Эйзенхауэр в своей книге «Крестовый поход в Европе» защищает отмену первоначального плана в следующих словах: «Некоторые профессионалы <…> с этого времени настойчиво убеждали меня в том, что, если бы мы правильно оценили малую боевую ценность итальянского гарнизона, мы бы остановились на плане «окружения» и, таким образом, завоевали бы остров за 10–15 дней, а не за 38, как произошло. Кроме того, утверждается, что мы захватили бы основные силы обороняющихся немцев вместо того, чтобы просто вытеснить их обратно в Италию. Вполне вероятно, что, если бы мы быстро взяли Сиракузы, Гелу и Палермо, то смогли бы захватить ключевой пункт – Мессину до того, как немцы смогли сконцентрировать свои силы для отражения любой нашей атаки. Но даже тогда уже можно было определенно сказать, что весь итальянский гарнизон сдался бы. Я все же считаю, что мы поступили разумно, в максимальной степени сконцентрировав свои силы, а затем методически продолжив завоевание острова, на котором оборонная сила насчитывала примерно 350 000 человек» [114].
Но, как отмечает Морисон, «адмирал Каннингхэм все же верит, что первоначальный план был лучше, и так же считают многие другие» [115].
А все немецкие послевоенные комментарии пронизаны ссылками на «осторожность» союзнических сил, на «фронтальную атаку», и в них высказывается удивление, что союзники не высадились возле Мессины, или Катании, или в северной части Сицилии, чтобы отрезать и разбить гарнизоны стран «Оси» на юге [116].
Даже в официальной истории армии США вторжение описано как «основанное [ошибочно] на предположении об энергичном сопротивлении итальянцев», «осторожное и консервативное» и которое было фактически «планом Монтгомери».
«Никто, за исключением Монтгомери, не был доволен этим планом. Стратегическая концепция плана ставила в невыгодное положение и умаляла значение американских сил» [117].
Консерватизм влиял на стратегию союзнических сил как при исполнении, так и при планировании. Два малых десантных маневра, осуществленных 7–й армией с целью обхода с флангов преград на дороге Палермо – Мессина, оказались полезными, несмотря на то, что были проведены слишком поздно и слишком малыми силами, чтобы реально влиять на ход кампании [118]. Монтгомери направил группу командос на берег в ходе некрупной операции (осуществленной слишком поздно и после отступления немцев), которая не играла никакой роли; 8–я армия понесла большие потери во время фронтальной атаки в районе массива Этны.
Каннингхэм в своей книге «Одиссея моряка» написал некоторое время спустя: «Я думал в то время, что мы могли бы уменьшить наши трудности и ускорить наступление, если бы мы вырвали лист из американской книги и использовали нашу морскую силу для высадки солдат за линиями противника» [119].
Осторожный характер фронтальной атаки с тяжелым переходом через естественные преграды изрезанной местности сохранился и в Италии. Анцио, где союзнические войска потерпели неудачу не по вине своих морских сил, был единственной попыткой использовать морское превосходство и обширные морские подходы для окружения с флангов сильных немецких позиций в суровых горах полуострова.
Отсутствие в Италии общей стратегической цели, несомненно, стоило союзникам слишком дорого.
Как комментирует Эйзенхауэр, «доктрина соглашательства, так часто применяемая в тактике, опасна для использования в стратегии» [120].
Официальное исследование «Операции на Сицилии и в Италии», подготовленное для использования в Уэст – Пойн – те, гласит: «Оглядывая широкую панораму прошлого, вероятно, оправданно будет сделать вывод, что верховное командование сил союзников выбрало консервативный курс при принятии решения о завоевании Сицилии. Более смелым и решительным курсом была бы операция против Сардинии и Корсики с последующим вторжением в материковую Италию. Наполеону приписывается высказывание о том, что правильно было бы завоевывать Италию не с носка итальянского сапога, а с его верха. Атака союзников с Сардинии более точно отвечала бы столь громко провозглашенному принципу» [121].
Сам Эйзенхауэр позже написал: «Сицилия была бы правильно выбранной целью, если бы нашей главной задачей оставалась очистка Средиземного моря для того, чтобы в нем можно было осуществлять морские перевозки для союзнических сил. <…> В то же время, если бы действительной целью союзников было завоевание Италии для осуществления крупных операций по полному разгрому этой страны, я думаю, нашей правильной целью были бы Сардиния и Корсика… Поскольку Сардиния и Корсика лежат на фланге длинного итальянского сапога, захват этих островов привел бы к намного более сильному рассеянию сил противника в Италии, чем просто при оккупации Сицилии, которая находится недалеко от гористой оконечности полуострова» [122].
Двойная причина трагедии кампании в центральной области Средиземного моря очевидна: 1) у союзников не было отчетливой и согласованной общей стратегической цели; 2) действия союзников не были направлены против слабых мест немцев на море и в воздухе, они шли по линии преодоления сухопутной мощи немцев. Игнорирование оптимального морского и воздушного превосходства позволило обороне использовать в качестве союзников ломающую душу и тело местность острова Сицилия и итальянского полуострова. Обе стороны совершали на Сицилии ошибки, обе стороны получили уроки.